Прости за любовь

Даша платочком промокает раны, Глеб морщится, но молчит.

– Глеб, где-нибудь ещё болит? – интересуюсь я.

– Да ничего не произошло. Подумаешь, фингал. Ничего не болит, – пытается огрызнуться Глеб, не желая привлекать к себе внимание, но мне всё-таки отвечает. – Ничего не болит, скула только, по которой заехали, уроды пьяные.

Виктория

Ждём, когда дети поднимутся к нам. Вдруг Генрих, отворачивая меня от горки, сильно прижимает к себе и не даёт повернуться. Ничего не понимаю, пытаюсь освободиться, но его руки настолько сильные, что у меня нет ни одного, даже маленького, шанса на освобождение.

Здесь до моего слуха доносится пронзительный крик ребёнка. Спустя какое-то время, для меня оно кажется вечностью, Генрих освобождает меня из объятий, нежно берёт моё лицо в свои тёплые ладони и шепчет:

– Извини, Виктория, сам испугался. Но, всё хорошо. Оленька не пострадала.

Значит кто-то пострадал? Что там произошло? Где Оленька? Никогда не прощу себе, если с сестрёнкой что-то случится.

Он просит у меня прощение, но за что? Ничего не понимаю. Соображаю очень медленно. Окончательно прихожу в себя, когда вижу на руках Марка улыбающуюся Оленьку, которая, мило возмущаясь, рассказывает Марку:

– Меня чуть не затоптали. Глеб мой спаситель. И ты…

И девчушка целует Марка в щёку. Молодой человек улыбается ей и мне.

Генрих спешит к Глебу, а я обнимаю сестрёнку и плачу. Теперь меня пытается успокоить Марк.

– Вика, ты чего? Всё же хорошо.

– Я ничего не видела, мне Генрих не позволил, а от этого мне было вообще страшно, – пытаюсь оправдаться я.

Марк продолжает улыбаться, глядя на меня. У него такая же приятная улыбка, как у Генриха, и такие же красивые глаза, только в них расплавился изумруд, а у Генриха отразилось небо. У Марка глаза зелёные, а каштановые волосы, несколько светлее чем у Германа.

– Вытирай слёзы, а то щёчки замерзнут, – заботливо говорит мне молодой человек.

Я вытираю слёзы, размазав их по щекам, и иду рядом с Марком. Мы направляемся к дому. Оленька нагло сидит на руках молодого человека и слезать не собирается. Моя болтливая сестрёнка ведёт с ним деловую беседу, вгоняя меня в краску:

– Марк, а где твоя жена? – спрашивает Оленька.

– У меня ещё нет жены.

– Понятно, – деловито произносит она и добавляет. – Значит такой же непутёвый, как и наша Вика.

Мне сильно хочется закрыть её милый ротик рукой. Я даже боюсь представить, что ещё Оленька услышала от бабушки. Бабуля часто говорит свои мысли вслух, не обращая внимание на то, что рядом ребёнок, впитывающий всё, как лакмусовая бумажка. Но Марк и Оленька не обращают на меня никакого внимания. Молодой человек смеётся и спрашивает у Оленьки:

– Почему это непутёвый?

– Потому что ты уже взрослый. У всех взрослых должны быть жёны и мужья. Коль жены нет, значит непутёвый. Так говорит бабушка, – поясняет девчушка. – Вот я, как вырасту, сразу же замуж выскачу.

Я начинаю краснеть. Марк смотрит на меня, снова одаривает своей обворожительной улыбкой и спрашивает у Оли:

– А Вика почему непутёвая?

– Потому что замуж ещё не вышла, а разрешила собой пользоваться.

Здесь я не выдерживаю и пытаюсь прервать сестрёнку:

– Оля, это что за разговорчики!?… Где это ты понабралась такому?

– Нормальные разговорчики. Я не с тобой разговариваю, а с Марком, – деловито отвечает сестрёнка, отворачивается от меня и обращается к Марку. – Придётся вас спасать. Мы за тебя Вику замуж отдадим.

Марк переводит взгляд на меня и обжигает своим. Как он похож на отца и Генри, вот только взгляд у парня жгучий, а не ласкающий, как у дяди, и не равнодушный, как у отца.

– Нет, Оленька, боюсь у Вики уже есть жених. С ним мне тягаться сложно.

Оленька серьёзно смотрит на Марка и так же серьёзно говорит:

– Тогда ты будешь моим женихом.

Марк заливисто смеётся и целует Оленьку в розовую от мороза щёчку.

– Я согласен. Но ты ведь маленькая? Пока ты растёшь, я успею состариться.

– Ничего. Я тебя и старенького буду любить, – заявляет девчонка, обнимает Марка за шею и снова целует в щёку.

Здесь нас догоняет Генрих, и Марк, смеясь, говорит:

– Генрих, я нашёл себе невесту.

Смотрю, как напрягается Генрих, а Марк продолжает, не прекращая смеяться:

– Я женюсь на Оленьке. Только сначала она вырасти должна. Да, моя Принцесса? – Оленька утвердительно кивает в ответ, расплываясь в улыбке.

Я даже слышу, как Генрих выдыхает. Он наклоняется ко мне и шепчет:

– Я тебя никому не отдам.

Ничего не понимаю, что происходит? Он знает меня меньше суток, как можно говорить такое?

Уже в коттедже мне рассказывают, что произошло на горке. Реально хорошо, что я ничего не видела. Не уверена, что смогла бы вести себя адекватно.

Остаток дня проводим в семейном кругу, играя с детьми, рассказывая истории из жизни. Мне всё больше нравится их семья.

Из-за происшествия на горке в ресторан никому идти не хочется, поэтому развлекаемся дома. После ужина укладываем детей спать. Оленька засыпает быстро, хотя в кровать укладывалась очень тяжело. Угомонилась, только когда пришёл Марк и пожелал ей спокойной ночи.

Я сама мертвецки хочу спать, меня начинает немного знобить. Наверное, это нервы. Слишком много навалилось за последние дни. Выходить из комнаты не хочется, стою у окна, наблюдаю за вальсом пушистых снежинок за стеклом и думаю о своём.

Мне очень комфортно с этими людьми, даже не напрягает тот факт, что я их плохо знаю. Обычно в малознакомой компании я комплексую. Но не в этой. С ними приятно общаться. Дарья просто само чудо, спокойная, уверенная в себе и в меру болтушка. С ней я легко общаюсь весь день. Только мне почему-то кажется, что между Дарьей и Генрихом что-то есть… или было… Что дало толчок к этим мыслям точно сказать не могу.

В спальню заглядывает Генрих и, не дожидаясь разрешения, вернее даже не спрашивая его, входит. Тут же попадаю в кольцо его сильных рук. Он, остановившись за моей спиной, обнимает меня обеими руками и сцепляет их на моём животе. Этот мужчина действует на меня каким-то непонятным образом. Мне это нравится, тело мгновенно реагирует жаркими мурашками, и не нравится одномоментно, он слишком откровенно настойчив. Я не понимаю, что происходит.

– Генрих, – хочу отстраниться, но не получается, он не позволяет.