Фломастеры для Тициана. Рассказы

– М-м… – промычал Сашка и улыбнулся.

Ждали машину уже около часа. Медбрат нервничал. Потом усадил Сашку на скамью остановки, вложил в руки пакет и наказал:

– Сиди и не шевелись! Я щас сбегаю, позвоню и потороплю Витька. А ты сиди! Смотри мне! – и на всякий случай пригрозил кулаком.

Сашка вцепился обеими руками в ручки пакета и боялся пошевельнуться.

Медбрат ушёл.

Минут через десять подъехал автобус и выглянувшая из него голова скрипучим голосом прокричала: – Прямо, до вокзала! Через старую площадь и базар!..

Голова покрутилась в разные стороны, потом у головы появились плечо, рука и нога, а голос её продолжал скрипеть:

– Прямо!..До вокзала… Эй, ты едешь?

Сашка понял, что голова обращается к нему. От переполнившей его радости, что к нему кто-то обратился, Сашка разулыбался и пошёл навстречу голосу. Запрыгнул в автобус, и тот, зашуршав двигателем, качнувшись рывком, и повалив всех стоявших в салоне, рванул с места.

Сашка не стал проходить в глубь автобуса, он уставился в окно, за которым передвигались дома, люди, машины, деревья. Так он доехал до конечной остановки, и обернулся на уже знакомый скрипящий голос:

– Эй, брат, конечная, плати за проезд.

Сашка не понимал – что от него требует скрипящий голос. Он улыбался и кивал головой.

– Плати и выходи! – скрипел голос.

– Чё, не видишь, он полоумный, – толкаясь на выходе, проговорил кто-то.

Скрипящий голос начал громко кричать, хватая Сашку за ворот плаща:

– Ты, урод, плати, тебе говорю!

Сашка сжался, закрываясь руками и пакетом и ожидая удара. Удар последовал – по шее. Скрипящий голос схватил Сашку за ворот, развернул к выходу лицом, и с силой пнул. Сашка вылетел на асфальт. Но быстро подскочил и побежал вперёд – вслед за своими непослушными ногами. Он бежал и бежал, пока не выдохся. Забежал в какой-то закуток между жилыми домами и там уже затаился в углу пристройки к подъезду. Здесь же Сашка и заночевал. Ночью засосало в желудке, и он достал из пакета расплющенные от падения крашеные яички. Очистил от осколков одно и тут увидел, что из-за угла вырулили на него два сверкающих в темноте глаза.

– Мя-я… – послышался тоненький просящий писк.

– Мя-я… – писк осторожно подошёл ближе.

Сашка протянул руку с кусочками еды. Писк подошёл совсем близко, но с руки брать не стал. Сашка стряхнул разломанное яичко рядом на развёрнутый пакет. Писк накинулся на пищу и в момент уничтожил желток, а белок не тронул.

– Мне? – поднял брови Сашка и показал пальцами на белую яичную мякоть.

Писк посмотрел на Сашку и начал вылизывать шерсть. После скромной трапезы Сашка свернул остатки булочки в пакете и спрятал запазуху. Поглубже укутался в плащ и уснул. Уже под утро, когда сильно затекли ноги, но вытянуть их не представлялось возможности – становилось зябко – Сашка обнаружил, что Писк, свернувшись клубочком, спал около, мурлыча откуда-то изнутри беспрерывно звучащим моторчиком.

На следующий день Сашка бродил по улицам и разглядывал проходящих людей, уже подставляющих тёплому весеннему солнцу открытые плечи и руки.

Ближе к сумеркам ноги привели Сашку ко вчерашнему подъезду. Он сел поудобнее в углу, поджав коленки, спрятав перекрёстно руки в вытянутые из под плаща рукава кофты. И снова откуда-то появился Писк. Он выгнул спину, потом вытянул, потягиваясь, заднюю лапу и смачно зевнул. Сашка взглядом следил за движением кота, а тот – за Сашкиным взглядом. Осторожно Писк подошёл ближе и, как и вчера, ткнулся в Сашкину ногу лбом, потёрся о плащ боком, выпрашивая поглаживания, провернулся вокруг себя несколько раз, задрав хвост, потом свернулся калачиком и заполнил окружающее пространство звуками своего внутреннего моторчика.

Так стало повторяться каждый вечер. Днём Сашка бродил по окрестностям, выискивал около баков во дворе остатки съестного. А вечером возвращался в свой угол.

Однажды, во время дождя, Сашка слонялся по двору в поисках укрытия, и заметил открытую в подъезд дверь, а за ней и открытую дверь в подвал, откуда тянуло теплом от больших труб, обложенных жёлто-коричневой ватой и блестящей серебристой обёрткой. Здесь же были разбросаны разные вещи – детский велосипед, старая тумбочка, листы крагиуса и даже старая подушка. Сашка наступил на крагиус и из-под него выскочил взъерошенный Писк. Он, было, кинулся удирать, но остановился, оглянулся на Сашку, сел, вытянул заднюю лапу и начал вылизываться, давая понять, что Сашку он не боится нисколечко. С этого момента Сашка и Писк зажили, как люди.

Пронеслось лето, наступила осень, а за ней пришли холода. Писк оказался беременным. Когда должны были появиться котята – никому не было известно.

Сашка скрывался от людей, понимая, что его могут отсюда выгнать. И чтобы его никто не обнаружил, сложил листы картона так, чтобы за ними можно было прятаться. Самым сложным оказалось – проникнуть в подъезд с домофонной дверью. Выручали маленькие дети, которые иногда подставляли камень, и проход был обеспечен. Но порой дверь никто не открывал, и Сашке приходилось ночевать на улице. Писк-то был мелкий и у него был свой потайной ход – через небольшое отверстие.

Главное – нельзя было показываться жителям подъезда на глаза, ну, чтобы они не разозлились и не выгнали Сашку, который прятался в подвале за листами крагиуса, когда кто-нибудь заходил с фонариком, чтобы выбросить очередную ненадобу. А когда, с приходом холодов, пузо у Писка стало уже заметным многим жителям подъезда, самые болящие начали его подкармливать. Кое-что от еды Писка перепадало и Сашке.

Однажды Сашка услышал разговор:

– Ну, и вонь у нас в подъезде…

– Это всё кошка. Выгнать её надо…

– Куда её выгонишь? Во двор – на снег?

– А может сдать её в приют какой-нибудь?

– Кто ж её сдавать-то будет?

– Ну, у нас же есть старший по подъезду – пусть он и занимается!

– Да, ладно, пусть родит, а там видно будет…

После этого и пришёл хрустящий болоньевой курткой с фонариком. Посветил, посветил, а Писк на него, как собака кинулся – защищал свою территорию. А он – этот хрустящий – говорит:

– Ты прости, что тебя к себе взять не могу… У нас таких трое… Ты вот на – покушай, тебе сейчас надо хорошо питаться, – и поставил красивую красную чашку, полную всяких вкусных кусочков.

Потом, на следующий день, другие шаги были – лёгкие, и появилась большая коробка, и ещё кусочки прибавились. Сашка с Писком лакомились, и даже наедались. А кусочки стали приносить каждый день – утром и вечером. Утром – Хрустящий, а вечером – Лёгкая.

Жители подъезда всё больше ругались, что подъезд провонял. А тётка, которая махала тряпкой по полу, как-то устроила крик. Она кричала: – Не буду больше полы мыть! За такие копейки-то! Надоело мне эту вонь терпеть!

И ещё подслушал Сашка:

– Слышь… ты, добродетель, чё подкармливаешь кошку? Если жалко – ну, и забрал бы себе! – говорил противный, скрипучий, как хлопающая на ветру дверь, голос.

– А ты чего на меня наезжаешь? Вот ты возьми и забери… – это говорил тот, что приходил – Хрустящий с вкусными кусочками.

– Вот не подкармливал бы, она бы давно отсюда сбежала. А теперь она ещё и беременная… – зло отвечал Скрипучий.

– От меня что ли?! Слушай, иди отсюда, воспитывай свою шантрапу.

– Это ты кого шантрапой назвал? Да я тебе…

Сашка закрыл поплотнее уши, чтобы больше не слышать, что происходит там, за подвальной дверью.

А на улице уже встали морозы, да такие, что Сашке в его плащике было уже не по сезону шастать по двору. И одного раза хватило, чтобы Сашка заболел. В бреду маялся несколько дней за своей ширмой. Писк грел Сашку, как мог, притаскивал ему хрустящие кусочки. Через какое-то долгое время Сашке стало немного легче, но слабость была такая, что он не мог вставать. И как-то утром услышал подозрительное шебуршание сначала за дверью, а потом и совсем рядом.

– Давай, по углам свети, я вдоль стены уже насыпал, – говорил противный голос.