Нация. Плоды искушения. Том первый

– Да, давал почитать коллеге, вот вернул…

– Что за книга?

– Булгаков, – тихо проговорил Астапенко, – «Мастер и Маргарита». Читал?

– Наслышан, но не читал, к великому сожалению, – как бы сожалея, проговорил Егор.

– Значит, у тебя есть возможность исправиться.

– В смысле?

– Могу дать почитать! Кстати, ты не знаком с тем человеком, что был со мной в автобусе?

– Нет, – ответил Егор. – Но я его уже видел…

– Это Андрей Тарасенко. Оператор с первого блока. Отличный мужик! При случае я вас обязательно познакомлю.

Сделав удивлённые глаза, Егор в расположении посмотрел на своего коллегу, проявляя при этом не только интерес, но и уважение к этому человеку.

– На, возьми, почитай, – добродушно проговорил Астапенко, протягивая ему книгу. – Правда, довольно сложная вещь, но ты, я уверен, разберёшься.

– Интересное предложение, а главное, неожиданное. Спасибо.

Оказавшись совсем рядом с 4-м энергоблоком, Астапенко остановился и проговорил:

– Только не затягивай с этим процессом. Почитаешь, потом пообщаемся. Ну всё, надо бежать…

– А что так? – с интересом спросил Егор.

– Останавливаем турбины на ремонтные работы. А до этого руководство запланировало провести плановые испытания…

– Даже так…

– Ну конечно, а прежде чем это сделать, – Астапенко развёл руками, – специалисты из «Донтехэнерго» предложили ещё раз провести эксперимент…

– Уже который раз пытаются, – проговорил Егор, махнув рукой. – Год назад они уже проводили эти испытания в 3-м энергоблоке – как раз перед тем, как выводить его в плановый ремонт, но ничего не получилось. Вроде обычные работы – а нет, не получается что-то.

– Именно так, – соглашаясь с доводами товарища, проговорил Астапенко, – а всё потому, что программа сырая…

– Да, есть такая проблема. Всё торопятся куда-то…

– Да не говори. К тому же они хотят проводить этот эксперимент не на седьмом турбогенераторе (ТГ-7), а на восьмом (ТГ-8), а там есть большая проблема – подшипник… Самое печальное, что меня никто не слышит и слышать не хочет. Пытаюсь объяснить, что если не выдержит подшипник от резонанса в процессе испытаний, наступит реакция превращения воды и пара в гремучую водородно-кислородную смесь, а это грозит непредсказуемыми последствиями… «Вопрос решён, – говорят мне, – и точка!» Вот и получается: по вывеске начальник, а по работе – бюрократ. Так что днём, чувствую, будет жарко… Опять бы нам не сплоховать. (Астапенко ещё не знал, что в это время диспетчер «Киевэнерго» распорядился задержать остановку энергоблока, обусловленную тем, что конец недели, вторая половина дня, растёт потребление энергии, отложив все испытания на вечер.)

– А кто руководит испытаниями? – с интересом спросил Егор.

– Дятлов.

– Понятно.

– Как он тебе?

– Знаешь, особо-то я его не знаю, но ребята говорят, что слабоват… К тому же очень злопамятен, упрям, да и характер не очень…

– Да это бы ладно, бог с ним, – махнув рукой, проговорил Астапенко, – программы нет нормальной, понимаешь – вот в чём дело! Она вся строится на экспериментальных началах, а при таком подходе нельзя увеличивать мощность реактора, ты же знаешь, – вот что опасно! А с Москвы нажимают: «Давай, давай!» Кто-то там, в ЦК, – продолжал говорить осмотрительно Астапенко, – защищает не то кандидатскую, не то докторскую диссертацию по этой теме – вот и заставляют его идти на показатели. Вместо партийной работы «ЦКовцы» занимаются вопросами министерства, а это к хорошему, сам знаешь, не приведёт. Чем сидеть в Москве, лучше бы они приехали на станцию да разобрались, что к чему. А Дятлову деваться некуда. К тому же он же человек безотказный… А может, что и пообещали, – кто знает. Короче, отсутствие одного персонально ответственного даёт право вмешиваться в технический процесс всем кому не лень, – заключил Астапенко.

– Не знаю, есть же ещё директор станции, – утвердительно проговорил Егор. – Тут что-то другое, а вот что…

– Брюханов нынче тише воды, ниже травы… Он и на станции-то редко бывает… общественник, депутат, орденоносец… да что там говорить.

– А с ним это было согласовано? – заинтересованно спросил Егор.

– Знаешь, даже не знаю. По логике, конечно, он обязан быть в курсе таких экспериментов. Ведь он, как-никак, директор станции.

– Ну да.

– Короче, не знаю, что там будет, – но хорошего мало.

– Не переживай, всё будет нормально, – глядя в глаза собеседнику, проговорил Егор. – Ни пуха тебе, ни пера. Рад был видеть.

– Мне тоже. До встречи. Всё, что я тебе сказал, – тихо, почти шёпотом, добавил Астапенко, – должно остаться только между нами.

– Всё так и будет, не сомневайся.

Глядя на то, как удаляется Астапенко, Егор подумал: «Экспромтом, но хороший, живой разговор получился. Странно всё же получается: живёшь, живёшь, общаешься со многими людьми, и ничто не вызывает к ним интереса, а тут, на бегу, общаешься с человеком, которого не так хорошо-то и знаешь, и вдруг получаешь то, о чём даже не думал: здравый ум и благородство души. Всё это похоже на чистый воздух: глотнул – и жить хочется. Любая мысль, любое слово притягивает, да так, словно магнит, вызывая восторг и уважение к этому человеку. Странно, конечно, всё это».

Рабочий день уже был на две минуты короче, когда он вошёл в машинный зал третьего энергоблока, чтобы привычно сделать обход и осмотр всего оборудования, а также технологических систем турбинного отделения.

Глава III

Мы никогда не знаем, что принесёт нам поздний вечер, поскольку жизнь очень часто преподносит нам неожиданные «сюрпризы». По этому поводу многие читатели могут справедливо заметить: «Значит, так надо, значит, так тому и быть»; другие могут возразить и высказать свою точку зрения, которая будет сводиться к следующему: «Всё, что ни делается, – делается к лучшему». В любом случае, хотим мы того или не хотим, но нам приходится мириться с обстоятельствами, подчиняясь и сотрудничая с ними.

С работы Егор вернулся уже поздно. День выдался надсадным. Такое бывало часто. Обеспечение безопасности и надёжности работы технологического процесса на станции являлось важнейшим требованием. Поэтому приходилось постоянно задерживаться до выяснения устранения той или иной причины. Впрочем, как и в этот раз…

После позднего ужина он сидел на кухне за столом и тихо, чтобы не разбудить жену и дочку, о чём-то думал. На кухне было тепло, уютно и опрятно. Она представляла собой небольшую клетушку, три на два с половиной метра. Обставлена она была, в первую очередь, по всем правилам гигиены – только необходимые вещи. Как утверждал один декоратор: «Любая комната красива только тогда, когда любая полезная вещь, будь то простой гвоздь, не скрыта, а, наоборот, выставлена напоказ». Что-то подобное было на кухне и у Егора с Натальей – всё содержимое соответствовало их вкусу, а главное – её размерам.

В правом углу вплотную к окну стоял небольшой крашеный стол, накрытый живописной клеёнкой. Над ним висели часы ходики (с кукушкой) и небольшая по размерам двухъярусная металлическая полочка. На ней стояли книги – ожидающие, молчаливые – по истории и философии. Будто погружённые в сон, они пристально наблюдали в этот момент за своим хозяином подобно отверстому оку. Нет, они ни о чём его не просили, ни к чему не призывали, ну разве что намёком – раскрыться им, чтобы затем, в этом понимании и созвучии, открыться ему. Но это было не их время… Рядом со столом стояли два деревянных стула. Слева стоял небольшой отечественный кухонный гарнитур и 3-конфорочная электрическая плита под маркой «Лысьва».

Хочу отметить, что квартиру Егор получил, работая на станции. Не то чтобы за какие-то заслуги, нет, всё согласно очереди – через профсоюзный комитет. Хотя это дело было довольно сложным, поскольку жилья для работников атомной станции катастрофически не хватало, так же как и общежитий. Эту жилищную проблему власти объясняли нехваткой рабочей силы, в основном строителей… Людям приходилось всячески приспосабливаться к существующим условиям жизни, в том числе и семье Сомовых – они жили короткое время (с ребёнком) в общежитии, на площади в девять квадратных метров.

Тихо помешивая ложечкой зелёный чай, налитый в любимую фарфоровую кружку, он о чём-то думал. Кстати, эту кружку ему подарила его мама, Елизавета Петровна, три года назад, когда он с семьёй в очередной раз навещал своих родителей в Томске. С тех пор они с кружкой – не разлей вода.

Егор был крепкий, приятный мужчина, ростом выше среднего, с небольшой сединой на висках (несмотря на молодость). По натуре он был спокойный и молчаливый. Красивое, чуть удлинённое лицо с голубыми глазами хранило, несмотря на внешнюю строгость, какую-то тайную его улыбку. Характер он имел лёгкий, а потому был отходчив и не мог подолгу ни на кого обижаться. Любил в людях порядочность и честность. Старался и сам быть таковым, воспитывая в себе многие положительные качества: правду, мужество, справедливость – и всё это не для показушности какой-то, а для немедленного участия этих качеств с силой души своей, готовясь словно к непременному скорому подвигу. Так уж он был воспитан, воспитан временем и семьёй. Сосредоточенность, глубокая задумчивость дополняли его образ, говоря о нём как о серьёзном, умном мужчине, не в подъём другим.

После каждого глотка ароматного чая он временами – не то от усталости, не то от удовольствия – на какие-то доли секунды закрывал глаза, думая в этот момент о чём-то важном и необходимом. Рядом с ним на столе лежала книга «Мастер и Маргарита», та самая, что дал почитать Юра Астапенко.

В жизни каждого человека бывают такие встречи, которые пролетают мимо, не запоминаются, как будто их и не было. А бывает так, что всего одна минута общения оставляет в человеке неизгладимый след. Этим общением он живёт, более того, дорожит. Временами вы начинаете о нём тосковать как о собеседнике, сопереживателе – втором полюсе, необходимом для возникновения магнитного поля, тех таинственных магнитных токов, которые дают желание жить, работать, любить и просто оставаться человеком. Общение (даже память о нём) становится частью жизни – вот ведь как странно! Встреча с Астапенко произвела на Егора какое-то удивительное впечатление, хотя и длилась всего несколько минут. Удивляло то, что он давно знал этого человека, а оказывается, совсем не знал, и это удивляло его больше всего. Он не знал, что так бывает, что так может быть. Возможно, что именно сейчас он думал именно об этом и о том, что мы совсем не знаем, что такое жизнь; если не замечаем простых, но очень важных для нас вещей. Он сидел и с какой-то теплотой, даже с нежностью, без всяких усилий припоминал их разговор.

«Что бы там ни говорили, а в жизни не бывает ничего случайного, в жизни всё закономерно, – подумал он, – значит, этот разговор должен был случиться – рано или поздно. Такова логика. Но ведь там, где есть причина, есть и следствие. Интересно, в чём же выражается эта встреча для Астапенко и в чём выражается она для меня? Да, интересно… Нет, более чем интересно! Или придерживаться всё же истины – чему быть, того не миновать.