Полная история масонства в одной книге

Особая ипостась масонства – мартинизм

Два выдающихся оккультных деятеля Франции – Жак де Ливрон Иоахим де ля Тур де ля Каз Мартинес де Паскуалис (часто именуемый просто Мартином де Паскалем) и Луи Клод де Сен-Мартен (прозванный Святым Мартином) – являются основоположниками и главными теоретиками мартинизма, самого авторитетного и влиятельного направления в католическом масонстве конца XVIII – начала XIX века. Правда, до сих пор точно неизвестно, кто именно из них дал название всему направлению, но традиционно принято считать, что произошло оно от имени второго из них, Сен-Мартена, который, кстати, был учеником первого.

Хотя факт существования личности Мартинеса де Паскуалиса, который был если не основоположником, то уж точно предтечей мартинизма, до сих пор вызывает сомнения у некоторых исследователей масонства, почему-то отождествляющих его с графом Сен-Жерменом, с которым он имел ряд общих черт, при всем при том, однако, если верить официальным документам, он был вполне реальным лицом – сыном испанского дворянина, члена одной из масонских лож «шотландского обряда», и француженки из респектабельной буржуазной семьи. В 1754 году, в возрасте двадцати семи лет, Мартинес (вероятно, не без влияния и протекции отца) был принят в ту же ложу и довольно скоро был возведен в степень Великого магистра, или Мастера. Но желание быть не просто членом ложи (пусть даже и в высоком ранге), а ее основателем, видимо, подвигло его учредить собственную ложу, что он и сделал спустя семь лет с группой единомышленников. Ложа была основана в Бордо и названа «Отделенный храм», хотя в историю она вошла под названием «Орден Избранных Коэнов», поскольку сам Мартинес называл своих последователей «Рыцари избранного священства Вселенной» (Chevaliers Elus Cohens del'Univers), или Элиа Коэны – по названию высшей жреческой касты иудейских храмовых служителей (коэнов, или коханимов), владевших якобы тайным учением Моисея во всей его полноте.

Орден практиковал одну из разновидностей церемониально-сексуальной магии ярко выраженного фаллического характера, в ходе которой использовались золотые украшения и совершался (обычно в дни весеннего и осеннего равноденствий) многоступенчатый ритуал с обращением к светлым духам и проклятиями по адресу темных сил, имевший целью воссоединиться с тем, что Паскуалис называл «активным интеллектуальным началом». Но именно из-за этого, то есть по причине оккультных ритуалов, увлечения магией и обилия иудейской символики, Паскуалиса в кругах «ортодоксального» масонства явно недолюбливали и даже исключили его организацию из числа регулярных лож. Что, впрочем, только сыграло ему на руку, ибо, когда король в 1767 году издал официальный указ о временном закрытии масонских лож, этот запрет формально не распространился на орден де Паскуалиса, и многие масоны воспользовались им как прикрытием для продолжения своей деятельности. Как бы то ни было, благодаря несомненным оккультным и организационным способностям де Паскуалису удалось за сравнительно короткое время заручиться поддержкой некоторых высокопоставленных лиц и сделать свою ложу одной из самых влиятельных в стране.

За год до этого к «Избранным Коэнам» присоединился Сен-Мартен, ставший личным секретарем Паскуалиса, а после смерти последнего (тот отбыл по семейным обстоятельствам на Гаити и вскоре умер в Порт-о-Пренсе от злокачественной лихорадки) фактически возглавивший братство. Следуя собственным принципам и понятиям, он довольно скоро перестроил его, превратив в своего рода светский «рыцарский» орден, отличавшийся от прочих подобных организаций большей внутренней свободой и отсутствием жестких иерархических принципов. Кстати, активным членом ордена был известный французский писатель Жак Казот (1719–1792), который в своем романе «Влюбленный дьявол» приоткрыл, как принято считать, завесу над оккультной и сексуально-магической практикой, осуществляемой в ордене.

Если говорить о принципиальной разнице во взглядах между де Паскуалисом и Сен-Мартеном, то она в основном сводилась к двум пунктам. Во-первых, первый являлся ярым защитником и апологетом оперативной магии, которую он считал единственным действенным средством для «воссоединения» человека с духами-покровителями, тогда как второй отдавал предпочтение внутреннему самосовершенствованию индивида и постепенному развитию его духовных способностей, отводя контактам с «потусторонними» сущностями более чем скромную роль.

Во-вторых, в учении де Паскуалиса гораздо ощутимей влияние иудаизма, нежели христианства, чем и были обусловлены как использование им соответствующей терминологии («коэны», «кадеши» и т. д.), так и общая направленность учения, делающего упор более на «материалистические» аспекты эзотеризма в ущерб спиритуалистическим. Эта тенденция отчетливо видна в единственном известном на сегодняшний день сочинении Мартинеса де Паскуалиса «Трактат о реинтеграции (воссоединении) всех существ в их первоначальных свойствах, качествах и силах, духовных и божественных», который долгое время хранился и распространялся в рукописном виде и впервые был опубликован только в 1899 году. Это сочинение наравне с перепиской самого де Паскуалиса и документами ложи, носящими ритуально-катехизический характер, являются в настоящее время главным источником сведений по идеологии раннего мартинизма.

Учение, изложенное в трактате (оно якобы было принято автором непосредственно от небесных духов и записано под их диктовку), поражает отсутствием систематики и довольно запутанно по своему изложению. Очевидным является только то, что в его основе сложная смесь из таких составляющих, как гностицизм, средневековая магия и каббала в ее «христианской» интерпретации.

Что касается теоретических вопросов учения, то Паскуалис, ничтоже сумняшеся, объявляет себя прямым преемником пророка Моисея и его божественной мудрости, хранившейся все эти века в строжайшей тайне. Центральное место в этом «новом» Моисеевом откровении уделяется человеку-архетипу, как он трактуется в каббале, то есть Адаму Кадмону, который отождествляется здесь с Божественным Логосом – первой сущностью, воплотившейся на материальном плане. Предназначенный Богом на роль «зодчего всех миров» Адам Кадмон (как и библейский Адам) тоже совершил грехопадение, ибо возжелал уподобиться Богу («Отведайте с древа… и станете как боги»), однако суть этого грехопадения была иной: он якобы решил попробовать себя в роли Бога-Творца и посредством неких таинственных манипуляций произвел из самого себя «темную материальную форму» – праматерь Еву, первую женщину, которая у Паскуалиса имеет явные ассоциации с языческими богинями-матерями вроде Деметры или Кибелы. В переносном смысле это должно пониматься таким образом, что Адам Кадмон захотел одухотворить изначальный хаос, «тьму внешнюю», дабы явилась разумная и подчиняющаяся всем его желаниям материя, по отношению к которой он мог бы выступать как Бог. В этом и заключался его тягчайший грех перед Всевышним, ибо подобным самоуправным актом он нарушил единство и цельность того андрогинного образа, который Господь положил в основу Своего плана, называемого «человек».

Согласно Паскуалису, Господь не наказывал Адама и не изгонял его на землю, в плотный материальный мир – тот сам наказал себя вечным заточением в «темницу плоти», а страшнее этого и помыслить невозможно. Правда, сделал он это не без влияния злокозненных и ранее изгнанных с небес падших духов, которые искали для себя новое поле деятельности. Им и стали все последующие поколения человечества, пошедшие от Адама. Паскуалис разделяет их на потомков Каина и Сифа, то есть на «нечистых» и «чистых». И хотя последние сильно перемешались с потомками «Каинова семени» и вследствие этого изрядно деградировали, именно им суждено исправить ошибку прародителя и помочь человечеству вновь вернуться в состояние, предшествовавшее «грехопадению». И в этом решающую помощь им должны оказать «избранные рудокопы духа», то есть высшие небесные духи, воплощенные на Земле.

Далее Паскуалис приводит разработанную тщательнейшим образом иерархию духовных сущностей, подробно указывая, какому из «посвященных» и на какой степени посвящения следует «воссоединяться» с той или иной сущностью, дабы совместными усилиями осуществить столь желанное для обоих таинство. В силу этого число учрежденных им в ложе степеней посвящения в точности соответствует «чинам» иерархии ангельского мира, разработанной Дионисием Ареопагом. Три основные степени, каждая из которых в свою очередь делится еще на три «подстепени» (Ученик, Подмастерье и Мастер), повторяют ангельскую иерархическую структуру Дионисия, и им, разумеется, соответствуют ангельские «чины». Четвертая же, секретная степень – «Крест Истинный» (Reau-Croix) – присваивалась главе ордена и его ближайшим соратникам; в духовном мире им соответствует «высшее духовное существо», то есть сам Бог. Только посвященным в эту степень открывались высшие тайны магии, с помощью которых они очищали земную «ауру» от влияния демонических сил и привлекали в нее наиболее чистые и совершенные небесные энергии. С их помощью они совершали некое теургическое действо, в ходе которого входили в контакт и сливались в экстазе единения с «человеком-архетипом» – Адамом Кадмоном.

Что касается Клода де Сен-Мартена, стараниями многих его последователей, особенно доктора Папюса, приобретшего в России широкую популярность (хотя известно, что и сам Сен-Мартен находился в дружественных связях с некоторыми членами Новиковского кружка, называвшими себя «московскими мартинистами»), то он, несмотря на искреннее уважение и пиетет к своему наставнику, внес весьма существенные коррективы в теорию и практику мартинизма в силу того, что представлял качественно иной тип мистического сознания, да и мыслил иными категориями.

Приход Сен-Мартена к мистицизму был достаточно неожиданным, хотя внутренне и вполне закономерным. Долгое время он, что называется, никак не мог найти свое призвание и менял профессии одну за другой: то пытался заниматься адвокатской практикой, то состоял на военной службе, а то и просто сидел на иждивении у своих родителей, мелкопоместных дворян. И лишь случайная встреча с Мартинесом де Паскуалисом в окрестностях Бордо в 1766 году придала его жизни новый смысл. Тот быстро оценил богатые душевные и интеллектуальные качества нового знакомого и помог ему избавиться от многочисленных комплексов, являвшихся следствием жизненных неудач и слабого здоровья. Под его руководством Сен-Мартен прошел необходимый испытательный срок и через два года, в 1768 году, был принят в орден, а спустя еще какое-то время, уже в статусе «Избранного Коэна» и личного секретаря главы ордена, решил навсегда отказаться от любых видов мирской деятельности, посвятив дальнейшую жизнь духовным проповедям и выработке собственной религиозно-этической доктрины.

В 1771–1772 годах Сен-Мартен со слов наставника записывает текст «Трактата о реинтеграции…», а вскоре пишет и выпускает в свет свое собственное сочинение – «О заблуждениях и истине» (1775), за которым последовали «Таблица природы» (1782), «Человек желания» (1790), «Пришествие человека-духа» (1802) и ряд других, а также изданные посмертно «Крокодил, или Борьба добра со злом» и «Книга чисел».

Мягкий, доброжелательный и бесконфликтный по натуре, Сен-Мартен быстро нашел поклонников и меценатов как в высшем свете (включая и членов королевской фамилии, как, например, герцогиня де Бурбон), так и в рядах «третьего сословия». Закрепившаяся за ним репутация «личного духовника и исповедника», так же как и полное неприятие любых видов политической борьбы позволили ему во времена Французской революции быть «вне схватки», благодаря чему он спокойно пережил годы террора, после чего уехал в Швейцарию, где мирно и скончался. (Чего не скажешь о многих его собратьях по ордену, хотя бы о том же Жане Казоте, который был гильотинирован по подозрению в участии в заговоре с целью освобождения короля.) Нравственная позиция Сен-Мартена была столь безупречна, что даже ярые недруги мартинизма не могли к нему придраться и предпочитали не упоминать его имя. Впрочем, нет правил без исключения. Уже упоминавшийся нами аббат Баррюэль, автор многотомных «Памятных записок по истории якобинства», все же поставил его имя в один ряд с именами прочих «оккультных революционеров», самым страшным из которых, по мнению аббата, был граф Калиостро.

Среди всех христианских мистиков и оккультистов XVIII века Сен-Мартен был, несомненно, самым последовательным моралистом, стремившимся полностью оградить себя от мирской суеты и предпочитавшим парить в высоких эмпиреях духовного космоса. Во многом женственная и меланхолическая натура идеолога мартинизма наложила своеобразный отпечаток и на все его сочинения, и на характер его мистицизма, не приемлющего тех активно-наступательных методов в общении с потусторонним миром, которые практиковал его духовный учитель.

В основе его доктрины лежит мысль, что человек как таковой неизмеримо важен в структуре жизни и Вселенной: «Функция человека отличается от функций других живых существ тем, что человек призван навести порядок во Вселенной», – пишет Сен-Мартен. Сам того не ведая, человек обладает невероятными силами, ибо «создан из удивления, желания и разума», а высшим критерием его совершенства, поднимающим его над всеми тварями земными, является способность воображения, способность создавать себе образы, представления и понятия, дающая ему возможность прозревать суть, скрытую за повседневностью: «Хотя человеческие глаза и покрыты шорами, те понятия, которые человек себе формирует, дают ему силу видеть сквозь эти шоры». Большинство людей, по разумению Сен-Мартена, – это вялые, безучастные создания, которые бездумно пасутся на пастбище жизни, словно овцы на лугу, и думают, что ничего нельзя поделать, что повседневность подобна тюрьме, из которой можно сбежать только одним способом – принимая наркотики, алкоголь или наложив на себя руки. «Величайшая проблема человека – это его пассивность, подобная гипнозу, хотя на самом деле двери всегда открыты».

Все труды Сен-Мартена проникнуты глубокими ностальгическими настроениями, тоской по утраченному первозданному райскому состоянию, когда «человек был родственным Богу духом, наделенным светлой и чистой плотью» и божественная сущность отражалась в нем, словно в чистейшем зеркале. Этот незамутненный божественный свет человек передавал непосредственно самой природе, так что все без исключения уровни мироздания находились в состоянии органического равновесия и взаимообогащения. Следствием же грехопадения (а в его трактовке Сен-Мартен придерживался чисто христианских канонов) явилось то, что человек осквернил всю природу, и она с той поры погрузилась в своего рода сомнамбулический сон: «Природа безмолвствует, говорит только Солнце». Все видимые формы и сущности утратили свои первоначальные качества, сохраняя в себе лишь остаточные следы («припоминания») о своем изначальном непорочном бытие.

Чтобы отыскать эти следы и пробудить их в себе, человек должен пройти через определенный и последовательный цикл внутреннего развития, ведущий его от низшего состояния (Сен-Мартен называет его человек увлекаемый, то есть лишенный внутренней точки опоры) через состояние человека желания (когда он твердо знает, чего хочет) к состоянию нового человека (которое характеризуется необратимостью совершающихся в нем реинтеграционных процессов). А венчает это восхождение человек-дух, живое воплощение идеала полностью «реинтегрированной» личности. Лишь на этой стадии окончательно и бесповоротно рассеются злые чары, удерживающие его в том ущербном состоянии, которое он воспринимает как единственную объективную данность.

При этом Сен-Мартен как истинный оккультист постоянно подчеркивает, что человек, «следующий путем Божественной Премудрости», прежде всего должен полагаться на собственные духовные усилия и не уповать на то, что стоит только пожелать, как ему на помощь явятся добрые духи, которые разом откроют ему все секреты мироздания. Никакая, даже самая сильная магия и самая изощренная метафизика, предупреждает он, не помогут, если не будут сопровождаться ежедневной и ежеминутной рутинной работой над собой, над своими слабостями, несовершенными качествами и поступками.

Из этого постоянного противопоставления человека внутреннего человеку внешнему, которое столь характерно для учения Сен-Мартена, вытекает, по его убеждению, тот факт, что любой уважающий себя эзотерик должен быть чужд какой-либо формальной обрядности вкупе с традиционными «тайными науками», и этот постулат резко обособляет мартинизм среди всех современных ему мистических течений и движений. Эта установка на пересмотр прочно укоренившихся к тому времени в массовом сознании стереотипов, ассоциирующихся с понятиями «мистик» и «посвященный», нашла отражение в следующем высказывании Сен-Мартена: «Мое предназначение в этом мире состояло в том, чтобы естественным путем привести человеческий дух к вещам сверхъестественным, которые принадлежат ему по праву, но идею о которых он совершенно утратил».

Несмотря на все неоспоримые нравственные и литературные достоинства сочинений Сен-Мартена, в них все же чувствуется влияние других, более мощных и независимых, чем он сам, умов и учений, в первую очередь мистицизма Якоба Бёме (к его «Авроре» он даже написал комментарии), и романтической натурфилософии Шеллинга. Любопытно, что русский философ В. В. Розанов в своей знаменитой книге «Люди лунного света» описал человеческие типы, подобные личности Сен-Мартена, назвав их «урнингами». Для них характерно отсутствие ярко выраженных физиологических влечений, которые компенсируются необычайно интенсивной внутренней духовной работой, делающей их своего рода «монахами в миру». Судя по всему, Сен-Мартен и был именно таким «монахом» – строгим моралистом и мистическим созерцателем, парившим «над бренным миром» и изобличавшим его скверну.

Как бы то ни было, но идеи Сен-Мартена, особенно его панегирики «кратким моментам ощущения свободы», которые человек переживает в кризисных ситуациях или в религиозном экстазе и которые, собственно, и являются признаками начала его освобождения, стали со временем краеугольными камнями европейского романтизма, послужив источником вдохновения для таких мастеров художественного слова и музыки, как Гете, Шиллер, Шелли, Берлиоз и многие другие.

Что касается самого ордена мартинистов в его нынешней ипостаси, то сегодня его позиция и программа вполне согласуются с нравственными принципами масонства, о чем свидетельствует, например, «катехизис» ордена, впервые опубликованный после Второй мировой войны. В нем, в частности, содержится следующая важная этическая заповедь, которую могла бы без стыда включить в свою идейную программу любая масонская ложа: «Молитва, великая умная сила, способная приоткрыть нам врата храма, должна практиковаться ежедневно, постоянно, но в чистоте помыслов и по вдохновению. Главное же – она должна быть вселенской. Ты должен молиться не за себя, но за всех. Падший эон ждет руки нашей помощи. Он тоже наш брат, и мы не вправе забыть его. Долг людей действовать так, как если бы между ними не существовало различий, осуществляя вселенское братство и даря милосердие всякому существу, не исключая животных, наших меньших братьев, которым предстоит подниматься по ступеням божественной лестницы и в будущем более достойно помогать великому делу Верховного Существа…»

И далее: «Если же мы испытываем отвращение к тому злу, которое сотворил неприятель, и поддаемся искушению сравнивать его с собственной чистотой помыслов, например, противопоставив нашу щедрость его вероломству, нашу терпимость – его сектантству, нашу честность – его лживости и т. д., пусть даже и неосознанно и не испытывая ни на мгновение чувства гордыни, то все равно мы тотчас же утратим все преимущества, скажем так, собственного превосходства, ибо мгновенно привяжем себя к низости, став соучастниками таких же вероломства, сектантства и лживости, которые мы порицаем. Чистота помыслов должна быть способной возвыситься до нашего идеала жизни, ей мы должны желать прибыть туда же, куда и мы сами стремимся, – к совершенной щедрости, совершенной терпимости, совершенной справедливости…»

Эти слова вполне могли бы стать новым евангелием, которое могла бы взять на вооружение и сделать своим нравственным кодексом любая религия или конфессия, стоящая на позициях человеколюбия и гуманизма.

Но если Сен-Мартен искал «деятельную и разумную причину» для того, чтобы внести единство в мир нравственный, то магнетизер и врач-целитель Франц Антон Месмер предлагал обществу единый принцип мира физического – универсальный флюид, посредством которого существа макро– и микрокосма оказывают влияние друг на друга.

Первооткрыватель внутреннего космоса

«Всегда возникает трагедия духа, когда изобретение гениальнее, чем изобретатель, когда мысль, которую художник и исследователь хотят воплотить, им не по силам и они вынуждены выпустить ее из рук завершенной лишь наполовину. Так было и с Месмером. Он ухватился за одну из важнейших проблем нового времени, но справиться с нею было выше его сил; он задал миру вопрос и сам безнадежно мучился в поисках ответа. Избрав ошибочный путь, он все же оказался предтечей…»

Это цитата из эссе Стефана Цвейга, посвященного Францу Антону Месмеру (1734–1815). Если начать перечислять, предтечей каких путей был Месмер, то перечень этот окажется весьма внушительным, ибо в него войдут и суггестия, и психоанализ, и шокотерапия, и трансперсональная психология, и спиритуалистические направления конца XIX – начала XX столетия.

Венцом жизненной и научной деятельности Месмера явилась быстро ставшая знаменитой теория «животного магнетизма», которая открыла новую, неосознаваемую сферу человеческой психики и дала толчок в ее изучению. Даже такой крупнейший философ того времени, как Фридрих Шопенгауэр, с уважением отзывался о месмеризме и его создателе и охарактеризовал учение как «самое содержательное, с философской точки зрения, из всех открытий, хотя бы оно даже порою задавало загадок больше, чем разрешало их».

Выходец из простонародья (его отец состоял служкой при католическом епископе), Месмер получил в монастырской школе строгое воспитание, которое никак не способствовало развитию его религиозности, а точнее – отвратило от нее, зато разожгло его интерес к тайнам человеческого духа. Свою карьеру врача и целителя Франц Антон начал в Венском университете, где блестяще сдал выпускные экзамены и получил звание доктора медицины, хотя само название его диссертации – «О влиянии планет на человеческий организм» (1766) – смутило многих известных профессоров. В ней он впервые формулирует свою фундаментальную теорию о существовании некоего незримо разлитого по всей Вселенной первичного эфира, названного им «магнетическим флюидом», – тончайшей мистической субстанции, сообщающей всему мирозданию внутреннюю упорядоченность и одушевленность. Эта субстанция непосредственно связана со здоровьем человека, ибо служит проводником излучения и влияния звезд и планет – подобно тому, как незримая сила магнита способна притягивать или отталкивать неодушевленные тела.

Эта теория вызвала единодушное неприятие в медицинском мире, так что по окончании университета Месмер был вынужден заняться обычной практикой, одновременно собирая материал и накапливая наблюдения, могущие подтвердить истинность его прозрений и догадок.

На протяжении долгих десяти лет врачебной практики он разрабатывал и понемногу применял свою теорию магнитов, которые он вначале просто клал или прикреплял к больному месту, однако вскоре он усовершенствовал свою методику и начал предписывать больным пить «магнетизированную» воду и даже купаться в ней. Решительный перелом наступил в тот день, когда он отважился на ответственный эксперимент с женой одного своего знакомого, страдавшей многочисленными духовными и телесными недугами. Методика наложения магнитов на определенные участки тела по системе, которую он к этому времени разработал, принесла ошеломляющие результаты. Слух о «магнитном докторе» быстро разлетелся по Вене, и к его дому стали стекаться страждущие со всего города. Со временем среди его пациентов стали появляться люди со связями и влиянием, а когда он исцелил одного придворного советника, которого разбил паралич, это открыло ему двери в самые высокие круги общества. Не менее ошеломляющее впечатление на современников произвело и другое достижение Месмера: он возвратил зрение страдавшей с детства слепотой музыкантше – «девице Парадиз».

Все эти «чудеса» не остались незамеченными, и в 1775 году Месмер был торжественно принят в члены Баварской академии наук, а затем и в ряды Австрийского общества врачей.

Между тем в реальной жизни Францу Антону приходилось несладко, ибо его коллеги по профессии, усмотрев в сем чудесном целителе серьезную потенциальную угрозу для собственных интересов, объявили его мошенником и шарлатаном и организовали против него настоящую травлю, по поводу которой Месмер с грустью писал: «Здесь (в Вене) объявили меня обманщиком, а всех, кто верит мне, – дураками». Не обошлось и без скабрезных инсинуаций, ибо его стали открыто обвинять в интимных связях с клиентками (в том числе и с «девицей Парадиз»), так что им серьезно заинтересовалась «светская инквизиция» того времени – печально известная «Комиссия нравов», созданная по инициативе королевы Марии Терезы и ее духовников. Не в силах выносить всю эту грязь, Месмер в 1778 году покинул родину и переехал в Париж, где быстро восстановил свою былую репутацию, проведя ряд успешных сеансов лечения. Впрочем, почва к его приезду была подготовлена давно: во-первых, славой, которая далеко опережает самого человека, а во-вторых, подобными же сеансами другого «мага-целителя» – графа Калиостро, – потрясшими до этого воображение парижан.

В Париже Месмер на первых порах совершенно беспрепятственно проводит свои эксперименты с «магнетическим флюидом», одновременно разрабатывая собственное учение об «исцелении духом», получившее позднее название месмеризма. Магниты мало-помалу уступили место большим чанам с водой (а иногда и целым бассейнам), дно которых было усеяно осколками стекла, битыми бутылками и железными стружками, а в покрывающих их крышках были проделаны два отверстия с продетыми в них железными стержнями, за которые пациенты брались руками. Естественно, жидкость считалась «заряженной» и насыщенной целительными духовными испарениями, с помощью которых Месмер за один сеанс лечил до сотни человек.

Вся эта прекрасно выстроенная сценография сопровождалась тихой печальной музыкой, призванной создать соответствующее настроение. Затем неожиданно на сцене появлялся сам Месмер, облаченный в кружевную мантию лилового цвета, и начинал расхаживать среди пациентов, возлагая руку на головы одних, касаясь металлическим жезлом других и говоря успокаивающие слова третьим. Пациенты, прикасавшиеся к чану, либо истошно кричали, либо содрогались в конвульсиях и падали в обморок, что воспринималось всеми как доказательство магических сил Месмера и действенности его методов.

Но блестящую карьеру целителя вновь прервали – правда, на сей раз не происки конкурентов и не обвинения собратьев по профессии, а революционные события, в ходе которых Месмер растерял большую часть своих высокопоставленных клиентов – им отсекли голову на гильотине. В 1792 году Месмер снова был вынужден бежать – но уже не от «светской инквизиции», а от «праведного» гнева революционера и врага всех мистиков Робеспьера и его компании. Врач укрылся в Швейцарии, в сельской глуши, где прожил остаток дней своих в полной неизвестности и умер, всеми забытый, в 1815 году.

Несмотря на все новаторство и революционность идей и методов Месмера, его, однако, нельзя назвать абсолютным пионером в этой области, ибо у него были предшественники, причем довольно солидные. Наибольшее влияние на его мировоззрение оказали, прежде всего, Парацельс и Кеплер, которых с полным правом можно назвать мистиками от натурфилософии.

Первый за двести с лишним лет до Месмера называл магнит «монархом всяческих тайн» и посвящал ему целые трактаты. Вот как формулирует их суть в уже упоминавшемся нами эссе Стефан Цвейг: «В то время как железо и другие металлы подчиняются лишь силе тяготения, лишь один-единственный элемент обнаруживает некую одушевленность, какую-то самостоятельную активность. Магнит властно притягивает к себе другое, мертвое железо, он способен как бы изъявлять собственную волю, и его властная повадка невольно вызывает предположение, что он подчиняется иным, не земным, может быть, астральным законам мироздания… Сила магнетизма свидетельствует о наличии в земле, в „адамовой материи”, особой, астральной, связанной со звездами субстанции, более тонкой, благородной и высокоорганизованной по сравнению с земной и оттого способной таинственным образом „очистить” человека от внутренней скверны».

Второй же, Иоганн Кеплер, развил и усовершенствовал теорию об универсальной астральной энергии, дав ей некую видимость естественнонаучного обоснования, в каковом виде она и была воспринята Месмером.

Месмеру же принадлежит изобретение и своего рода шоковой терапии, основанной на всем известном принципе, выраженном в русской поговорке: «Клин клином вышибают»; дескать, душевнобольных нужно лечить, вызывая у них приступы безумия, а эпилептиков – вызывая у них приступы эпилепсии. Собственно говоря, «животный магнетизм» для романтической натуры Месмера был ничем иным, как объектом религиозного поклонения, ибо являлся, по его мнению, очевидным и неоспоримым свидетельством реальности существования сверхъестественных сил и их проявления в физическом мире. Именно поэтому он столь упорно приписывал магнетизму «планетное» и «космическое» происхождение и, следуя астрально-магическим теориям Кеплера, пытался установить связь между конфигурацией и движением небесных светил и степенью равномерности или неравномерности распределения магнетического флюида в человеческом организме. «В природе имеется нечто такое, что в состоянии нарушать или изменять положение в балансе человеческого тела, – пишет он в своей диссертации, – и это „нечто” является для многих болезней и причиной, и методом излечения»; по его мнению, эта загадочная субстанция содержится в «тончайших световых корпускулах», испускаемых небесными телами, и именно там ее и нужно искать.

Помимо того что опыты Месмера впервые привлекли внимание широкой публики к технике гипноза и искусственных состояний транса, он, так сказать, был одним из первых, кто вторгся в область взаимодействия бессознательного и сексуальности, в этот «темный континент», как назвал сексуальность сам Фрейд. Для пуританского XVIII века подобное расценивалось как дерзкий вызов «моральным устоям». Недаром Французская академия наук, давшая в своем секретном докладе (1784), предназначенном лично для короля Людовика XVI, резко негативную оценку деятельности Месмера, мотивировала все это необходимостью «оберегать добрые нравы граждан». Похоже, это больше соответствует истинному положению дел, нежели чисто формальные и не очень убедительные возражения, выдвинутые ею в официальном отчете.

И хотя, как справедливо заметил С. Цвейг, Месмеру «суждено было трудиться, но не суждено было увидеть плоды трудов своих», эти плоды в полную силу заявили о себе в ближайшем будущем, поставив Месмера, этого непризнанного гения психотерапии, в один ряд с величайшими «революционерами духа».

Через тернии – к декадансу

В истории французского масонства время перед Великой революцией было своего рода затишьем перед бурей. Преследования прекратились, ложи процветали, отношения с духовенством были прекраснейшие. Столь же теплыми были и отношения с королевской властью.

Возникает все больше лож научного типа, которые собирали под своей крышей выдающихся представителей науки и искусств. Так, среди членов Научной ложи, основанной в 1769 году Лаландом и затем переименованной в ложу «Девяти сестер», значились наиболее выдающиеся люди той эпохи, крупные политические деятели, литераторы, художники и ученые, такие как Вольтер, Франклин, Кондорсе, Эли де Бомон, Кур де Гебелен, Дантон, Бриссо, Камиль Демулен, Бальи, Ромм, Тара, Пасторе, Форстер, Кабанис, Парни, Ласепед, Шамфор, Франсуа де Нешато, Дедиль, Флориант, Грез, Берне, Гудон, братья Монгольфье и многие другие.

Не уступала ей и тулузская Энциклопедическая ложа, основанная накануне революции, в 1789 году. С момента основания она начала закупать энциклопедии и справочники и оформлять подписку на ряд научных изданий. Менее чем через год она насчитывала более 120 членов, большинство которых принадлежали к интеллектуальной элите общества.

Однако мирная жизнь французского масонства была нарушена революцией. И хотя в символике Французской революции немало знаков масонства (ватерпас, око в треугольнике, арка) и даже сама трехцветная кокарда, придуманная масоном Лафайетом, казалось бы, указывает на масонские цвета (голубой цвет – это первые три степени, красный – степени с четвертой по восемнадцатую, а белый – с тридцать первой по тридцать третью в ложах «шотландского обряда»), тем не менее подобные свидетельства не могут служить доказательством того, что сама революция была делом рук масонов.