На повороте

Слова сыпались, как мелкие горошины, – ровные, круглые и сухие. На душе сразу стало сухо и пусто. Токарев слушал, стараясь изобразить на лице внимание. Таня села к окну и стала читать. А Ольга Петровна со своими растерянными, странно-голубыми глазами продолжала высыпать свое восхищение от книжки.

Пришла, наконец, Варвара Васильевна. Она сняла больничный халат, поспешно вышла и воротилась с горячим кофейником. Сиделка внесла поднос с чашками.

– Ну, слава богу. Свободна, – облегченно вздохнула Варвара Васильевна и села на кровать.

– Долгонько вы «освобождались», – с улыбкой заметил Токарев.

Темпераментова влюбленными глазами следила за Варварой Васильевной.

– Ведь вы не знаете, Варенька такая добросовестная. Всем ей нужно помочь, за всем присмотреть. Главный доктор прямо говорит, что ею держится вся больница…

– Варя, пойдемте сейчас к Будиновским, – прервала Таня. – Володя хотел бы повидать Марью Михайловну.

– Отлично. Сейчас после кофе и пойдем.

Сели пить кофе. Ольга Петровна сыпала своим пустым разговором, время шло томительно и угнетающе. Все поспешили кончить.

Вышли на улицу. Таня шла, нахмуренная и злая.

– По-моему, это профанация Энгельса – давать его читать таким госпожам. Не понимаю, чего вы возитесь с нею. Ведь пять минут пробыть с нею – это каторга.

– Скучновата она, верно, – согласилась Варвара Васильевна. – Да и навязчива немножко. А все-таки она очень хороший человек… и несчастный. С утра до ночи бегает по урокам, на ее руках больной отец и целая куча сестренок; из-за этого не пошла на курсы…

На тихой Старо-Дворянской улице серел широкий дом с большими окнами. Густые ясени через забор сада раскинули над тротуаром темный навес. Варвара Васильевна позвонила. Вошли в прихожую. В дверях залы появилась молодая дама в светлой блузе – белая и полная, с красивыми синими глазами.

– А-а, Варенька! Редкий гость. – Она радостно поцеловалась с Варварой Васильевной. Потом с недоумевающею улыбкою прищурила близорукие глаза на Токарева.

– Не узнаете, Марья Михайловна? – улыбнулся Токарев.

– Ах, господи, да это Владимир Николаевич! Я слышала от Вареньки, что вы перебираетесь в Томилинск… Как же вы изменились! Ну, здравствуйте, здравствуйте! – Она крепко, несколько раз, пожала руку Токарева. – Пойдемте, господа, в кабинет… Боря, иди сюда! К нам гости!

Мягко ступая летними башмаками, из кабинета медленно вышел высокий, плотный господин с русою бородкою, остриженною клинышком. Марья Михайловна перезнакомила всех. Вошли в просторный, прохладный кабинет.

– Это Токарев, Владимир Николаевич… Я тебе часто рассказывала про него. Приятелями были в Петербурге.

На дубовом письменном столе в порядке лежали книги и бумаги. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь жалюзи, весело играли на зеленом сукне стола и на яркой бронзе письменных принадлежностей. У окон величественные латании, нежные ареки и кенции переплетали узоры своих листьев. В кабинете было комфортно и уютно.

– Я слышал, вы переселяетесь к нам в Томилинск? – медленно спросил Будиновский, глядя на Токарева спокойными, серьезными глазами.

Он стал расспрашивать Токарева о его прежней жизни, слушал и сочувственно кивал головою. Токарев рассказывал, а сам приглядывался к Марье Михайловне. В Петербурге, курсисткой, она была тоненькая и худенькая, с большими, чудесными глазами, полными беспокойства и вопроса. Теперь глаза смотрели мягко и удовлетворенно. Красивое, полное тело под легкою блузою дышало тихим покоем.

– Да, Варвара Васильевна, я вам хотел сообщить, – вспомнил Будиновский. – Вы простите меня, но я вашего заявления до сведения управы не довел.

Варвара Васильевна нахмурилась и холодно сказала:

– Очень жаль. В таком случае я сама напишу председателю.

– Вот, Владимир Николаевич, подействуйте хоть вы на Варвару Васильевну, – с улыбкой обратился Будиновский к Токареву. – Весною на земском собрании мы единогласно постановили выразить Варваре Васильевне благодарность за ее сердечное и добросовестное отношение к больным в нашей больнице. Послали ей соответственную бумагу, а она в ответ подала мне заявление, что не нуждается в нашей благодарности… Ну как можно это делать?

– А как можно благодарить человека за то, что он исполняет взятые на себя обязанности? – резко возразила Варвара Васильевна. – Благодарят за самое обыкновенное исполнение своих обязанностей! Да ведь это дико! Этак скоро дождешься еще благодарности за то, что не обворовываешь больных и не берешь с них взяток!

Будиновский улыбался, забавляясь ее негодованием.

– Мы благодарили вас именно за особенное отношение к своим обязанностям, а не за обычное, формальное; отзвонил, и с колокольни долой!

– Ну, не стоит об этом говорить! Дело само по себе слишком ясно. Я работаю вовсе не для вашего земского собрания, и мне решительно все равно, одобряет оно меня или порицает.

В ее голосе зазвенели слезы обиды. Она быстро прошлась по кабинету и, закусив губу, остановилась у окна. Будиновский посмеивался. Токареву тоже было немножко смешно. Таня слушала, внимательно насторожившись, глаза ее блестели; у нее создавался новый план.

Вошла горничная и доложила, что подано кушать. Марья Михайловна встала.

– Господа, пойдемте обедать!

Направились в столовую. Таня отстала от других и остановила Будиновского.

– Борис Александрович, мне нужно с вами поговорить.

Будиновский с удивлением посмотрел на Таню и любезно сказал:

– Пожалуйста! В чем дело?

– Видите ли… Вы сейчас рассказывали, как довольна управа службою Варвары Васильевны. Ей еще год нужно отслужить стипендию… Нельзя ли, во внимание к ее выдающейся деятельности, устроить так, чтоб простить ей этот год?

Будиновский, наклонив голову, внимательно слушал.

– Я не совсем вас понимаю… Зачем ей это нужно?

– Затем, что тогда она может уехать отсюда, – в Петербург, например. Ее только отслуживание стипендии и удерживает здесь.

– Я этого не знал.

Будиновский в замешательстве погладил бородку и медленно прошелся по кабинету.

– Откровенно говоря, мне сделать это чрезвычайно неудобно. Вы знаете, Варвара Васильевна – двоюродная сестра моей жены. На меня и так все косятся за мой последний доклад о недостатках постановки народного образования в нашей губернии; если же я предложу сделать, что вы желаете, то все скажут, что я «радею родному человечку»[2 - Заимствование у А. С. Грибоедова (см. комедию «Горе от ума», действие 2, явление 4).].

– Господи, стоит на это обращать внимание!

– Очень даже стоит, – серьезно возразил Будиновский.

– Что же теперь делать? – Таня задумалась. Вот что: тогда познакомьте меня с каким-нибудь другим влиятельным членом управы.

«Вот неугомонная!» – подумал Будиновский и неохотно ответил:

– Сейчас все разъехались из города. Раньше осени все равно ничего нельзя сделать.

– Господа! Идите же обедать! – крикнула из столовой Марья Михайловна.

Таня быстро сказала: