Избранная для династии Тарэйнэль

Глава 1. Зов

«Некоторые цепи куют не из железа, а из чужих ожиданий. Самые крепкие из них мы носим даже тогда, когда мир уже давно рухнул.»

Вечер цеплялся за городок из последних сил. Низкие тучи висели так низко, что казалось – вот-вот соскользнут на крыши и провалятся прямо во дворы. Фонари загорались неохотно, тусклыми мутными кругами света, и мокрые листья прилипали к асфальту, как будто сами боялись быть замеченными.

Гвендолин Вэйл шла по знакомой улице, уткнувшись подбородком в шарф. Наушники в ушах играли что-то фоном, но она уже давно не слушала, только отмечала ритм – чтобы не слышать собственные мысли слишком отчётливо.

День прошёл, как всегда:

начальница придирчиво смотрела поверх очков, коллеги переговаривались через неё, как через мебель, мама по телефону в очередной раз спросила:

«Ну, когда ты уже займёшься чем-нибудь серьёзным?»

Серьёзным, по маминой версии, почему-то всегда было всё, что Гвен казалось чужим и бессмысленным.

Она остановилась на перекрёстке, глядя на светофор, который, кажется, завис на красном. Ветер дёрнул её за волосы, выбивая прядь из-под капюшона.

"Я – статист. Фон. Серая массовка в чужой жизни," – подумала она, привычно и без особых эмоций. Просто констатация факта.

Светофор мигнул зелёным. Гвен перешла дорогу и свернула к дому… и привычно прошла ещё десять шагов вперёд, прежде чем осознала, что ноги несут её не туда.

Слева, за старой кирпичной стеной, начинался парк. Вечером туда редко кто заходил: фонари там работали через один, дорожки были кривые, а деревья – слишком старые, чтобы выглядеть безобидно. Местные подростки иногда гуляли там с пивом и громкой музыкой, но сегодня было тихо.

Слишком тихо.

Гвен остановилась и повернула голову. Воротам парка место не шло. Высокие, кованые, с облезшей чёрной краской, они больше подходили для старинного особняка из романа, чем для захудалого городского сквера, где собаки гуляют по утрам.

Она уже хотела идти дальше, когда услышала это.

— …Гвен… до… лин…

Она дёрнулась, вылетела из внутренних мыслей, как из сна. Сняла один наушник.

Шум машин на дороге, шорох ветра, отдалённый лай – всё как обычно. Но где-то на самой границе звука, как эхо, раздалось снова:

– …Гвендолин…

Имя прозвучало чуть иначе – растянуто, певуче, с каким-то древним акцентом, от которого по коже пробежали мурашки.

– Кто здесь? – машинально спросила она, хотя сразу почувствовала, насколько это глупо.

Никто, конечно, не ответил. Ветер чуть сильнее качнул голые ветки, и на землю упало ещё несколько листьев.

"Показалось," – сказала себе Гвен.-"Устала. Мало ли чего сейчас может послышаться."

Она уже потянулась поправить наушник, но в этот момент ощутила что-то странное.

Как будто невидимая нить мягко, но настойчиво потянула её вперёд – к воротам. Не физически, нет. Но тело реагировало раньше мыслей: пальцы зябко сжались, колени чуть подогнулись, сердце сбилось с ритма.

"Иди."

Слово не прозвучало вслух, но мысль вспыхнула в голове столь ясно, будто её прошептали прямо у уха.

Гвен сглотнула.

– Нет, – тихо сказала она себе. – Ещё чего не хватало. Сейчас пойду в тёмный парк, потому что… мне так голос в голове сказал. Звучит как план для дешёвого ужастика.

Она стояла, вцепившись в ремешок сумки, и смотрела на чёрную арку ворот. Пятно тьмы за ними казалось гуще, чем просто вечер. И в этой тьме было… ожидание.

Странное, плотное, как воздух перед грозой.

Она могла просто повернуть назад. Дойти до дома. Сварить чай, открыть бессмысленную ленту новостей, ответить маме, что у неё всё нормально. Лечь спать и завтра забыть про эту глупость.

Но где-то глубоко под рёбрами шевельнулось чувство, которого она не помнила за собой никогда.

"Если сейчас уйду – будет по-старому. Всегда."

Ноги дрожали слегка, но Гвендолин всё-таки шагнула вперёд. Потом ещё. И ещё – пока не оказалась прямо перед воротами.

Металл казался холоднее воздуха. Она коснулась прута кончиками пальцев – и едва заметно вздрогнула.

Под кожей что-то отозвалось. Будто очень далеко, в другой жизни, она уже держалась за эти самые ворота. Или за точно такие же.

– Ладно, – выдохнула Гвен. – Один круг по дорожке – и домой. Просто… прогуляюсь. Свежий воздух. Всё логично.

Ничего логичного в этом не было, но она именно поэтому и толкнула створку.

Ворота открылись неожиданно легко, без скрипа. Внутри было темнее, чем снаружи, словно сумерки в парке наступили на час раньше.

Она сделала первый шаг.

Листья под ногами зашуршали, но шорох был странно отчётливым, будто кто-то прибавил громкость миру. Запах сырой земли и мокрой коры ударил в нос неожиданной яркостью. Ветер стих – или просто перестал быть слышен.

Гвен остановилась и обернулась.

Улица за воротами казалась чуть расплывчатой, как через стекло, на котором остался след от ладони. Фонари мерцали – и, на секунду, ей показалось, что их свет отдаляется.

Сжимая ремешок сумки так, что побелели костяшки пальцев, она повернулась обратно и пошла по центральной аллее.

Чем дальше она заходила в парк, тем сильнее было ощущение, что пространство вокруг сдвигается, слегка смещается – как неправильно наложенное изображение. Деревья стояли неровными рядами, но вдруг кое-где их стволы начинали странно повторяться, словно зеркала, поставленные друг напротив друга.

И где-то впереди мерцало что-то светлое.

Она замедлила шаг.

В глубине парка, там, где дорожка уже почти зарастала травой, несколько деревьев переплелись ветвями так тесно, что образовали арку. Между их стволами воздух выглядел чуть светлее, чем вокруг – мутно-серебристое пятно в темноте.

"Только не говори, что это портал", – устало подумала Гвен. — "Я точно слишком много читала в подростковом возрасте."

Шёпот вернулся.

На этот раз он не звал по имени. Он просто звучал – низко, мягко, на языке, которого Гвендолин никогда не слышала, но каким-то образом… понимала.

Нет, не смыслы. Скорее – эмоцию. В этом шёпоте был зов, просьба и странная радость – как у человека, который очень долго кого-то ждал и вдруг увидел издалека знакомый силуэт.

Гвен почувствовала, как сердце ударило о грудную клетку.

Рука сама собой поднялась, потянулась к этому мутному свету. Когда пальцы оказались совсем рядом, воздух дрогнул – и на секунду как будто стал плотнее.

Кожа на кончиках пальцев начала пощипывать. Гвен моргнула и опустила взгляд.

Её пальцы едва заметно светились. Совсем чуть-чуть – бледным серебристым сиянием, как будто поймали случайный лунный луч.

– Этого не может быть, – прошептала она. – Так не бывает.

Но свет не исчез.

Наоборот – он словно ответил на её слова, стал ярче на половину тона.

Страх поднялся к горлу. Но вместе с ним, к её собственному ужасу, поднялось и другое чувство: странное, горячее, почти ликующее облегчение.

"Значит, со мной действительно что-то не так,– подумала Гвен. – И, может быть, я не просто… испорченная версия «нормального человека»."

Сзади вдруг хрустнула ветка. Она резко обернулась – никого. Только тень дерева, чёрная и неподвижная.

Мир ждал.

Гвендолин снова посмотрела на светящуюся арку. На свои сияющие пальцы. На тёмную аллею за спиной.

– Окей, – сказала она вслух, голос дрогнул, но не сорвался. – Если я сейчас умру, то хотя бы не от скуки.

И шагнула вперёд.

В тот же миг всё вокруг сорвалось в беззвучие. Звук исчез – полностью. Ни шороха, ни вздоха ветра, ни далёких машин. Только удары собственного сердца, гулко и отчётливо.

Раз.

Два.

Мир дёрнулся.

***

Цвета размазались, как акварель под дождём, тьма и бледный свет перепутались, пространство сложилось, как бумажный веер – и распахнулось снова.

Элиан Тарэйн проснулся рывком, как человек, которого выдернули из воды в момент, когда он уже перестал бороться.

Он сел на постели, пытаясь поймать воздух. Простыни были спутаны, волосы прилипли ко лбу. Комната, залитая мягким светом ночных кристаллов, казалась чужой и слишком тихой.

Сон ещё не успел раствориться.

Он видел её совсем ясно – в этот раз яснее, чем когда-либо. Девушка из другого мира. Тёмные деревья, непохожий лес. Листья, липнущие к земле. Жёлтый, грязный свет фонарей. Чужое небо, низкое и тяжёлое.

И её лицо.

Не красивое в привычном для двора понимании, не утончённое, не идеально-симметричное, но живое, напряжённое. Глаза, полные одновременно страха и упрямства, тот самый взгляд человека, который привык уступать – и вдруг впервые решил не отступать.

Элиан сжал пальцы в кулак, пытаясь унять дрожь. Сердце всё ещё билось слишком быстро.

Он уже знал, что этот сон не первый.

И, что хуже, – не последний.

Кто-то когда-то сказал ему, что сны – это всего лишь игра уставшего разума. Но с тех пор, как образы стали повторяться, как только он узнал эту незнакомку с другого края реальности по движению плеч, по повороту головы – он перестал верить в простые объяснения.

Сны не вели себя так.

Он спустил ноги на холодный пол и поднялся, подойдя к окну.

За высоким стрельчатым проёмом раскидывалось ночное Эларион. Серебристые кроны леса, залитые светом трёх лун, мерцали, как застывшие волны. Вдалеке тускло светились купола Храма Предков. Ещё дальше, у самого горизонта, угадывалась тёмная линия гор.

Красивый, величественный вид, который с детства должен был вызывать у него гордость. Иногда вызывал. Но сегодня – нет.

Сегодня между ним и этим ночным великолепием стоял её образ. Девушки из мира, где фонари светят жёлтым, а деревья кажутся чужими.

Элиан провёл ладонью по лицу, стирая остатки сна.

Если бы кто-нибудь узнал…

Наследный принц дома Тарэйнэль, кровь правящего рода, видит сны о человеке. О чужачке. О том, что лежит за границей между мирами, которая должна была быть запечатана много веков назад.

Он сжал губы.

С детства ему рассказывали истории – вежливо отфильтрованные версии легенд, в которых пророки всегда служили короне, а видения приходили только тогда, когда были нужны. Но в тех же детских годах он слышал и шёпот слуг, и запретные сказки старых нянек, и обрывки слов:

«…видящие – к беде…»

«…от их снов королевства падали…»

«…когда граница ещё дышала…»

Элиан отвернулся от окна.

Он мог бы, конечно, сделать вид, что ничего не происходит. Что сны – просто сны. Что девица из другого мира – плод воображения. Но от этого ощущения в груди – тугого, плотного, как узел – легче не становилось.

Каждый раз, когда он просыпался, его не покидало предчувствие:что-то должно случиться. Скоро. И это «что-то» будет связано с ней.

Он подошёл к столу, зажёг маленький светящийся кристалл – тот послушно вспыхнул мягким голубым пламенем. На белом листе бумаги легла тень его руки.

Пальцы коснулись пера… и он внезапно понял, что не знает, что именно хочет записать. Имя? У неё не было имени. Мир? У того мира не было названия, только чужие, непривычные колёса машин и кривые фонари.

Он отложил перо.

"Хватит."

Если судьба, Предки или то, что стоит выше них, решили шептать ему через сны, он не собирался сидеть и ждать, пока с потолка свалится очередное «видение».

Утром он пойдёт к Провидице.

Мысль сама по себе была дерзкой. Дворцовая провидица жила почти как легенда: в северной башне, куда обычно не поднимались ни советники, ни приближённые. Правящий дом пользовался её дарами осторожно и неохотно: вопросы к тем, кто видит дальше обычного взгляда, редко приносят лёгкие ответы.

Считалось, что наследникам лучше не вмешиваться в то, что связано с пророчествами. Слишком уж легко можно оказаться не просто слушателем, а частью сказанного.

Элиан это знал.

И всё равно.

Внутри него было то же самое чувство, что, наверное, испытывает воин, слышащий за холмом топот невидимого ещё войска. Ты можешь отвернуться, можешь спрятаться за стенами, но звук не исчезнет.

Он поднял голову и снова посмотрел в окно. Три луны Элариона висели в небе – одна бледная, как молоко, вторая чуть синеватая, третья – узкий серебряный серп.

Где-то там, далеко за лесами и горами, за невидимой, но надёжной границей миров, под другим небом сейчас тоже была ночь.

И, возможно, именно в этот момент та самая девушка – его навязчивый призрак, его неизвестное «почему» – делала шаг туда, где ей не место.

Только вот чувство в груди упрямо шептало иное: "как раз туда, где её давно ждут".

***

Гвендолин шагнула – и мир рухнул.

Это не было падением в пропасть, не вспышкой, как в фильмах, и не туннелем с бесконечными огнями. Это было… выключением. Как если бы кто-то одним движением стёр старую картинку и тут же нарисовал новую.

Она не успела испугаться по-настоящему – просто на секунду ощутила провал под ногами, судорожно попыталась вдохнуть, не почувствовала воздуха… а потом всё вернулось.

Но не так.

Она стояла. Под ногами была земля. Мягкая, упругая, пахнущая травой – не мокрым асфальтом и прошлогодней листвой, а чем-то живым, тёплым и свежим.

Гвен судорожно вдохнула.

Воздух был другой. Холодный, прозрачный, но в нём было столько запахов сразу – смола, влажная древесина, лёгкая сладость цветения, – что голова слегка закружилась.

Она медленно подняла взгляд.

Небо.

Оно было темнее, чем в её мире, глубже, как колодец, полный звёзд. Звёзд было так много, что небо казалось рассыпанным серебром. И среди них висели… луны.

Три.

Одна – почти круглая, молочно-белая. Вторая – чуть меньше, с еле заметным голубоватым отливом. Третья – тонкий, острый серп, напоминающий нож.

– Нет… – выдохнула Гвен. Голос прозвучал хрипло и чуждо. – Нет-нет-нет.

Она резко обернулась.

Порта не было.

Никакой арки, никакой кованой ограды, никакого парка. Только лес. Высокие стройные деревья с гладкой светлой корой и кронами, которые не были ни клёнами, ни дубами. Их листья слегка светились сами по себе – мягким, ровным сиянием, словно в каждом пряталась крошечная звёздочка.

Вокруг царил полумрак, но он не был давящим. Он скорее напоминал зал, освещённый свечами: достаточно света, чтобы видеть, и достаточно тьмы, чтобы всё казалось немного нереальным.

Тишина не была настоящей тишиной. В ней звучали шорохи: где-то в ветвях переливались тихие, почти музыкальные трели, с другой стороны что-то шелестело, как будто по траве пробежал невидимый зверёк.

Гвен сделала осторожный шаг.

Трава под её ногой вспыхнула.

Совсем чуть-чуть – узкий след серебристого свечения, повторивший контуры её подошвы, а потом медленно угас. Она застыла, глядя под ноги, уставившись так сосредоточенно, словно от этого могло измениться всё.

– Этого… этого не может быть, – прошептала она. – Я сплю. Я сплю. Мне, возможно, надо меньше пить кофе и больше…

Слова рассыпались.

Лес слушал её. Она это чувствовала всем телом. Как будто каждый листик, каждый стебелек травы, каждый ствол дерева были повернуты к ней невидимыми лицами.

И в этом внимании не было враждебности.

Скорее… любопытство.

Где-то слева ветви деревьев тихо звякнули – как хрусталь, задетый лёгким ветерком. Гвен медленно повернулась.

Никого.

Но в этот момент она ясно ощутила: она – не одна.

– Эй… – неуверенно сказала Гвен, чувствуя себя полной идиоткой. – Есть тут… кто-нибудь?

Лес ответил ей шёпотом.

Он не был человеческим. Это было шуршание, лёгкое пение листвы, треск ветки, дуновение ветра, перелив непонятной трели где-то высоко – и всё вместе сложилось в один звук. В одно ощущение.

Добро пожаловать.

Этих слов не было. Но смысл ударил в сознание так ясно, что Гвен чуть не присела на корточки.

Она закрыла глаза, вцепилась в ремешок сумки, досчитала до пяти.

Раз – я в парке.

Два – я подхожу к странной арке.

Три – я идиотка, которая лезет в непонятное.

Четыре – я делаю шаг.

Пять…

На пятом счёте перед внутренним взором вспыхнули три луны, серебристые кроны и светящиеся следы её собственных шагов.

Она открыла глаза.

Картина не изменилась.

Гвен нервно усмехнулась – коротко, хрипло.

– Ну что ж, – тихо сказала она сама себе. – Поздравляю, Вэйл. Кажется, у тебя наконец-то случилось что-то по-настоящему удивительное.

Где-то далеко, за границей её слуха, но очень близко к границе её судьбы, наследный принц Элариона поднял взгляд к тем же трём лунам и подумал, что скоро мир изменится.

Гвендолин сделала второй шаг по светящейся траве.

Её ещё никто не знал по имени. Её ещё никто не ждал у врат дворца. Но сам лес, сама ночь и сама древняя магия уже шептали:

"Избранная для Династии Тарэйнэль – вернулась."

Глава 2. Провидица

«Будущее нельзя выпросить или отменить.

Можно лишь решить, кому ты позволишь им стать.»

Ночь не собиралась сдавать свои позиции, но в верхних окнах северной башни уже мерцал тёплый свет. Там почти никогда не бывала полная тьма: огоньки горели, как глаза, которые не имеют права закрываться.

Элиан поднялся по винтовой лестнице, считая ступени по памяти. Сначала это было детской игрой – добежать до двери, не запыхавшись, не сбившись со счёта. Потом привычкой. Теперь – чем-то вроде тихого заклинания от волнения.

Пятьдесят семь… пятьдесят восемь… пятьдесят девять.

У резной двери он остановился.

Доски были старыми, потемневшими, но без единой трещины. На них – вырезанные тонким ножом круги и линии, в которых при желании можно было разглядеть и созвездия, и ветви дерева, и сеть рек. Или – пути, по которым идёт время.

Элиан поднял руку и постучал – один раз, негромко.

– Входи, наследник, – голос изнутри прозвучал спокойно, будто она давно ждала.

Он чуть дёрнул уголком губ: это было похоже на неё. Провидица всегда любила делать вид, что знает о гостях ещё до стука. Возможно, так и было.

Дверь отворилась бесшумно.

Комната оказалась меньше, чем о ней рассказывали в шёпоте по дворцу. Никаких высоких тронов, никаких свисающих с потолка гирлянд кристаллов. Низкие шкафы вдоль стен, пахнущие сушёными травами, несколько полок с книгами, круглый стол у окна. Пара кресел – простых, удобных.

И в центре – ковёр с узором, который невозможно было запомнить с первого взгляда. Глаза цеплялись за линии, пытались уловить рисунок, но он всё время ускользал.

Она сидела на подушке прямо на этом ковре, поджав под себя ноги.

Провидица была не такой древней, как о ней любили говорить. Волосы – серебристые, да, но кожа не напоминала смятую бумагу; морщины в основном собирались у уголков глаз – от того, что она часто щурилась и, к ужасу многих, иногда смеялась.

Лишь глаза были по-настоящему старыми. Не по возрасту – по глубине.

– Ты пришёл раньше, чем я думала, – сказала она, не поднимаясь. Голос тихий, но в нём была та особенная ясность, которая обычно принадлежит только колоколам ипропасти.

Элиан шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь.

– Я не знал, что мы договаривались, – ответил он чуть жёстче, чем хотел.

– Мы никогда ни о чём не договариваемся, наследник, – усмехнулась она. – Но всё равно приходим, когда пора. Садись.

Он опустился на край ковра, напротив, так, чтобы не наступать на линии рисунка. Раньше ему казалось, что если ошибётся и встанет не туда, будущее перекосится, как плохо натянутая сеть. Сейчас он уже не был мальчишкой, но привычка осталась.

– Ты стал тяжелее, – сказала Провидица, чуть склонив голову набок. – Носишь на плечах больше, чем корону, которой ещё нет.

– Я ношу то, что мне дали, – коротко ответил Элиан. – И то, от чего отказываться уже поздно.

Она посмотрела на него внимательнее.

– Глаза.

– Что с ними? – он машинально коснулся виска.

– Ты смотришь так, как смотрят те, кто начал видеть не только вперёд, – спокойно сказала старуха. – Когда человек заглядывает в будущее, он меняется. Но ты… ты смотришь ещё и в сторону. Между.

Элиан сжал челюсти.

– Я пришёл не для того, чтобы обсуждать мой взгляд.

– Ты пришёл, потому что думаешь, что с тобой что-то не так, – мягко отозвалась она. – И, что хуже, – что всё вокруг скоро станет ещё «не так». И ты хочешь, чтобы я это или опровергла, или подтвердила, но ни того, ни другого не хочешь по-настоящему.

Он замолчал. Слова застряли в горле, как кость.

"Знает ли она о снах уже?"

"Видела ли то, что видел он?"

Провидица не спешила. Она протянула руку к низкому столику, взяла небольшую чашку, вдохнула аромат настоя.

– Ты перестал спать по ночам, наследник, – тихо добавила она. – Точнее, спишь слишком глубоко. Так глубоко, что кто-то другой пользуется твоим сном, как дверью.

Элиан резко поднял взгляд.

– Ты… видела?

– Я – старуха, живущая в башне, – спокойно сказала она. – Я вижу меньше, чем все думают, и больше, чем многим хотелось бы. Расскажи мне о ней.

Он уже открыл рот, чтобы, по привычке, возразить или хотя бы уточнить «о ком именно», но язык не повернулся произнести ложь. Не здесь. Не под этими глазами.

Он выдохнул, словно сдался.

– Она… – на секунду он замолчал, подбирая слова, и неожиданно понял, как мало он о ней знает. – Она – человек. Из другого мира. Там странный свет, жёлтый, тусклый. Деревья, похожие на больные. Каменные дороги… И машины, что движутся сами.

Провидица слегка улыбнулась краешком губ.

– Ты хорошо запоминаешь.

– Я не пытаюсь, – раздражённо отозвался он. – Образы сами… держатся. Я вижу её каждый раз чётче. Сначала – как тень. Потом – как силуэт. Теперь – лицо. Я знаю, как она хмурится. Как разжимает пальцы, когда нервничает. Как…

Он осёкся.

Провидица смотрела не на него – на пространство чуть в сторону, будто там, в воздухе, что-то проявлялось.

– Как её зовут? – тихо спросила она.

– Я не знаю, – выдохнул Элиан. – Имя не звучало.

– Значит, ещё не время, – кивнула она. – Имя – это ключ. Иногда дверь появляется раньше замка.

Он нахмурился.

– Ты говоришь, будто это… нормально.

– Нормально – слово для садовников и поваров, – усмехнулась Провидица. – Для видений есть только «бывает» и «не бывает». То, что снится тебе, – бывает.

Она медленно поставила чашку обратно на столик, переплела пальцы на коленях.

– Когда-то, задолго до того, как в твоём доме научились скрывать свои ошибки под золотом, граница между мирами была тоньше. Сны, шаги, голоса ходили туда и обратно, как ветер. Потом кто-то решил, что так – опасно. И запечатал то, что не мог контролировать.

– Мы знаем легенду, – сухо сказал Элиан. – Великий Договор. Спасение Элариона. Цена, которую заплатили предки, чтобы закрыть трещины между мирами.

– Вам рассказывают красивую часть, – кивнула она. – Как было страшно. Как мудро поступили правители. Как мир наконец обрёл покой. Удобная история, чтобы дети гордились и не задавали вопросов.

Она подняла на него взгляд – и на миг в её глазах мелькнула такая усталость, что Элиану стало не по себе.

– Но любой договор – это не только подпись. Это ещё и долг. А долг… всегда возвращается. Даже если наследники делают вид, что не помнят, за что их дом обязан платить.

Слова ударили точно. Дом Тарэйнэль. Его дом.

Элиан сжал пальцы так, что ногти впились в ладони.

– К чему это? – спросил он. – Ты хочешь сказать, что мои сны – плата за чужое решение?

– Твои сны – признак того, что счётчик времени дошёл до нужной отметки, – мягко ответила она. – Ты – не плата. Ты – свидетель. И… проводник.