– Чего к нашим девкам ходишь? Со вчера ждем. Цени интеллигентное обращение – дождались, пока от девок уйдешь.
– Мы тебя знаем, ты на Роторном живешь, – сказал второй.
Это уже хуже. Ладно, приходите, ребята, на Роторный, там разберемся.
– И что? Что у вас девки, купленные? Или важные детали от них отвалятся?
– А хоть бы и так. Некрасиво. Хотя бы бутылку выставил, мы ж культурно, всё понимаем. Девок-то нам не жалко.
Люблю культурный разговор, но вот эти морды не просто так здесь стоят. У меня в кармане есть какая-то мелочь, на бутылку им, может, и хватит... Хотя ни хрена.
– Ни хрена, ребята, – сказал я, прислоняясь спиной к стене. – Приходите к нам на Роторный, и мы вас не тронем. И девки у нас есть.
– Не хочет земеля с нами разговаривать, – заключил хлипкий.
Очевидно, это было сигналом к действию, потому что остальные стали подтягиваться ко мне. Чтобы не терять зря времени, я приложил хорошенько хлипкому и еще какому-то уродцу в солнцезащитных очках. Четверо остальных попытались взять меня в коробочку, но я не отрывался от стенки, чем весьма осложнил их задачу. Бойцы они оказались липовые и в основном мешали друг другу. Один, на свою беду, вытащил нож, но я его выбил, успел подхватить и хищно завертел лезвием в воздухе. Так я оттуда и вышел – пятясь и отмахиваясь ножом. Урла за мной не последовала – ссали против ножа. Дети, ой дети!
Возле памятника ходил давешний ара. Он, кажется, узнал меня и приветливо заулыбался.
– Эй, ара! – сказал я. – Курить продашь?
– Курит продам. Какой табе курит, папырос, сигарет?
– Сигарет. «Мальборо».
– Ай, дорогой сигарет!
Ара полез во внутренний карман пальто. Я здраво рассудил, что сигарет и впрямь дорогой, не стал рассусоливать и двинул ему в челюсть, а потом добавил ногой, когда он уже валялся на асфальте. Чемодана при нем не случилось, но вот из карманов я выгреб довольно много денег и несколько пачек разных сигарет, презервативов и жвачки.
Ара хрюкал, булькал кровью, ворочался, но встать не пытался и за ноги не хватал, видать, получал уже горячего. От парка ко мне бежали двое сородичей поверженного, но явно опаздывали. Или разумно не спешили. Я тоже, ничуть не торопясь, побросал презервативы наземь (за ненадобностью), повернулся и потрюхал к набережной с чувством восстановленного собственного достоинства.
2
У меня дома сидел дядя Хорек и читал подшивку «Собеседника» двадцатилетней давности. Вернее, не читал, а искал фотографии голых девок.
– Привет, Валерик! – обрадовался он, шамкая беззубым ртом. – А я вот жашел гажетку почитать...
– Читай, дядь. Жрать хочешь?
– Не откажалшя бы.
Я без лишних слов вручил ему буханку хлеба и две банки сгущенки, купленные в коммерческом магазине. У ары, как выяснилось, я изъял что-то около пяти миллионов плюс двадцать долларов. К подарку я добавил две пачки «Кента», чем совершенно добил дядю Хорька.
– Ограбил, штоль, кого? – в благоговейном ужасе спросил он.
– Премию получил. Ты намазывай вон булочку сгущенкой да хавай. И покури нормальные сигареты вместо веника своего.
– Ого! Богатей! Ну, пойду, штоли, покушаю.
И он поволок снедь в свою конуру по соседству. Раньше дядя Хорек работал фотографом; очень хороший, говорят, был фотограф – художник, а не фотограф. Сейчас и осталось, что голых девок разглядывать. Смотрит-смотрит, а потом как раскричится: «Где ж у него, козла, свет?! Кто ж так снимает – блики вон куда пошли!» Хороший, в общем, дядька. Жаль, помрет скоро – туберкулез у него и с почками хреново...
Я побросал в тумбочку покупки: в основном консервы и разные полуфабрикаты. Миллиона три потратил, но еще и осталось прилично, спасибо кавказским героям. Улегся на кровать, открыл банку пива «Холстен» и, глядя в потолок, тихонько высосал его. Головная боль ушла; правда, ныл сломанный урлой зуб. Интересно, как там Дрозд? Небось, набьют ему рыло. Ну и ладно, надо было со мной идти, я звал, будил. Вот только бы не схватить заразу, не взял же вчера с собой презеры, а ведь целая тумбочка, аж назад высыпаются! Зарплату нам один раз ими дали.
Неожиданно включилось радио. На полуслове прорвался голос диктора, сообщивший, что «...дается прибытие нового груза гуманитарной помощи ООН». Я дотянулся до выключателя и заткнул маленького мерзавца.
– Валерик!
Это опять был дядя Хорек.
– Говорят, облава жавтра будет.
Он постоянно добывал где-то уникальные агентурные сведения про облавы, проверки паспортного режима, раздачу халявной жратвы. Ходили слухи, что у него сын служит в войсках ООН, но я не хотел в это верить: сытый ооновец не должен доводить батьку до такого скотского состояния... Хотя, скорее всего, так оно и было.
– Точно, дядь?
– Ну! Ужаш, ужаш, шаматоха!
– И во сколько?
– Не жнаю. Жнаю, што жавтра.
Ну, жавтра так жавтра. Поспать надо, выспаться. Пожрать хорошенько. Кстати, дверь надо закрыть, а то усну, а жратву из тумбочки повытаскивают, хоть бы бабки соседские. Хорек-то не из таковских, а вот бабки...
Облава – штука опасная. Ни с того ни с сего оцепляют дом и начинают шмонать по квартирам. Что ищут, зачем – неясно: то ли наркотики, то ли оппозиционеров-террористов, то ли просто отрабатывают мероприятия на всякий случай. Одно важно: могут и морду набить, и в каталажку загнать, и пристрелить ненароком. А еще неположенные вещи изъять. А в ранг неположенных вещей попадают в первую очередь жратва, деньги и всякие мелкие ценности. Когда я в охране гуманитарки работал, меня не трогали – корочки солидные, контора уважаемая, сами там кормятся. Честь, конечно, не отдавали, но и не обижали. А теперь я такой, как все. Быдло, одним словом. Помойка.
С этими мыслями я и заснул, а проснулся оттого, что дядя Хорек тряс меня и бормотал:
– Пришли жа тобой, Валерик, шлышишь, пришли!
А кто-то невидимый громко рявкнул:
– Ну-ка, старый хрен, отойди! Я сам его щас разбужу!
За этим последовал ощутимый удар по ребрам. Били, кажется, сапогом. Я извернулся, но меня сдернули на пол и потоптали еще немного, после чего велели одеться поскорей. Знакомая публика: двое в штатском и двое ментов, один из которых в чине капитана. Он и орал. За их спинами вертелся дядя Хорек, пока второй мент, сержант, не огрел его дубинкой. Ну вот, нажрался я. И выспался... И облава не потребовалась.
Внизу, на улице, ждал джип. Милицейский «Ниссан-Патрол» серого цвета, с побитой мигалкой, заботливо перемотанной изолентой. Это насторожило: обычно по мелочи ездят на стареньких «козлах» или «Жигулях», а то и вовсе пешком ходят, благо отделение недалеко. Я осмелился подать голос и обратился к капитану:
– Начальник, а за что меня-то?
– Черного на улице побил? Деньги отнял? А ножик откуда? – флегматично квакал капитан, налегая на меня на поворотах.
– Не мой ножик.
– Ясное дело, не твой. Мой. Сиди, сука, молча.
– А что ножик? Ну, ножик... – продолжал я.
– Говорю, заткни пасть. Там все тебе скажут.