Виолетта, или Девушка со шрамом

Она кивнула.

– Это нервное. Через пару часов здесь будет тепло.

Он обнял ее и поцеловал.

– Я хочу посмотреть дом.

– Пойдем я тебе все покажу. Есть цокольный этаж. Там гараж и мастерская. На третьем этаже детские комнаты и игровая. – Они поднялись на третий этаж. – Это игровая комната и спортивная. Подиум… На нем играли в основном дети. И три детские комнаты. Все выходят и играют на подиуме, когда на улице плохая погода или дождь.

– Покажи мне хотя бы одну детскую комнату.

Он распахнул одну дверь.

– Двухъярусная кровать. Сразу видно, что здесь дети спят и играют.

– Удобно. Экономит в комнате место. Это комната детей брата Владика.

– А выше?

– Лестница ведет на чердак. Пойдем вниз… – Они снова спустились на второй этаж. – Это комната родителей. Дальше рабочий кабинет. Две комнаты Влада и его брата. Спускаемся в холл и пойдем в баню.

Они спустились в зал.

– Здесь удобно у камина сидеть.

Она подошла к камину. Посмотрела на кресла, диван, словно что-то вспоминала. Он подошел, обнял ее сзади.

– У нас тоже в загородном доме есть камин, – сказала она. – Папа любил сидеть у камина пить коньяк и думать.

Он поцеловал ее в шею. Она сразу вздрогнула, словно очнулась и повернулась к нему лицом. Они обнялись и поцеловались. Их поцелуй все разгорался и разгорался. Но она не позволила ему разгореться до пожирающего все огня и отняла у него губы.

– Что ты?

– Иди в баню, – улыбнулась она. – Лучше вместе со мной.

– Согласен, пойдем.

Он, улыбаясь, взял сумку с вином и продуктами. Они вышли из дома. Он закрыл дверь на ключ, и они пошли по дорожке к хозяйственным постройкам.

Все, что они делали и говорили друг другу, имело какой-то особый смысл. Они оба желали только одного уединения и слияния. И как-только кого-то из них захватывала эта мысль тот начинал заикаться, терять связь мыслей и отводить глаза в сторону, как будто что-то потерял важное. На самом деле он терял точку опоры в себе и приобретал пластичность, текучесть, зависимость от другого.

Он вел ее к бане положил руку на талию так, что чувствовал переход от тонкой талии к округлым бедрам. Чтобы чувствовать ее бедро своим, он старался идти в ногу. Когда они сбивались и шли несинхронно, он снова приноравливался чтобы идти в ногу и чувствовать ее бедро своим. По мере приближения к бане он чувствовал, как весь наполняется теплом. Чувства и эмоции наполняли его, как шарик наполняется теплым воздухом. Все в нем поднималось и хотело полететь.

– Вот это, бревенчатая баня, – показал он. Остановился и принялся искать в связке ключ от нее. Он попробовал один ключ, второй. И третьим открыл дверь. Они вошли на веранду. Здесь стоял большой стол и лавки. Напротив, входа располагалось барбекю. Они вошли в предбанник, и на них пошел банный запах. На стенах висели веники березовые, дубовые, можжевеловые, эвкалиптовые. В помывочной на полках лежали халаты, простыни, полотенца. В душевой на полках стояли пузырьки и баночки с шампунями. Все источало чистоту и словно ждало их. Она расчувствовалась, вздохнула, повернулась к нему лицом и с объятиями упала на грудь. Он поставил сумку с продуктами на пол и обнял ее. Она дрожала.

– Ну что ты?

– Не знаю.

Ее дрожь и легкое подрагивание передались и ему.

– Это сейчас пройдет, – сказала она.

Он обнял ее сильнее и прижал к себе. Поцеловал в волосы. Она подняла на него глаза, и он поймал ее неуловимые губы, которые она прятала от него, как только он обнимал ее и хотел поцеловать. Токи любви пошли от тела к телу. И они стали наливаться теплом любви. Ему казалось, что он становится большим и заполняет всю баню. Все в нем поднималось и крепло. И те истечения, которые он испытывал, находясь с ней, словно прекратились и ждали фонтана, ждали неистового извержения вулкана. И если его сила, то поднималась и ждала разрешения, когда он касался ее и чуть заикался, и волновался, то снова медленно сникала и ждала призывов. То теперь он сам, словно накалился, набряк отдельными частями, стал стойким, крепким, пронзительным.

Она ждала его внимания. Томилась и истекала соком любви и ожидания. Она трепетно ждала, когда он волнами начнет к ней приступать и овладевать, когда он коснется ее недр, чтобы войти и изведать все, что она к нему накопила за прошедшие годы и берегла только для него.

У него кружилась голова. Под ногами мешалась сумка с продуктами. Он поцеловал ее, разжал руки и убрал пакет с пола, поставив на столик. С полки он взял белую простынь для парной, развернул ее и набросил на диван. Движения его были лихорадочны и торопливы. Он боялся, что что-то изменится, и хотел только одного.

– Пожалуйста, наша белая ладья ждет нас для плавания, – дрожащим голосом произнес он.

Она смутилась.

Он торопливо стал снимать пиджак и расстегивать рубашку. Она не двигалась.

– Что такое? – спросил он.

– Я стесняюсь.

Он посмотрел в окошко на улицу. Через него в парную пронимал солнечный свет.

«Ночью шрамы не видны», – вспомнил он и сказал:

– Закрой глаза.

– Не могу… – ответила она.

Он перестал расстегивать рубашку и подошел к ней. Прижал к себе и замер. Она слегка подрагивала, как струна, которая только что издала звуки и замолчала. Ее горячий пах приник к его паху. Он его чувствовал через брюки и ее платье. Он расстегнул ее жакет и поцеловал в грудь. Она испуганно тихо ойкнула и с облегчением вздохнула. Он еще больше обнажил насколько можно ее грудь и снова поцеловал. Она застонала. Взяла руками его голову, и сама стала целовать. И она целовал ее и раздевал. И снова он искал способы, чтобы не доставить ей беспокойства. Жакет упал на пол под ноги первым. Темное платье с фиолетовой вставкой он поднимал пальчиками двумя руками, целуя ее в губы. И она как будто тонула в нем. Поднимала руки и уходила на дно наслаждений. А он через поднятые руки снимал с нее платье. Она глотала заливающую ее воду страсти и захлебывалась ей, и хватала раскрытым ртом воздух и отвечала на его поцелуи. Обнимая, пальчиками, словно играл на клавишах, он искал застежки на ее лифе. Он сразу понял, что это не крючочки, не завязочки, а пуговки по выступающим головкам. Их было три, но он не понимал этого, а расстегивал и расстегивал одну за другой, продолжая ее целовать. И когда лиф ослаб и груди стали свободно мягкими и упругими, он приник ним и стал их целовать, не соблюдая очереди и переключаясь с одной на другую. А она стонала и держала двумя руками его голову. Ее губы шептали одно слово, непонятное, страшное и вечное. Они шептали:

– Люблю… Люблю… Люблю…

Она нагнулась и подтянула его голову к губам, словно прося поцелуев в губы. И он стал целовать ее губы. И она отвечала ему также страстно, глубоко и полно. И его язык приходил к ней в рот. И ее язык приходил к нему в рот. И они встречались на границе ее рта и изведывали губы друг друга. И он встал перед ней на колени и уперся головой в лобок, покрытый ажурными трусиками. И он через трусы поцеловал ее в горячий лобок. И она дрогнула и застонала. Он обнял ее бедра руками и провел снизу-вверх, прижимая руки к бедрам. И на талии его пальцы нащупали запретную границу упругую, растягивающуюся, которая плотно прилегала к ее телу. И он запустил пальца под резиночку и начал медленно делать все, чтобы ажурный материал начал сползать. Он целовал ее лобок, пах и покусывал ее тело под трусиками. А она стонала. И откинув голову назад, схватилась за лобок и снова застонала. А он с силой потянул шелковистую материю вниз. И где-то вдали показался лес. И он замер подбородком между полем и лесом, и уперся в лес носом. Он проводил шелковую материю в низ, до самого пола. Она сделала шаг назад, еще и ее руки задвигались локтями по ее бокам. Она схватилась руками за голову, словно вот-вот могла упасть. Он встал, подхватил ее и сделал вместе с ней еще шаг назад, снимая с себя одежду, и еще, пока она не уперлась ногой в диван и не села на него, держа себя одной рукой за голову. Он сел рядом и целовал ее в шею и в грудь. Он целовал ее в подбородок и в щеки. Точно так порхает над белой курочкой хищный ястреб, чтобы насытить ею свое тело. Он не хотел причинить ей боль и поэтому старался проявлять еще большую нежность. Если она испытывала неудобство и сквозь зубы со вздохом всасывала, втягивала воздух, он ослабевал напор и проявление страстей.

Она слушалась его движений, слушалась его пальцев и рук. Угадывала его желания и подчинялась им. Он доводил ее до экстаза до умопомрачения только касаниями и поцелуями. Они словно ходили по райским кущам и заходили в тайные, заповедные места, куда посторонним вход запрещен. Он являлся ее проводником, ее поводырем. И она то закрывала глаза, то открывала их, чтобы понять его движения лучше и откликаться. Он целовал ее, и она отклонялась под его руками. Она падала в пропасть и вдруг понимала, что он держит ее руками. Она ложилась на простынь, и ей казалось, что ее укладывают в колыбель. И его касания, его поцелуи вызывали истечение ее и маленькие сладкие конвульсии. Но она понимала, что это все еще только подготовка к главному, к главной сладости, к слиянию и восторгу. И в какой-то момент, когда его ласки ослабевали, она сама с силой хватала его тело, чтобы ощутить его силу и испросить новых ласк. И он снова приникал к ней и целовал.

Он повернул ее так, чтобы она легла рядом с ним. И наклонился, изгибая шею, и стал целовать ее снова и снова. В этот миг он походил на лебедя, как на картине Микеланджело «Леда», когда Зевс прилетает к Леде в виде прекрасного лебедя и соблазняет Леду своей белоснежной красотой, и совокупляется с ней, прикрывая место соития, как ажурной занавесочкой, распушенным белым хвостом. В этой картине было столько экспрессии, столько страсти. И белый лебедь обладал ею распластав себя над Ледой и поместив себя между ее ног. Только он был еще на пути к обладанию предметом своей страсти. Голова кружилась. Он ничего не понимал и только хотел ее сути, ее тела и ее души.

Она словно теряла сознание, уходя в неведомые дали. И возвращалась, видя, что она уже обнажена и лежит на простыни. Она открывала глаза и закрывала. То, что она ждала, приближалось к ней, чтобы войти довести до экстаза и раствориться в ней новой жизнью.

Он струился к ней в желании. Ласкал ее груди, ее плечи, и целовал, целовал. Он словно забывал, что нужно делать дальше и наслаждался тем, что было ему доступно. И когда нежность и ласки достигали пика он чувствовал, что подъем чувств заканчивался, тогда он двигался дальше, приближаясь к заветному. От нетерпения он сглатывал слюну, вздрагивал и двигался навстречу наслаждению. Он чувствовал ее всю через поцелуи, через ласки. И теперь ему представлялось снова познать ее всю. Его крепость достигла предела. И напряжение шло от паха через все тело, подкатывало к горлу комком и стучало в висках. Он входил в нее осторожно, словно мальчик продирался сквозь кусты, словно ослепший от счастья мужчина, ищущий вход в рай на ощупь. Он входил медленно, чтобы не причинить ей вреда. И она, не выдержав вожделения, сама стала ему помогать входить в себя. Они сливались в движениях и в желаниях. Он входил в нее и узнавал ее вновь и вновь. И он вошел в нее и ощутил пахом ее пах. Он был горячий и трепетный. Они построили мост между собой, по которому пошли, потекли токи бесконечной любви.

– Любимый… – говорила она.

– Любимая… – говорил он.

– Любимый…– говорила она.

– Любимая…– говорил он.