Коммунизм – миф или реальность империи любви?

Пусть мой посыл не останется эхом,
Надежда и вера должна быть успехом
Иначе к чему нам идти без мечты,
Лишь с нею возможен мир сей на любви.

* * *

Данным стихом в этой книге поднимается проблема осуществления человеческой мечты. Конкретно, и в основном, данной статьёй вам предлагается обоснованное изложение идей построения нового общественного строя. Основой его жизненной мотивации как раз и является любовь, выраженная в форме права. В этом общественном устройстве процесс производства становится процессом производства социальной жизни и работать в нем все должны не на обособленную наживу каждого, по закону присвоения неограниченных доходов, а по закону социального развития с правом общественных свобод, в зависимости от вклада в народное достояние.

Целью такого общественного устройства должно стать планово-рыночное развитие социальных условий жизни. При этом социальный продукт должен стать условием денежного обоснования эмиссии планового денежного обращения. Денежное же рыночное обращение, основанное на вале и прибыли с личной наживой, должно быть поставлено в зависимость от общественного и социального достояния, которое, будучи выражено в плановой энергетической валюте. Он намеренно обязан определять статусную структуру общества. Статусная структура должна определять личное или коллективное ограниченное или неограниченное пользование, как и установленное по достижениям право оперативного управления.

Обоснование этой взаимозависимости как общественного развития на взаимозависимой структуре собственности является серьезной экономической задачей, которой и посвящена данная концептуальная статья. С некоторыми упрощениями я ее подготовил как наброски к докладу левому движению.

Лидеры же всего левого движения до сих пор не понимают, как и не понимали основатели марксизма, что причина развала социализма, как и первобытного общества, заключается в том, что общественная собственность не определяла значимость личности, а частная хоть и определяла ее, но не была зависима от общественно-социального развития. Они по-прежнему утопично считают, что коммунизм – это обезличенное общественное равенство.

Однако уже в недрах первобытного общества общинники понимали, что раздача коллективной добычи с закрытыми глазами обезличивает лучших охотников. Со временем они стали их поощрять дополнительно, как акт выражения уважения, благодарности и любви общества за их талант и вклад в успех. К сожалению, это стало началом имущественного и правового его расслоения и появления впоследствии не только богатых и бедных, но и статусного права социальной значимости раба и хозяина.

Как расплавленный свинец, мысли мои,
Выжигайте глупости мира мозги.
И сторонники их пусть найдутся,
Добрыми делами миру обернутся.

Вот, этим стихом я уже открываю доступ к своему откорректированному докладу, который после некоторых колебаний левое движение С. Кургиняна на одной из своих сходок 1 июля 2015 г. дало возможность мне изложить. Доклад назывался «Коммунизм: миф или реальность?» но официально на сходке зарегистрировано не было?»

«Будьте готовы, мы будем критиковать», – предупредили меня, однако серьезных оппонентов не оказалось. Аргументы большей части оказались слюнявыми брызгами эмоциональных возмущений, определяющих их неглубокие теоретические знания и пустоту аналитического ума. Свою теоретическую слабость, как и всего марксистского движения, они чувствовали и сами, отчего на камеру со мною разговаривать отказывались. Все их понятия и убеждения дальше некритического марксистского понимания коммунизма не распространялись. Хотя то же самое можно было сказать и о мировом левом движении, включая коммунистов, которые из-за мыслительной слабости также не пытаются спорить с Маркса – Ленина учением. Все они стремятся либо восстановить плановый социализм на общественной собственности, либо как-то его усовершенствовать, приобщив рабочих к распределению прибавочного продукта между всеми участниками производства, отобрав это право у капиталиста. Понимания того, что если они и отберут это право у капиталистов и не придут к командному расслоению и угнетению в обществе не было, как и в обратном случае с уравненно-обезличенным потреблением, ведущим к беде безынициативного общества.

То, что все планировать нельзя и что-то необходимо воспроизводить через стихийно-рыночные отношения, – такого понимания в целом у них тоже не существовало. Но главное в том, что исторически они не осознавали истинные причины распада и первобытного общества, и их социализма. Когда некто из их титулованных ученых, стараясь меня поставить в тупик, спросил: «Объясните, какая причина по-вашему послужила распаду социализма?», я ответил: «Политико-экономическая недоработка коммунистической теории развития», – и повторил то, что мною уже было выше озвучено и являло общественную обезличенность. Однако марксисты не видели и других своих ошибок, определивших прочие причины распада социализма.

Так, следующей причиной распада социализма стала теория борьбы классов. Она определяла движущей силой революции обездоленные классы, которые были деловыми представителями общества, но не ценили творческую интеллигенцию, а только ту, которая прославляла диктатуру и беспредел рабочих представителей в лице партийной элиты. Однако выходцы из народа, получив властные полномочия, стали прогибаться под имущественным соблазном. Так партийная элита в основной своей массе со временем переродилась из идейной в мещанскую, прикрываясь идеей лишь формально, потому и не смогла удержать свою власть.

Воспитанная ею интеллигенция хотя и создала теорию классовой борьбы, но не смогла согласиться со своей обезличенностью сознания перед поиском истины и идеалов, подчиненных противоречивой действительности диктатуры пролетариата, и их властью над собой. Хоть самые страшные и гениальные вещи в истории во имя блага тоже делались интеллигенцией в зависимости от ее подчиненности истине или наживе, ее руководящую роль в истории отрицать нельзя.

Предоставляя значимость интеллигенции, правящая власть дорожила только той, которая была угодна ей, а не той, которая подчинялась собственным идеалам самосознания и общественного блага. Таким образом формировалась интеллигенция правящей идеологии и класса, а интеллигенция истины социально-общественного блага и справедливости оставалась в тени.

Если бы учреждение власти советов было все-таки на основе класса творческой элиты, создающей основной вклад в народное социальное достояние, и она формировала бы денежное обращение, мы бы не потеряли социалистического государства. Однако для этого нужна была новая модель экономики, которую общественная мысль не имела, так как и капиталистическая, и социалистические формации допускать иной не могли. Таковой же могла быть только такая, которая определяла бы значимость созидателей от общественного блага, механизм которой попытаюсь раскрыть ниже.

В последние времена умы опять привлекают различные теории нового общественного устройства, в том числе и теория конвергенции, которая пыталась соединить капитализм и социализм, не изменяя существующие формы собственности. Одними из ее последователей ныне являются сторонники движения «Новые коммунисты», которые пытаются соединить частные формы собственности с общественными, а точнее общественную собственность поставить в зависимость от индивидуальной. Даже и традиционные коммунисты грешат этим, представляя закрытые формы акционерных образований как народные предприятия, а в некоторых странах даже разгул акционерных предприятий под партийным контролем – спецификой построения национального коммунизма. Практически идет восстановление капиталистических отношений по пути ревизионизма и частной собственности, а не дальнейшее развитие социализма на основе права оперативного управления и пользования в зависимости от созидания социально-народной собственности. Внешним оправданием таких теорий является марксизм, но под каким бы соусом ни подавалась рыба и с пеной у рта не утверждалось, что это колбаса, она не сможет стать таковой.

Так как официальное движение коммунистов всем своим опытом ошибок развития мне было понятно, то меня заинтересовали больше новые коммунисты как нечто новое и неясное в левом движении. Они считают себя истинными марксистами и единственной силой, которая способна объединить все левое движение. Несмотря на концептуальную незавершенность предложенной ими экономической модели, из-за сохранения противоречий индивидуальных собственников и технической бессмыслицы их отчуждаемого механизма персонализации общественного достояния. Особой проблемой этой персонализации являлось доведение общественных форм до каждого члена общества и рабочего места со статусом общественной влиятельной собственности, что казалось многим неподъемной бедой. Однако не решенная проблема единения личности с общественной собственностью преподносилась, как уже решенная и выдавалось за истинную форму народоправия в общественном развитии.

При детальном анализе их теории становится ясно, что они общественную собственность лишали обезличенного лица и сделали ее некой закрепленной в равных долях складчиной. Механизм этой складчины уравнивал в долях всех. На этом этапе они повторяли ошибки социалистической уравниловки и обезличивали значимость каждой отдельной личности в создании народного достояния. Практически планировалось только долей индивидуального труда влиять на долю получения прибыли, а доля общественного достояния должна прирастать в равной степени от всех участвующих в производстве. Таким образом, общественно-социальная составляющая просто должна отчуждаться и никакого влияния на значимость личности не оказывать, кроме той доли, которую работники должны получать из прибыли в личное пользование по результату своего конкретного труда на производстве. Этим трудом она напрямую не может влиять на изменение своей персонифицированной собственности и также ею не может нести ответственности перед обществом. Остается вопрос: зачем нужна эта персонифицированная общественная собственность, если она не является гарантом значимости личности и не определяет ее права на собственность, пользование и право оперативного управления? Практически такое право и в социализме, как и в капитализме, определяется формой единоначалия по воле хозяина либо партийного наместника. Логика же справедливости и истинности требует предоставления права на оперативное управление по общественной значимости личности, а не по воле частного интереса руководителей процессами производства. Именно такой персонификации общественного вклада социальным статусом личности и коллектива, как и наоборот, посвящена эта читаемая вами данная статья и книга. Они являются обоснованием экономического механизма, заменяющего частную материальную значимость, на значимость права пользования и оперативного управления.

Если я пытаюсь, чтобы общественная собственность определяла значимость личности, то новые коммунисты, наоборот, поднимают значимость индивидуальной собственности и только потом решают, какой должна быть общественная. Через нормативные отчисления из общей прибыли предприятий, согласно их модели, должны делаться отчисления на ее развитие.

У них, при такой модели распределения прибыли, сохраняются противоречия между личной и общественной собственностью, так как общественная персонализированная собственность не определяет их личную собственность. Из-за отсутствия этой зависимости естественны обострения противоречий собственников на возможных доходах, полученных от трудового участия. Кроме этого, не рассмотрена возможность полной экономической ответственности, которая могла бы влиять и на персонифицированный общественный уровень значимости каждой личности и социальной семьи – коллектива общения.

Не рассмотрены и условия возможности передачи персонализированного вклада в народное владение, которое в этом статусе могло бы передаваться и по наследству с превращением его в народное достояние для формирования эмиссионной значимости.

Экономические условия предоставления права оперативного управления на формируемую их моделью общественную собственность в работе персоналистов не рассмотрены совсем. Они, видимо, опять, как в социализме, полагались на учреждение прав управления некоторой партией или посредством выборов. Только производство всегда требует линейного единоначалия с ответственностью по подчиненности, а выборная власть предполагает подотчетность избираемым, с мерой их влияния от утверждения до смещения, а это уже является заменой единоначалия на подобие самоуправления лишенного единого подчинения. Более того, обезличенная выборная система подразумевает возможность нечестной борьбы за власть с различными подковерными эгоистическими интересами и её предвзятости, потому только возможна для формирования контрольной власти. Более того, право на линейное управление должно иметь учредительную форму с неравным по значимости голосовым правом или линейным утверждением в зависимости от типа предприятий. Однако право выборного оперативно-линейного управления персоналистами не рассматривается совсем. Предлагаемая ими экономическая модель воспроизводства права на оперативное управление не предполагает и ограничивается только воспроизводством личной собственности, а общественная собственность – не смысл влияния, а некое прикрытие частного накопления.

Также при формировании общественной собственности не рассмотрены условия хозрасчета на низовых уровнях производства, а без этого не может быть хозрасчетного общественного производства. Однако для этого необходимо было, чтобы социально-общественная составляющая значимости формировалась в себестоимости, на плановом ценообразовании. Только понимания, что необходима другая экономическая модель, у коммунистов нет, и ныне. Используя старую экономическую модель, но с новым противоречивым перераспределением прибыли, они в сущности не исправляют ошибок бывшей правящей элиты коммунистов.

В любом случае именная общественная собственность должна воспроизводить отдельно общественное право владения и статус, передаваемый по наследству, а товарное рыночное производство и обращение – статус права оперативного управления или два его уровня. Только модель экономики, в которой возможно воспроизводство таких социально-статусных отношений, должна быть иной, а модель персоналистов проблемы, беспокоившие левое движение, не решает, так как неспособна формировать одновременно и плановый, и рыночный социально-производственный оборот. Только модель планового и рыночного ценообразования способна спасать обанкротившиеся в рынке предприятия, если они будут включены в плановый производственный оборот.

Суть моих теоретических расхождений с персоналистами определилась не сразу. Они мечтали о единой политической силе России в виде народоправия, я не понимал, что и как конкретно это может существовать в их варианте и к чему привести. Однако быстро убедился, что не совсем четко это понимают они и сами. Наивно предполагая, что разделив все народное достояние в равной степени между всеми членами общества и сделав всех равными в финансовой доле, так сформируют народный капитал и создадут народные банки.

Я же думал: если так и сформировать капитал, то он может давать только ссудный процент на каждый вклад, но они его в такой форме тоже не рассматривают. Как довести персонифицированную долю до предприятий, обдумывать не хотели, а положившись на народные советы, решили, что так придут к народоправию. Долевая же ответственность в теории не прописана и даже не предусматривается, так как вся прибыль на предприятиях распределяется по «избыточному произведенному продукту», а не по социальной доле в общественном вкладе. Изменение этой доли от вклада каждого тоже не предусматривается, а рассматривается как нечто абстрактное, которое увеличивается по нормативам из общей прибыли, а индивидуальный доход в виде прибыли на «избыточную производительность» остается частным.

Механизм этого «справедливого» народного устройства предполагалось утверждать через трудовые и народные советы. Фактически же получалось утверждение той же частной собственности как формы свобод, во главе с народными советами, а не утверждение прав личности для пользования общественной собственностью. Спрашивается: какое же все-таки получается общество, если оно не учитывает и не ставит в зависимость от социального развития доходы и предприятия, и каждого работника?

Отличалось это от акционерной формы предприятий только тем, что «персонализированные» счета определялись в равных долях. Главное заключалось в том, что часть именной общественной собственности, закрепленной за каждым членом общества, могла использоваться только в общественных интересах и должна была определять и что-то в личное право потребления, но, увы, не прописано. При капиталистических отношениях это удовольствие только за личные деньги и в полном личном использовании. Оставался опять такой же, как и раньше, следующий вопрос: зачем нужна эта персонализированная общественная собственность, если она остается, как и при социализме, отчужденной? Может ли ссудный процент персонализированной собственности распределяться по их «избыточной производительности», тоже остается непрописанным.

Рассматривать же их подход с распределением прибыли по «избыточной нормативной производительности труда» вообще не имеет смысла в современном роботизированном производстве, так как нормативы, как нормированные задания, есть качество технологического исполнения. Все же дополнительное распределение в виде прибыли на большую от норматива производительность требует технологичсеского нарушения. Не говорю уж об их предложении разрабатывать нормативы, которые не определены социальной необходимостью расширенного производства. Такой подход был не только слабым техническим аргументом, но и слабым теоретическим обоснованием. Производительность ныне растет только от внедрения более прогрессивного оборудования, и только определение прибыли на рост эффективных основных фондов может дать стремление к смене оборудования и росту производительности труда. Неприменим такой подход и в непроизводственной сфере. На каком основании они полагали, что за счет договорного внедрения этих отношений в производство их структура будет иметь средства на свое развитие и распространение по всему миру, во всех формах предприятий и контор, непонятно. Я же после неоднократного общения предлагал им поставить прибыль от роста социальной сферы, так как рост бесплатной социальной сферы может является показателем роста социальной производительности труда. От такого показателя можно формировать нормативы стимулирования во всех сферах. Однако мне сказали, чтобы искал себе других единомышленников, а я всего лишь ищу истину, а не единомышленников. Стараясь сформировать взаимозависимые отношения между общественной, личной и частной собственностью хочу, чтобы мир ушел от противоречий. Этот подход давал бы механизм, исключающий главное противоречие между общественной и другими видами собственности, сложив новые социально-правовые условия.

Экономическая модель персоналистов во главе с В. Петрухиным не дает ответа, какими должны быть отношения людей с землей, владение которой должно всегда оставаться у народа, и только пользование и распоряжение по значимости может быть у каждого.

Как персоналисты землю хотят персонализировать, тоже мне осталось неясным. Может быть, в их модели тупик развития цивилизационного сознания, так как других теоретических предложений не вижу? Не хочу говорить о прочем, но предлагаемая ими модель не выдерживает критики даже с позиций марксизма. Характер труда в их модели полностью получает частный характер присвоения для развития мелкобуржуазного народно-промышленного капитализма с нормативной плановой базой в экономике, но эта цель не может стать идеальным смыслом левого движения. В этом виде она могла бы быть неким развитием теории конвергенции, не исключающей антагонистических противоречий, а значит и насилия. На каком же непонятном основании новые коммунисты свою идею считают коммунизмом или обществом высшей справедливости?

Рассмотрев и другие тупиковые экономические концепции, я с полной уверенностью утверждаю, что единства в левом движении нет, так как нет другой обнадеживающей и объединяющей их идеи, кроме коммунизма. Однако в том виде равенства, в котором ее видят все, она утопична. Более-менее жизнеспособной была идея, воплощенная в Советском Союзе, но отсутствие критического анализа ОСНОВНОЙ причины распада первобытного общества, которой мы уже коснулись, привело и к распаду Союза Советских Республик.

Другой причиной распада социализма, естественно, стало отсутствие религии счастья, основанной на поклонении природе, так как любовь есть высшая форма ее проявления. Общество же любви как реальную основу счастливого общества, с моральным правом как формы общественной любви, морального влияния, академики и политики современности как необходимость не хотят принимать и сегодня. Они зомбированы утопическим обществом демократии и религией терпения с принципами, отсутствующими в природе, что равноценно преступлению против человечества и его счастья.

Чтобы не произошло трагедии распада социализма, нужно было научной и политической его элите осознать, что теория свободы множественности видов собственности Абалкина без контроля является трагедией социализма. Без системы их взаимозависимости с общественной частная прибыль и нажива, как и частная собственность, убивает все остальные. Когда это было сказано мною, Абалкин ответил, что такой взаимозависимой собственности он не знает. Ограниченность научной экономической элиты, завело в тупик дальнейшее развитие теории права оперативного управления. На ней формировалось управление всем народным достоянием социализма, которое давалось не по созидательной значимости личности, а по партийной протекции, что стало следующей причиной распада страны. Созидательная же значимость личности, которая должна бы была определять её статус, ограничивая влияние денег, стимулируя право оперативного управления, или право личного потребления свобод и прочих потребностей, руководящих экономических богов той элиты не интересовала. Догматическая идея ошибочного равенства, как коммунистического блага, мешала думать объективно, как и ныне поклонение демократии.

Даже после каждого из моих докладов это оставалось пустым звоном. Обсуждение работы на кафедре социалистических видов собственности ведущего института получило обтекаемую рецензию, и мне предложили не ломать копья, а организовать кооператив и заниматься более полезным делом. Академики и политики не хотели признавать своей ограниченности, а за этим стоял крах системы. Может быть, тогда уже и потому, что им уже платили не за поиск истин, а за обоснование перехода к рынку, которым бредила властная элита.

Не хотели и гораздо позже ее признавать и в Доме ученых, когда после доклада в нем мне уже слова старались не давать, как и после выступления на международном форуме, где мой доклад не включили в сборник докладов, хотя я и успел его опубликовать в независимом экономическом журнале. Это значило, что и правые, и левые мою теорию статусных отношений признавать не хотят и стоят на защите устоявшейся свободе частной собственности. При попытках выступить с докладами в других образовательных институтах сразу получал возражения, а при личном настаивании вызывалась охрана и меня выводили.

С таким подходом ныне, думается мне, построить как коммунизм, так и правовое общество будет нельзя, если даже на возмущение к капиталистам опять поднять народ и захватить власть. Кроме как брызгать слюнями умирающего марксизма и несуществующей в природе демократии, нынешний интеллектуальный бомонд, в раздумье и согласии с капиталистическим развитием, с условиями отживающей религиозной морали, которая оправдывает незыблемость антагонистических противоречий. Необходимость взаимозависимого соединения общественной, личной и частной собственности для развития права пользования с воспроизводством статусной значимости граждан как субъектов права, в зависимости от права владения, для экономической ответственности по вкладу в общественное достояние они осознать не могут и сегодня.

Прошлый опыт развития социализма показал, что, не осознав этого недуга, руководящая элита сделала государство тоталитарным отчужденным собственником народного достояния, а право распределения благ оставили партийному классу. При дележке их они, естественно, старались не забывать о себе, без учета права, которое могло вытекать из вклада в общественное социальное развитие. При этом они боялись осуществлять достойное вознаграждение достойным в страхе перед имущественным расслоением общества, что стало еще одной причиной развала страны.

Как сделать так, чтобы только рост социальной составляющей в цене определял значимость каждого участника производства и давал бы норматив возможности роста доходов, думать не думали, да и не хотели или считали абсурдом. Ныне оттого, что доходы государства тоже зависят от получения прибыли предприятиями, выходит, что оно так или иначе тоже участвует в необходимости угнетения своего народа. Эту абсурдную модель экономики государства может исключить только другая модель экономики, где социальная составляющая определяла бы развитие к социальному государству. Она возможна, как уже говорил, только в том случае, если социальная составляющая станет основой планового развития и основой эмиссии плановой энергетической валюты для развития социальной сферы. Именно развитие социальной сферы может определять реальность развития коммунизма. Попытка академика Аганбегяна построить экономику на второй модели экономики, где формирование заработной платы должно было идти от прибыли, нарушала потребности ценообразования и не решала проблем развития социального общества. К приобретению акций, получению дивидендов и участию в распределении прибыли такая система каждого гражданина общества приобщить не стремится. Даже закрытые акционерные общества, на которые ставят надежды коммунисты как на народные предприятия, вынуждены становиться открытыми, но и в этом случае всех членов общества акционерами ни частной, ни общественной собственности сделать невозможно. Исходя из этого, правильнее было бы сформировать социальные акции эмиссионной именной статусной значимости, а не рыночной принадлежности.

Однако в общественной экономической структуре нет предприятий, которые обладали бы структурой формирования статусной системы на основе социально-планового воспроизводства и соответствующего ценообразования. Только сохранение плановых основ на предприятиях для формирования планово-рыночных отношений с формированием управленческих кадров для социального общественного развития, а не конкурентной вражды, может сформировать новый управленческий аппарат.

Исходя из этого, утверждал, всегда и ныне, что для реализации этих задач построения социального государства коммунистического типа необходимо соблюдать основной экономический закон социального общества. На производстве в таком обществе соотношение живого и прошлого труда должно равняться единице, а в случаях когда живой труд больше прошлого, он должен приравниваться к живому, и эта разница средств между фактической стоимостью живого и прошлого труда должна определять социальную стоимость в ценообразовании продукции и услуг.

Норма прибыли определяемая при этом на прошлый труд, на разных уровнях социального государства, может зависеть от себестоимости живого труда с корректировкой на социальную составляющую в себестоимости. В определенных условиях норма прибыли может зависеть только от величины живого или только от социальной составляющей в себестоимости.

Поклонники марксистской теории всегда возражали мне, утверждая, что в экономике нет понятий живого и прошлого труда, и приходилось их отсылать к трудам их же представителей плановой экономики, в частности к академику Струмилину, который поднимал эту проблему, но признавался, что разрешить ее не смог. После от таких возражений мне подумалось, что если такие профессора и политики управляют или хотят управлять страной, то чего-то положительного ждать от них бесполезно. Более того, такая ученая интеллигенция если не старается уничтожить прогрессивное развитие мысли, то всегда будет противиться всему, что не отвечает их понятиям.

Ограниченность понимания в подходе к дальнейшему разрешению проблем построения коммунизма говорит лишь о том, что левое движение во главе со своими лидерами не научилось думать самостоятельно, боясь оторваться от пуповины марксизма. Классики же его лишь обличили прибавочную стоимость как неоплаченный продукт труда, требуя вернуть ее созидателю, чтобы исключить факт угнетения. Однако эта проблема может решаться и без уничтожения экспроприаторов путем принуждения к выполнению основного экономического закона социального общества, при условии, что прибыль будет формироваться только на прошлый труд. Социальная составляющая в ценообразовании, если е ё рассматривать как разницу стоимости прошлого труда и тарифной стоимости живого труда в себестоимости, ныне сложно, так как трудовая нормативная тарификация в современной экономике утрачена. Существующая тарификация формируется только стихией спроса и предложения, и необоснованное расслоение работников являет возрастающее недовольство в обществе.

Индивидуальный вклад каждого участника производства, коллектива участка и в целом коллектива производства по фактической социальной составляющей мог бы быть показателем значимости каждого участника и коллективной частью социального статуса каждого. Он мог бы определять нормативы прав льготного пользования социальными благами и право на оперативное управление общественными процессами и производством.

Боязнь оторваться от пуповины марксизма стала основой всех ошибок марксистов в построении коммунизма. Идеологов с убедительным критическим осмыслением марксизма-ленинизма почти за вековое развитие социализма общественная система выдать не смогла, хотя над его развитием работали десятки, если не сотни институтов в разных странах. А не потому ли, что марксизм был догмой и зомбированное им сознание не позволяло думать шире? Тогда, видимо, и ограниченность капиталистической науки преследовалась тем, что любое научное обоснование необходимости развития общественной собственности считалось крахом их системы. Возможность иметь право оперативного управления вместо права на собственность, поставленного в зависимость от общественного вклада, ими тоже не рассматривалась, а это единственный выход разрешения проблем. Для этого право пользования и управления необходимо делать и ограниченным, и неограниченным.

Выдвинув идею множественности видов собственности, г. Абалкин стал экономическим руководителем государства и на своем посту практически выкопал могилу социализму. Дав развитие кооперативному движению, он не поставил его под контроль. Если бы он бухгалтеров в кооперативы назначал от государства, то партийный и идеологический контроль мог бы, возможно, предостеречь от распада государства. Свободные кооперативы, получив право начислять любую заработную плату и прятать прибыль в себестоимости, уходили от налогов. Госпредприятия, ограниченные фондом зарплаты, стали неконкурентными, и каждый руководитель окучивал свой кооператив на предприятии с подобным же продуктом. Такие руководители стали думать о своих, а не государственных интересах и всю продукцию предприятия реализовывали через них, банкротя государственное. Так же ради наживы продавали за гроши все социальные структуры в виде детских садов и прочего, чтобы снизить себестоимость продукции в конкуренции.