Закон Китобоя

Глава вторая

о том, как один бандит захотел украсть и облажался. О жизни ночных бабочек и неконвертируемости рубля. О вещем Федале – злобном господине – и неожиданной встрече, которая зажгла огонь любви

Ранним утром из гостиницы «Интурист», что на Горького (так когда-то называлась улица Тверская), выпорхнула девушка. Теперь нет больше уродливой стекляшки, на её месте стоит шикарный отель, а улица вернула своё название.

Таня торопилась. Высокие каблуки мешали быстро идти, она сняла туфли и припустила вниз по улице к переходу. Она бежала переулками и дворами, пробираясь на Пушкинскую улицу, вернувшую себе прежнее историческое название «Большая Дмитровка». В подворотне она надела туфли, вышла на улицу и села в черную «Волгу».

– Мне не нравится, что ты часто проводишь ночь вне дома. – Мужчина министерского вида с отполированной временем лысой головой придирчиво разглядывал Таню.

– Я готовлюсь к экзаменам, папочка, – ответила Таня. – Я бываю дома каждый день. Ты просто этого не замечаешь. Ты замечаешь только, когда меня нет.

– Ты не ночуешь дома, – возмутился он. – Мне это не нравится.

Машина, мигая жёлтыми фарами под капотом, неслась по резервной полосе. Она взлетела на Лужнецкий мост, пронеслась по нему и, сбавив скорость, стала поворачивать к учебным корпусам МГУ.

– Мы занимаемся вместе с Аней. Иногда я остаюсь у неё, чтобы поздно ночью не возвращаться домой.

– Аня живёт в Бирюлёво, насколько мне известно. А сегодня я забрал тебя вблизи улицы Горького. Это несколько разные места.

– На Горького, папочка, мы были вчера вместе с Аней в гостях у нашей подруги. Мама знает. Она туда звонила.

– Мне это не нравится, – твёрдо настаивал отец.

Таня с облегчением вздохнула, потому что машина остановилась и она могла считать себя свободной.

– Скажи, что я должна сделать, чтобы тебе понравиться? – спросила Таня, обнимая отца.

– Ты должна ночевать дома.

– То, как ты это говоришь, мне не нравится.

Она поцеловала отца и вышла из машины.

В аудитории шла лекция о внешнеторговых связях и валютных операциях, о том, что ожидает рубль на мировом валютном рынке в ближайшем будущем.

Таня прилежно писала конспект. Подруга Аня откровенно разглядывала лектора, чем приводила спеца в смущение. У неё был «хвост» как раз на тему внешнеторговых операций, она собиралась «хвост» этот ликвидировать и намекала лектору, в который раз, пронзительным взором, что к зачёту готова. Он отвечал ей взаимностью, словно давая понять, что несёт всю эту ерунду исключительно для того, чтобы доставить ей удовольствие.

– Все самые удивительные «экономические чудеса» послевоенной поры в основе своей опирались на развитие экспорта и низкий обменный курс национальной валюты, – говорил лектор. – В конце сороковых годов, когда восстанавливалась международная система валютных операций, Западная Германия и Япония лежали в руинах, и поэтому им позволили иметь дешёвую марку и дешёвую иену. Очень скоро эти страны начали производить товары, отличающиеся высокой конкурентной способностью на рынке, во многом благодаря низкому обменному курсу их валют. В настоящее время курс советского рубля значительно превышает его реальную стоимость. Официально рубль претендует на то, чтобы стоить один доллар шестьдесят пять центов, хотя истинная покупательная способность рубля, если судить по чёрному рынку в Восточной Европе, составляет что-то около двадцати пяти центов. Таким образом, для нас один из способов наращивания экономического роста на основе увеличения экспорта заключается в значительной девальвации рубля до уровня четырех-пяти рублей за доллар и твёрдом соблюдении этого курса. «После того, как Советский Союз проведёт девальвацию и даст вам гарантии, что будет неизменно придерживаться нового обменного курса по отношению к доллару, – спрашивает лондонский „Экономист“, – в какой валюте вы предпочтёте хранить ваши накопления – в рублях или в долларах?»

Аня улыбнулась лектору, соглашаясь с ним, кивнула, сомкнув на мгновение голубые глазки длинными ресницами.

– «Конечно, в долларах»; цитирую, – подтвердил спец, – «если только русские не посулят вам значительной премии в виде высокой учётной ставки, выплачиваемой в иностранной валюте, чего они себе позволить не могут, поскольку этой иностранной валюты у них нет».

– Чего ты на него уставилась? – спросила Таня.

– У меня «хвост». Я даю ему понять, что к зачёту готова, – ответила подруга.

– Итак, – продолжал лектор, – для нас всё-таки наиболее желательный вариант в плане займов состоит в том, чтобы иметь собственную конвертируемую денежную единицу, а не полагаться на западный кредит.

– Я в парикмахерскую, – сказала Аня.

Таня достала из сумочки двести баксов и дала подруге.

– Конвертируемость рубля – это условие для интеграции нашей экономики в мировое хозяйство, – настойчиво агитировал спец. – Конвертируемость обеспечит нашим предприятиям финансовую самостоятельность и полный хозрасчёт, создаст условия для работы совместных предприятий, даст возможность соизмерить экономику СССР с западной. Конвертируемость рубля не только нужна, но и крайне необходима. Однако имеем ли мы сейчас экономические возможности сделать это? – спросил спец, обращаясь прямо к Ане.

Аня сделала удивлённые глаза, оттопырила губку и беспомощно развела руками.

– Мне думается, что пока нет, – согласился спец.

Аня жестом дала понять спецу, что ей надо уйти. Спец дал добро.

– Буду поздно, – сказала она Тане и стала спускаться вниз по крутым ступенькам.

Спец продолжал:

– Административно-командная система и конвертируемость рубля несовместимы. На Западе противоречие между хозяйственной политикой государства и поведением предприятий частично разрешается путём регулирования национального валютного курса. Для этого используются разные методы, например повышение или понижение процентных ставок внутри страны, массовые покупки собственной валюты на иностранную или, наоборот, заключаются соглашения с другими странами об удержании курса валюты в определённых пределах и так далее. Наша страна пока не имеет опыта в оперативном изменении банковских процентных ставок, у нас нет достаточных валютных резервов, чтобы при необходимости скупать на них рубли, поэтому в случае введения конвертируемости рубля может возникнуть реальная опасность, когда экономика СССР окажется под влиянием стихии международного валютного рынка. Второе условие для введения рубля – это создание предпосылок для того, чтобы у покупателя возникло желание и стремление приобретать на иностранную валюту рубли. Имеются в виду не мелкие валютные спекулянты.

При слове «спекулянты» Аня вздрогнула и, оступившись, чуть не упала, но – в аудитории прокатился вздох облегчения – успела схватиться за поручень и удержалась.

– Речь идёт о наших западных партнёрах – крупных фирмах и банках, ибо только они способны продавать за рубли иностранную валюту в количествах, необходимых для нормального функционирования внешнеторговых операций СССР.

Благополучно спустившись, Аня направилась к выходу.

– Есть, однако, основание ожидать, что в случае неподготовленного введения конвертируемости рубля его курс на рынке будет стремительно падать, так как накопленные в государственном и в частном обороте сотни миллиардов непокрытых товарных рублей выплеснутся на валютный рынок в погоне за иностранными денежными знаками, имеющими более полное товарное обеспечение.

Спец сделал короткую паузу, провожая взглядом Аню. Дверь за ней бесшумно закрылась.

Аня взяла машину, первую подвернувшуюся, но тут же хотела выйти, потому что не переносила запаха дури и терпеть не могла блатных песен, разрывавших динамики.

– Э, нет, – сказал парень новенькой «девятки», – у нас так не принято.

Он защелкнул замок на двери и ударил по газам.

– Будем знакомы. Лёха.

– Аня.

– Точно Аня?

– Точно. Что с того?

– А то, что я не люблю, когда обманывают.

Лёха поглядел на торчащие острые коленки Ани, которые были рядом с переключателем передач.

– Куда едем?

– У метро «Фрунзенская» останови, пожалуйста.

Аня решила пересесть в другую машину. Она знала, что этот парень обязательно будет приставать и потом увяжется.

Машин на дороге прибавилось. Лёха ехал быстро и, обгоняя, подрезал кого только мог. От него шарахались и увёртывались. Загорелся жёлтый свет, за ним красный, но он и не думал тормозить. Дежурный инспектор видел из своего «стакана», как машина Лёхи проскочила перекрёсток на красный свет. Он передал по рации приметы машины.

– Когда мы встретимся? – спросил Леха.

– Наверное, никогда.

– Почему?

– Ты так едешь, что, быть может, эта поездка последняя. Лучше не загадывать.

– Ты любишь быструю езду? – неожиданно спросил Лёха.

Аня промолчала.

На следующем перекрестке Лёху поджидал гаишник.

– Айн момент, – сказал Лёха, останавливаясь.

Он вышел из машины и пошёл объясняться с гаишником.

– Виноват, товарищ лейтенант, исправлюсь, – сказал он, протягивая офицеру двадцатипятирублёвую бумажку.

Аня в это время выскочила из машины и пересела в попутное такси.

– Тормознуть? – спросил гаишник, принимая казначейский билет.

– Не надо.

Лёха без труда догнал такси и, поравнявшись, подал знак, чтобы таксист остановился.

– Извини, брат, у меня заказ, – ответил ему таксист и стал отрываться.

Он свернул на маленькую дорожку, потом резко повернул налево и через две «сплошных» ушёл на другую сторону дороги, скрывшись за Дворцом молодёжи. Лёха дождался светофора и поехал туда, куда скрылось жёлтое такси.

Машина стояла в тупичке, неподалёку от метро. Лёха сел в такси на переднее кресло.

– Свободен? – спросил он.

– Теперь свободен, – заулыбался таксист.

– А почему ты не остановился?

– Она попросила не останавливаться…

– Я тоже тебя попросил.

– Она клиент. Может быть, она твоя жена или девушка, которая от тебя драпанула… Может, она тебя не хочет… Мы это все понимаем…

Леха ударил таксиста и тот отключился. Вытащил у него бумажник и выгреб деньги.

Добыча была мизерная. И половины не добирала до того, что он отдал гаишнику.

Митя собирался в школу в приподнятом настроении. Мама обещала сегодня повести его в театр на «Моби Дика». Портфель Митя собрал с вечера. За завтраком съел всю кашу, вдобавок бутерброд с сыром. Он допивал чай, когда пришёл сосед Егор Петров, чтобы оставить билеты в театр.

– Егор Петров, великий Левиафан, заставляет море пениться, подобно кипящему котлу, – закричал Митя, встречая Егора.

– «Дыхание кита, сэр, часто имеет чрезвычайно сильный запах, от которого может наступить помутнение мозгов», – ответил Егор.

Митя расхохотался.

– Митя, меня ждут на работе, – торопила Наташа.

– Три билета, как заказывали, – сказал Егор и протянул билеты Борису Борисовичу.

– Я, к сожалению, не смогу пойти. Прости, Егор, – сказал он, и покрутил в руках билеты.

– Нет проблем, Борис Борисович, в следующий раз пойдёте.

– Нам пора, – сказала Наташа и отобрала билеты у Бебы.

– Подбросите меня? – спросил Егор.

– Подбросим!

В дороге Митя и Егор резвились, посмеиваясь над энтузиастами, совершавшими на бульваре утреннюю пробежку. Их было довольно много.

– Фонтан на горизонте! – горланил Митя.

– Где? Где? – спрашивал Егор.

– Три румба под ветер, сэр. Лево руля! Так держать!

– Есть так держать, сэр!

– Ты его видишь?

– Да, да, сэр! Это целое стадо кашалотов! И фонтаны пускают, и из воды скачут.

– Гром и молнии!

– Свистать всех наверх!

И они стали свистеть и улюлюкать.

– Егор, я приглашу подругу, не будете возражать? – спросила Наташа.

– А подруга хорошенькая?

– Чудо! Блондинка! – ответила Наташа.

– Я согласен! – обрадовался Егор.

– «Один наш гарпунщик говорит, что у Шпицбергена он забил кита, который был с головы до хвоста весь белый», – процитировал в тему Митя, подмигивая Егору.

Катя была именно такой блондинкой, какой пытался представить её Митя. Правда, на кита миниатюрная девушка не тянула. Она была примерно ста шестидесяти сантиметров роста и в свои неполные двадцать пять, как справедливо заметила Наташа, выглядела очаровательно. Она припарковала новенькую «копейку» недалеко от улицы Горького. Из ушей вынула серьги, сняла с рук кольца, положила всё вместе с ключами в сумочку. Гладко зачесала волосы и стянула их в пучок на затылке. Получилось скромно, но это придало ей особенный шарм. Она вышла из машины и пошла мелкими шажками, слегка подпрыгивая на высоких шпильках.

Симпа с братвой подкатил прямо к бару. Следом за ним из машины с букетом роз вышел бандит по кличке Амбал.

– А где Екатерина Сергеевна? – спросил Симпа, входя в бар.

– Скоро будут, – ответил бармен Володя. – Выпьете что-нибудь?

– Плесни коньячку. Кофе, когда Катюша придёт. Пусть сварит своего фирменного.

За столиком ждал Скороходов, что ссудил на игру деньги, которые Симпа так бесславно продул. С ним был дружок Симпы – модник и спекулянт дорогим шмотьём, бандит по кличке Шляпник. Он и Скороходов что-то горячо обсуждали. Симпе это не понравилось. По лукавому взгляду Скороходова он догадался, что о его проигрыше уже известно.

– Соболезнования принёс? – спросил Симпа.

Скороходов не решился вступать в полемику на опасную тему.

– Игра – очень тонкая материя, не нашего ума дело, – пространно заметил он.

Володя принёс Симпе коньяк.

Симпа стал согревать бокал в руке, слегка помешивая коньяк.

– Что у тебя? – спросил он Скороходова и сделал глоток.

– У одного нашего общего знакомого имеется на складе первоклассная кожа. Другой наш общий знакомый, как ты знаешь, имеет конкретные виды на такой товар.

Он замолчал и стал ждать.

– Ты знаешь мои отношения с Крутым, – тихо заговорил Симпа.

– Да, – подтвердил Скороходов.

– Я не хочу обострять отношения по пустякам.

– Это правильно, – согласился Скороходов.

– Кожа его конёк.

– Знаю.

– Зачем же ты предлагаешь мне вырвать у него из глотки то, что он уже почти проглотил?

– Заглотнул, но не проглотил. Я заплачу сто пятьдесят тысяч, Коля. И долг твой спишу. Ты больше мне не должен.

Деньги сами шли в руки. Симпа задумался.

– Ты удивишься, как это может быть просто. Склад почти не охраняется, – продолжал интриговать Скороходов. – Сигнализация примитивная.

– Там нет охраны? – поинтересовался Симпа.

– Это не охрана. Один пенсионер чисто для отмазки сидит. У него даже ружья нет.

– Я подумаю, – сказал Симпа.

Скороходов заулыбался. Он знал, что у Симпы «подумаю» означает «согласен».

– Очень хорошо, очень даже великолепно. Все подробности через Шляпника, – обрадовался Скороходов. – Будьте здоровы, всем привет.

Скороходов убрался, а Симпа задумался.

В это же время на другом конце города произошла другая встреча, о которой здесь следует упомянуть. Директор базы Михаил Аркадьевич Самохин принимал в своих владениях, на базе ОРСА Роспотребсоюза, компаньона по кличке Крутой. Они вошли в огромный тёмный склад, где хранилась та самая кожа, о которой рассказывал Скороходов. Самохин зажёг свет и поднял брезент.

– Посмотри, – не без гордости сказал он.

Крутой потрогал кожу.

– Мне нравится, – сказал он сухо. – Когда собираешься перегнать ко мне?

– Серёжа, не торопись, оприходую, как полагается, тогда и перевезём. Два, может быть, три дня – и она твоя.

– Хорошо, – согласился Крутой.

На улице он с нескрываемой иронией следил за тем, как Самохин закрывал склад обыкновенным «амбарным» замком. Они прошли через проходную мимо сторожа, который вежливо поклонился.

– Всего хорошего, Михаил Аркадьевич.

– Будь здоров, Савелий, – попрощался Самохин.

– Я всё-таки пришлю тебе двух серьёзных парней на замену Савелию, – сказал Крутой. – Так надёжней будет. А то как-то несерьёзно. Товара на пол-лимона, а охраняет его какой-то Савелий.

– У нас всегда так, – улыбнулся Самохин. – Я работаю, друг мой, почти сорок лет и скажу, что «нет ничего более постоянного, чем непредвиденное».

– «У моего брата необычная профессия: он находит вещи раньше, чем люди успевают их потерять»[7], – ответил Крутой цитатой на цитату. – Я пришлю парней.

В этом деле нестыковка произошла с самого начала, потому что Скороходов был жаден и тороплив, а Симпа беспечен и обвешан долгами.

– Слишком всё гладко, – сказал Симпа Шляпнику. – И много платит. Не похоже на него. Узнай, кто заказчик. И почём товар уходит к заказчику.

– Знаю этого заказчика. Татарин из Казани. Живёт в Измайлово, – ответил Шляпник.

– Надо с ним потолковать.

Он не успел договорить, потому что в бар вошла Катя. Симпа встал. Вслед за ним встал Шляпник. Амбалу пришлось тоже встать. Получилось очень даже торжественно.

– Доброе утро, Екатерина Сергеевна, – поздоровался Володя.

– Доброе утро, Володя. Я ведь просила утром никому коньяк не подавать, – попеняла Катя, проходя мимо.

– Простите, Екатерина Сергеевна, – сказал Володя.

Он знал, что Катя церемониться не будет. Лишнее слово, и увольнение обеспечено.

– Простите, Екатерина Сергеевна, Володя не виноват, – вступился Симпа. – Это я нарушитель. Хотел заказать кофе, но лучше вас никто кофе не варит. Пришлось пить коньяк.

– На первый раз прощается, – ответила Катя.

– Сегодня в Центре международной торговли премьера новой программы. Я вас приглашаю.

– Сегодня вечером? Боюсь, что не получится.

– Может быть, завтра?

– Завтра?

Подумав, Катя решила уступить, чтобы не злить бандита.

– Может быть, и завтра, – улыбнулась она.

– Так я надеюсь на завтра, – сказал Симпа и удалился.

Катя достала из букета записку и прочитала: «С добрым утром, Богиня». Аккуратно её изорвала и выбросила.

«Я слишком легкомысленно даю обещания. Когда-нибудь их придётся исполнять», – подумала она.

– Доброе утро, Катенька. Доброе утро, Володенька, – услышала Катя знакомый голос.

Благообразная старушка, чисто одетая и очень приветливая, появилась в баре, словно фея.

– Доброе утро, тётя Маша. Позавтракаете?

– Спасибо, Катенька, сегодня день постный. Побегу, а то и так опаздываю.

Катя протянула старушке трёшку. Большие деньги для того времени.

– Во славу Божью, – перекрестилась старушка. – Храни Господь.

Володя отдал ей цветы и проводил.

Выйдя на улицу, она свернула за угол дома и пошла так быстро, как только могла, потому что торопилась. В руках у неё колыхался тяжеленный букет. Утро было великолепное. Встречные прохожие приветливо улыбались и засматривались на цветы. Старушка дошла до улицы Чехова[8] и вошла в церковь Рождества Богородицы.

В церкви шла служба. Старушка отдала послушнице букет. Та взяла большую вазу, налила воды, поставила в неё розы и отнесла их образу Богородицы.