Закон Китобоя

– Я хочу убедиться, что у вас на теле нет следов побоев и увечий.

– Это совершенно не нужно.

– Запиши, – обратился Юрьев к Басову: – «Во время беседы отказался отвечать на вопросы». Спасибо, Аркадий Максимович, извините за беспокойство. Нам здесь больше делать нечего. Будьте здоровы. Счастливо оставаться.

Басов положил листок с показаниями в папку, встал и направился к выходу вслед за Юрьевым. Они разыграли уход мастерски. Хаскин не выдержал.

– Меня пытали…

Он расстегнул рубашку и показал грудь со следами утюга.

Басов собрался записывать показания, но Юрьев остановил его.

– Аркадий Максимович, скажите честно, что вам от нас надо?

Хаскин подивился такой проницательности следователя и решил говорить правду.

– Меня вызвали на беседу в ОВИР. Я не могу появиться в таком виде, – сказал он, всё ещё сомневаясь, что среди следователей попадаются приличные люди.

– Хорошо, – примирительно сказал Юрьев, – мы дадим справку для ОВИРА, что вас вызвали к следователю для дачи свидетельских показаний. Достаточно будет?

– Достаточно…

– А вы нам подробно опишите нападавших. Хорошо?

– Да, да, конечно…

Скороходов понял, что вляпался в историю, когда Симпа ворвался к нему в квартиру. Он закрыл дверь в комнату и остался один на один со Скороходовым. Достал пистолет и приставил к голове перепуганного бизнесмена.

– Там было два охранника, и я их убил, – сказал Симпа.

– Я очень сожалею.

– Ты сожалеешь? Ты меня подставил!

– Нет, это ошибка. Досадное совпадение. Вину свою признаю. Я виноват.

Симпа убрал пистолет, открыл шкаф, достал бутылку коньяка, налил полстакана и выпил.

– Сто тысяч заплатишь дополнительно. По пятьдесят тысяч за каждую невинно загубленную душу.

Скороходов немного успокоился, когда понял, что Симпа хочет всего лишь поднять цену за услуги.

– Я готов заплатить разумную сумму, – сказал он, затевая торг.

– Это ещё не всё. За сколько ты договорился с «татарином» о продаже товара, помнишь?

Скороходов виновато опустил голову. Бесполезно было отпираться. Симпа всё знал.

– Я напомню. За половину лимона. Ты облажался. Скот, ты меня хотел обмануть?!

– Погибли невинные люди, ты прав, – ответил Скороходов.

– По твоей, недоумок, вине. Ты облажался!

– Сумма большая, Симпа, мне надо время, чтобы подумать.

– Нет! – заорал на него Симпа. – Времени у тебя не осталось. Сейчас решай!

– Пусть будет, как ты сказал, сто тысяч.

– Мне нужен залог. Пятьдесят тысяч. Немедленно.

– С заказчиком кожи у нас устные договорённости. Денег пока нет.

– Ты за свою ошибку отвечаешь. Это совсем другие деньги. Залог! Без залога сделка отменяется.

– У меня таких денег нет.

– Хорошо, допустим, что денег нет. Мы не станем огорчать твою жену, снимать со стен картины, сворачивать персидские ковры. Пойдём по кругу. Вскроем пол, стены, потолок, обыщем каждый метр, и всё, что найдём, даже сверх того, пойдёт в залог. На ремонт квартиры, надеюсь, у тебя деньги найдутся?

– Симпа, у меня есть некоторая сумма…

– Ты торгуешься. Но это совсем не то, что ты должен делать. Ты сейчас это поймёшь, когда я переверну дом вверх дном. Пятьдесят тысяч!

– Тридцать тысяч сейчас и двадцать через три дня.

– Тридцать сейчас – двадцать завтра.

– Послезавтра, – упорствовал Скороходов.

– Завтра. Послезавтра, если хочешь сохранить свою шкуру, привезёшь двести тысяч и получишь товар, – поставил точку Симпа и вышел.

Скороходов ничего не ответил. На лице у него появилась виноватая улыбка, он знал, что Симпа хоть и бандит, но приличный человек, и с ним всегда можно договориться.

Уютный ресторанчик сиял новизной. Банкетный стол в центре зала ломился от бутылок и деликатесов. Сегодня никого не удивишь икрой чёрной, икрой красной. Сёмгой, осетриной, крабами, улитками в чесночном соусе, баклажанами жареными с ореховой начинкой, тигровыми креветками, лягушечьими лапками – кого удивишь? А в 80-х вид этой снеди вызывал оцепенение и дурман. Немыслимый набор угощений многих шокировал. Атмосфера была возбуждённой. Все ждали, когда начнут.

Денис Радин по кличке Официант приходился директору ограбленной базы Михаилу Алексеевичу Самохину племянником. Денис принимал гостей в белом смокинге, специально сшитом для такого случая. Видный малый, с редкими, гладко зачёсанными волосиками на макушке. Голубая тень под глазами и золотая серёжка в левом ухе.

Народа было много. Новые парочки всё прибывали. Денис встречал их и сопровождал в зал, по пути успевал перекинуться любезностями с «осереженными» лукавыми красавцами.

Дам угощали вином, девушек шампанским, отчего дамы таяли и млели, а девушки млели и таяли. Мужчинам в баре предлагали напитки покрепче.

Крутой появился в сопровождении охраны. Среди гостей прокатился лёгкий ропот, и напряжение ожидания как-то сразу спало, потому что последовало приглашение к столу. Гости, веселясь и балагуря, вприпрыжку, шутливо пританцовывая, ринулись к столу. Никто больше не чувствовал себя в гостях, и атмосфера бедлама воцарилась очень быстро.

– Друзья, – Крутой постучал ножом по бокалу, привлекая внимание гостей, – поздравим нашего друга и выпьем за его здоровье. Пожелаем ему столько счастья, сколько он сам себе пожелает, и пусть будет у него столько друзей, сколько сегодня собралось в этом зале.

Он выпил под гул всеобщего одобрения и разбил бокал на счастье.

– Друзья! – выкрикнул Денис. – Ешьте, пейте, веселитесь! Добро пожаловать!

Он не собирался говорить, но слова сами выскочили – так всё в нём ликовало.

Собрание разразилось одобрительными аплодисментами. Заиграл оркестр. В зале появился Михаил Алексеевич Самохин, дядя Дениса, на чьи деньги всё это было построено и устроено. Михаил Алексеевич хотел воспользоваться шумихой и просочиться незаметно, но его заметили. Внимание гостей переключилось на него, и аплодисменты теперь были адресованы одному ему, и получилось так помпезно, как если бы чествовали героя. Он занял место рядом с Крутым, ему налили рюмку, и он встал:

– Друзья, это Денис! Это он. Его инициатива. Так что любите Дениса.

Он выпил и сел.

Предложение «любить Дениса» оборвало поток аплодисментов. Все разом стихли, словно бы вспомнили, зачем пришли и переключились на еду.

– У нас плохие новости. Ночью обокрали базу, – тихо сказал Михаил Алексеевич. – Это дело рук Симпы.

Наклоняясь к тарелке, он произнёс это так тихо, что Крутой вначале подумал, что ослышался и вопросительно посмотрел на Михаила Алексеевича.

– Я не верю, – мрачно сказал Крутой.

Лёхе день казался нудным и бесконечно длинным, потому что он рыскал по всем злачным местам, разыскивая Аню, и нигде не мог найти. В баре на Горького, прямо с порога, он увидел девушек, они сидели за столиком, рядом было свободное место.

– Вот мы и встретились, – сказал Леха, подсаживаясь.

– Здесь занято, молодой человек, – сказала Таня.

– Не сердись, – сказал Лёха, – мне понравилась твоя подруга.

Рядом с Лёхой возник Володя.

– Можно тебя на минутку? – спросил он.

Лёха встал. Они отошли к бару.

– Оставь этих девушек, – сказал Володя.

– Почему?

– Я тебя прошу.

Лёха вытащил двадцать пять рублей и положил перед Катей на стойку бара.

– Пошли этим принцессам шампанского, – сказал он.

Катя бросила бумажку в ящик стола.

– Что-нибудь ещё?

– На остальное улыбку, если, конечно, это нетрудно.

– Совсем нетрудно, – ответила Катя и подарила парню неподдельную улыбку.

В баре появился Шляпник с неизменными дружками. Он подсел за столик к девушкам. Немой и Блин прошли в бар. Катя варила кофе и сделала вид, что прибытия гостей не заметила. Немой тяжело вздохнул. У него руки чесались проучить строптивую Катю. Володя вернулся с бутылкой шампанского.

– Отказ, Лёха, – сказал он.

Лёха увидел за столиком рядом с девушками Шляпника, и его повело.

– Вообще-то здесь занято, – сказал Лёха Шляпнику.

– Правда? – удивился Шляпник.

Лёха сел на свободный стул.

– Вот так, – сказал он.

Немой был уже рядом.

– Можно на минутку? – спросил он.

– Меня? – удивился Лёха.

– Тебя.

Они вышли в тесный вестибюль. Немой ударил Лёху локтем в голову с такой силой, что тот отключился, втащил в туалет и бросил там на пол.

Бар на улице Горького – заведение не из дешёвых, и Егор бывал там, только когда финансы позволяли: забегал выпить чашечку кофе у симпатичной барменши Кати. Егор даже не пытался заговорить с Катей, а уж познакомиться с такой девушкой было абсолютно нереально – всё равно что простому парню, пусть даже актёру заштатного театрика, стать, скажем, зятем какого-нибудь члена ЦК. Девушки такого сорта принадлежали особому кругу, тесно примыкавшему к криминалу. Репутация у них была «теневая», и это ещё одна причина, по которой к ним не подступиться. Такие барышни относились к особо пестуемой породе. Из них впоследствии получались парикмахерши, продавщицы валютных «берёзок», чаще валютные проститутки для забавы и услады заезжих иностранцев. Некоторых нередко выбирали в жёны рисковые дипломаты. Номенклатурные партшишки пользовались ими как любовницами. Спортсмены, разные художники, торгаши, бандиты с охотой брали в жёны – словом, это были девушки строгой селекции.

Катя без всяких ужимок сама дала телефон Егору, потому что он был знакомый Наташи Плоткиной. И ещё потому, что он ей понравился.

У Егора от счастья снесло крышу. Он мечтал только об одном: снова увидеть Катю. Во время вечернего спектакля, как только выдавалась свободная минутка, он бежал вниз и звонил, звонил. Но трубку брал Володя. Кати на месте не было. Верная своему обещанию, она отправилась с Симпой на вечер в Центр международной торговли. Катя побаивалась испортить с бандитом отношения. Симпа был её покровитель и какой-никакой благодетель.

Егор в предчувствии встречи был на взводе. В который раз он спустился позвонить, но висел на телефоне кто-то из «матросов», и, не дождавшись, вернулся на сцену.

В кулисах Федал и Люсьена целовались.

– Сегодня приедешь? – спросила Люсьена.

– Сегодня не смогу.

– Почему?

– Я обещал Егору. К нему едем…

– Я спрошу Егора.

– Спроси.

– Егор, – окликнула Люсьена пробегавшего Егора.

– Что?

– Ничего, – ответила Люсьена.

– Что ж не спросила?

– Я и так знаю, что ты врёшь.

И она укусила Стаса. Он вскрикнул и в порыве внезапного гнева ударил Люсьену. Она заплакала.

– Прости, – обнял её Стас.

– Не трогай меня, подонок, – зарыдала Люсьена.

– Прости, прости… – целовал её Стас.

– Не верю, не верю. Ни одному твоему слову не верю. Ненавижу! Чтоб ты сдох! – выкрикнула она магическую фразу, которой частенько припечатывала любимого.

Ему каждый раз становилось не по себе от этих слов. Надев страшную маску Федала, он пошёл на сцену, где бушевала хоть и страшная, но ненастоящая гроза.

А в Центре международной торговли на сцене варьете закончилось представление и начался парад участников. Симпа достал из ведёрка со льдом бутылку шампанского.

– Прекрасный вечер, Екатерина Сергеевна!

– Я хотела бы вернуться, – сказала Катя. – У меня есть дела.

Ей не терпелось поскорей избавиться от назойливых ухаживаний Симпы и вернуться в бар. Мысли были о Егоре, она ловила себя на том, что мечтает о встрече с ним.

– Подарите один танец, Екатерина Сергеевна, – попросил Симпа.

– Один? – кокетничая, спросила Катя.

К микрофону подошёл солист и объявил:

– Эту песню посвящаем нашему дорогому другу!

Он многозначительно посмотрел в сторону Симпы.

Оркестр заиграл. Солист запел. У него была плохая дикция, к тому же он так близко подносил микрофон, что слова с трудом различались. Правда, в припеве отчётливо слышались какие-то два призыва на выбор: «стрелять так стрелять» или «кутить так кутить»; причём солист так нажимал на эти слова, вкладывая в них какой-то таинственный смысл, что деваться действительно как будто было некуда. Вещь, видно, была проверенная, потому что на призыв солиста «кутить и стрелять» откликнулись многие. Народ повалил на танцплощадку. Симпа пригласил Катю. Он бережно держал её за талию и страшно волновался, охваченный каким-то гипнотическим вдохновением, и это передавалось Кате.

– Я тебя люблю, – сказал Симпа.

Катя поняла, что сейчас Симпа разразится речью. Она положила ему на грудь руку и покорно приготовилась слушать. Симпа от такого прикосновения воспламенился ещё больше и горячо заговорил:

– Я никого так никогда не любил. Ты, быть может, мне не веришь или боишься, и я тебя понимаю. Живи, как хочешь, только не забывай и обо мне, помни, что я люблю тебя больше жизни. Я таких, как ты, не встречал. Ты самая красивая, – он как будто бы стал подыскивать слова, и неожиданно добавил: – Самая нужная.

Тут слова у Симпы закончились. Он молчал, не отрывая глаз, смотрел на Катю.

– Я тебя понимаю, – сказала Катя, чтобы как-то заполнить прореху.

Симпа затаив дыхание, ждал продолжения.

– Но и ты пойми. У меня кружится голова и болит живот. Отвези меня обратно.

Они вернулись в бар на Горького. Катя поблагодарила Симпу за вечер и выскочила из машины. Не успела ступить за порог, а там Володя, передавая трубку, сказал смеясь:

– Екатерина Сергеевна, раз пять за вечер позвонил!

Стас едва поспевал за Егором, который совершенно тронулся после телефонного разговора. Пьяный от счастья, мчался по коридору в гримёрку.

– Егор, будет звонить Люсьена, скажи, что я у тебя.

– А вдруг меня дома не будет?

– А где ты будешь?

– Не знаю.

Егор вбежал в гримёрку, сбрасывая на ходу костюм.

– Егор, у меня всё очень серьёзно, – продолжал Стас.

– Я вижу.

– Что мне делать, скажи?

– Бросай обеих!

– Хороший совет!

– Ты определяйся с ними. Понял? Выбирай!

Стас видел, что Егор заведён и хочет поскорей от него отвязаться.

– Вот когда у тебя такое будет, – пророчески изрёк он, – узнаешь, как это «выбирай». Вспомнишь меня!

Стас был лучшим другом и сверх всякой меры обладал главным свойством Белого Кита – абсолютной свободой. Он не делал различий между Люсьеной и Еленой и любил обеих. Соперницы, каждая из своего угла, по-разному смотрели на проблему. Елена хотела, чтобы Стас в доказательство своей верности на ней женился. Люсьена была старше любовника на десять лет и, побывав замужем дважды, о семейном очаге не помышляла. Её устраивало всё как есть, нужно было только устранить соперницу. Она развернула против Елены настоящую террористическую войну. Подсыпала стекловолокно в игровые костюмы, засовывала битое стекло в обувь. В пудру и грим подмешивала какую-то гадость, которая потом жгла лицо и не смывалась. А однажды во время спектакля, когда по ходу действия Елена должна была выпить воду из бутылки, ей подали вместо воды уксусную эссенцию. Елена сильно обожгла горло, отчего голос у нее впоследствии стал сипловатым. Только вне театра Елена чувствовала себя в безопасности, пока не села за руль старенького «москвича», который подарил ей отец, и едва не разбилась оттого, что тормоза отказали. Гаишники сказали, что из тормозного цилиндра вытекла жидкость. Вскоре после этого незнакомка подстерегла Елену у театра и пыталась выплеснуть ей в лицо серную кислоту, но споткнулась, пролила кислоту, и сама обожглась. В театре решили, что Елена заговорённая. Трагическое происшествие положило конец вражде. Во время очередной ссоры, вспыхнувшей между любовниками в гримёрке, Люсьена сгоряча схватила кинжал из театрального реквизита и бросилась на Стаса.

– Это бутафорский, – злорадно заметил Стас и достал нож, который всегда носил с собой. – Этот – настоящий. Хочешь? Ударь. Я помогу.

– Клоун! – засмеялась Люсьена. – Ты курицу не зарежешь, а корчишь из себя супермена.

Стас приставил к груди нож.

– Не веришь?

– Не верю! – презрительно бросила Люсьена.

И Стас ударил себя в грудь ножом.

Люсьена получила восемь лет тюрьмы только за одну фразу, которую выкрикнула, когда выбежала в коридор: «Я убила его!»

Но всё это случится позже. Егор действительно вспомнит, и не раз, брошенное Стасом запальчивое «выбирай». А теперь он только сдвинул брови и слегка скривился от «пафосной» фразы, которая была отнесена в будущее, как неизбывное прошлое. И вскоре он её позабыл, потому что, как писали в старых романах, страсть захватила его и закружила в урагане любви.

Он был теперь рядом с Катей и, кажется, ничего не помнил от счастья, любовался ею, слушал её голос.

– Мне интересно, а что вы потом делали, когда мы расстались? – спрашивал он о всякой чепухе, мечтая хоть об одном поцелуе.

Катя подыгрывала ему и дурашливо переспрашивала.

– А когда это, когда? Что вы имеете в виду?

– Ну тогда, после театра, когда мы расстались, и потом, что вы делали, или нет, лучше скажите, о чём вы тогда думали? Да, о чём думали тогда?

– Я думала тогда только о вас.

Егор засмеялся. Он чувствовал, что Катя идёт навстречу, почти летит. И вместо того чтобы начать сближение, он снова молол чепуху, отдалялся и прятался.

– Нет, правда? Вы так думали?

– Правда.

– Потрясающе! А мне было интересно, что вы делали?

– Правда?

– Да, потому что вы думали о том же.

– И что же это? Что вы думали о том, что думала я?

– Я подумал, что вы думаете о том же, что и я.

– Правда?

– Да.

Подтрунивая друг над другом, они резвились как два кита на морском просторе.

И когда Катя чуть не проскочила на красный, это наконец-то случилось. Она резко затормозила, бросила руль, повернулась к Егору и сказала:

– А теперь всё, о чём ты думал, сделай.

И Егор поцеловал Катю.

Была уже ночь, когда Аня вышла из «Интуриста» на Горького и села в такси. Таня и Аня снимали квартиру, где готовились в том числе и к экзаменам. Таня врала отцу отчасти, потому что валютным проституткам из хороших семей всё трудней было получать высшее образование. Аня мечтательно закрыла глаза, представила, как приедет, тихонько войдёт, примет душ и заснёт. Она вдруг вспомнила, что Таня предупредила о том, что у неё сегодня Шляпник. Аня боялась Шляпника, старалась с ним не пересекаться. Всю дорогу она провела в беспокойстве и не смогла расслабиться.

Такси подкатило к самому подъезду. Аня расплатилась, дала на чай и вышла из машины. Стояла оглушительная тишина. Аня подняла голову и увидела бледное небо с редкими утренними звёздами. Ноги, словно ватные, не слушались, хотелось присесть и смотреть, смотреть на звёздное небо, и ещё слушать шум моря. Она устала и мечтала о море.

Аня вошла в подъезд. Перед её лицом взметнулся нож.

– Молчи, – тихо сказал бандит.

Аня замерла. Она ничего не видела, кроме страшного лезвия ножа, которое поблёскивало в полумраке.

– Убери нож, – услышала она голос.

В полумраке Аня разглядела парня. Он не был похож на бандита. Она попробовала улыбнуться, но вышла гримаса, мало похожая на улыбку.

– Не бойся, – сказал Крутой, – тебя и твою подругу никто не тронет.

Пока поднимались на лифте, Крутой заинтересованно разглядывал Аню. Она ему понравилась.

– Тебе можно позвонить? – спросил он.

Аня неопределённо кивнула, ей было страшно.

Шляпник проснулся, когда Аня стала открывать входную дверь. Он достал из-под подушки пистолет. Аня сделала несколько шагов и остановилась перед входом в комнату.

– Таня, выйди на минутку, – тихо позвала она.

Шляпник спрятал пистолет. Таня надела халат и вышла. Крутой вошёл в комнату и направил фонарик на Шляпника.

– Ложись на живот и не двигайся, – сказал ему Крутой.

Шляпник лёг, как велели.

Ему завели назад руки, надели наручники и связали ноги.

– Я хотел бы видеть одну только отрезанную твою голову, которая скажет «да» или «нет», – сказал Крутой. – Тело, как ты понимаешь, для этого ни к чему, и ты сейчас от него навсегда освободишься, если, конечно, голова не кожей обтянутый глобус и сообразит, что сказать «нет» – значит не сказать «да».

Бандиты помогли Шляпнику подняться и подвели к окну. Свободный конец верёвки один из бандитов прикрепил к радиатору отопления. На конце верёвки был альпинистский карабин, и бандит защёлкнул его на трубе. Крутой открыл окно и достал из сумки охотничий нож.

– На всё у тебя тридцать секунд, но может быть, я и ошибаюсь, если вдруг нечаянно оторвётся труба или верёвка оборвётся – ты парень здоровый. За борт его.

Шляпника усадили на подоконник.

– Я вижу, ты совсем не расположен к беседе, – сказал Крутой. – Я тоже не в духе. Смотри.

Он отстегнул от радиатора карабин, и кончик верёвки показал Шляпнику.

– Ты свободен.

– Я пожертвую свободой в обмен на свою никчёмную жизнь, – поспешил ответить Шляпник.

– Я не ошибся в тебе. Ты не глупый малый, – сказал Крутой.