Кровавый скипетр

– Видимо, тебе везли. Мои воины перехватили гонца…

Семен, изумившись, принял бумагу из рук хана. Судя по тому, что печать была не сломана, послание еще никто не читал – хан до конца сохранял свою честь. Теперь же, не отрывая колючего взгляда черных степных глаз, он смотрел на Семена, ожидая услышать о содержимом послания.

Писал брат Иван, звал в Москву, обещая, что никакого наказания для Семена не будет, что по чести станет служить, земли получит, и все это при одном условии – он должен отговорить хана от похода.

– Что написано там? – спросил вдруг Сахиб-Гирей, откинувшись на подушки.

– Брат зовет в Москву. – Семен с притворным презрением отбросил грамоту прочь.

– Твой брат Иван хитрый человек! Он вел войско на Казань по приказу покойного великого коназа Василия, когда я правил ею. Он лишил меня казанского престола, я был вынужден оставить там племянника Сафу и бежать в Крым, где старший брат, тогдашний хан, бросил меня в темницу за трусость! Но это не было трусостью! – Лицо хана вдруг исказилось от гнева, и холодок невольно пробежал по спине Семена. – Твой брат умрет первым, когда я вступлю в Москву!

Бельский до скрипа стиснул зубы – гибели братьев он отнюдь не желал, но отступать было поздно – слишком далеко зашел!

– Да будет так, великий хан! – заявил он твердо. Сахиб снова недоверчиво взглянул на него исподлобья. Блики от огней делали его лицо страшным.

– Иди, коназ Бельский, – лениво махнул рукой хан, и Семен, откланявшись, исчез. Сахиб усмехнулся. Нет, все-таки не до конца он верит беглому князю! Как и многие беи и мурзы. Все чаще они выговаривали повелителю, что безопасные переправы через Оку, которые намерен показать Семен, могут быть ловушкой, но Сахиб был тверд в своих обещаниях. К тому же к походу все чаще призывал его турецкий султан.

Но все же где-то не до конца честен с ханом беглый князь! Видно, по глазам видно, что небезразлична Семену судьба его братьев! Да и сам Сахиб не честен с ним – грамота эта попала ему в руки задолго до того, как начался поход. Подозревал, что написанное как-то повлияет на Бельского, и он сбежит, так и не показав безопасные переправы, на которые все же надеялся хан. А сейчас обратного пути у тебя уже нет, коназ Семен!

Степь оживала. Розоватое рассветное небо стряхивало с себя темную мантию ночи, туман висел над высокой травой. Бельский, опустив голову, сидел в седле, наблюдая с кургана за снятием лагеря и выдвижением войска. Нервно перебирал руками поводья. Ветер шевелил его бороду, в коей уже проступали седые волоски. Тяжела была мука князя, боялся он встречи с братьями, боялся заглянуть им в глаза. Нет, Семен стал чужим для них! Он отступник и предатель! И в памяти снова возникли страшные, осуждающие глаза Спасителя на той самой иконе, в ту самую ночь… Как много времени минуло! А тоска порой накатывает волной, перехватывает дыхание.

– Нет у тебя обратного пути! Нет! – процедил он сквозь стиснутые зубы, шумно и часто задышав. Семен злился на себя, на свою слабость, на усталость духа. Хотелось закричать, рвать землю руками, грызть ее. Но, заметив, что издали за ним наблюдает крымский хан, попытался успокоить себя и, отвернувшись, медленно съехал с кургана…

* * *

Едва Москва, всполошенная прошлогодним походом Казани на Россию, успокоилась, весть о походе крымской орды снова взбудоражила столицу. Весть эту все больше сравнивали с походом Едигея на Москву в прошлом веке, когда угроза была крайне высока. Но тогда Мать-Богородица Владимирская, чью икону привезли в столицу Московского княжества, оберегла и заступилась. Спасет ли теперь?

И случилось столь редкое всенародное объединение, лишь бы отстоять страшную беду. Добровольцы со своим вооружением приходили к местным воеводам, вливались в собирающиеся к выступлению полки. Даже Иван Васильевич Шуйский, подлец и смертный враг Бельских, встал с ратью во Владимире, готовясь прикрыть Коломну, в коей собирал войско главный воевода Дмитрий Бельский.