Охота на «Троянского коня»

Фрейман глухим голосом поведал Баташову о лихой гусарской атаке охотниками Баташова-младшего противника, окопавшегося в Крапивниках, о совместной с пластунами операции по освобождению охотников, попавших в засаду, и о последнем, трагическом бое с австрийцами.

По ходу рассказа Баташов, развернув перед собой карту Галиции, водил пальцем по местам боев сына и, по привычке оценивая произошедшее, удовлетворенно качал головой, словно соглашаясь с его решениями и действиями.

– Почему же подмога не подошла вовремя? – недоуменно спросил он. – Ведь до Исаи от основных сил и десяти верст не было.

– Пока посланные за подмогой охотники в пешем порядке добирались, пока полк вытягивался по узкой дороге, часа три прошло. К этому времени охотники оборонялись уже из последних сил. Австрийцы, видя, что прибыло подкрепление, сразу же ретировались. Командир дивизии генерал Каледин, прибывший к месту боя вместе с нашим полком, запретил преследовать противника, опасаясь засады. На следующий день подошла свежая австрийская колонна, и на окраине Исаи произошел неравный бой. Полк потерял до трети личного состава и половину лошадей. Лишь через два дня наша кавалерийская дивизия с боями вышла из-под массированного удара целого армейского корпуса противника. Вот уже какой день мы находимся в тылу на переформировании. А меня как специалиста по конскому составу снова отправили в командировку…

– Да-да, – рассеянно, думая о своем, сокровенном, промолвил Баташов, – я помню, вы и в прошлый раз после затяжных боев ехали в штаб ремонтной комиссии за конским пополнением.

– Вот и на этот раз мне «повезло», – с чувством нескрываемого сожаления произнес поручик, словно считая себя виновным в том, что в страшном и кровопролитном бою он остался жив.

– Вы где устроились? – оторвался от горестных мыслей Баташов.

– Да я только-только с вокзала и сразу к вам…

– Остановитесь у меня, – тоном, не терпящем возражения, сказал Баташов, – мои «апартаменты» в полном вашем распоряжении.

– Я боюсь стеснить вас, ваше превосходительство, – смущенно промолвил Фрейман.

– Никаких возражений не принимаю, – строго взглянул на поручика Баташов. – Каковы ваши сегодняшние планы? – после небольшой паузы спросил он Фреймана.

– Я хотел наведаться в штаб ремонтной комиссии, чтобы отметить командировочное предписание.

– А где находится штаб?

– Рядом с гостиницей «Европейская», в Краковском предместье.

– Я сейчас направляюсь в центр и как раз буду проезжать Краковское предместье.

Новенький «паккард», выделенный командующим фронта для разведочного отдела, ждал Баташова у подъезда. Чихая и обдавая прохожих газолиновой гарью, автомобиль, набирая скорость, помчался по грязноватым улицам через решетчатый Александровский мост на гору, где у Королевского замка начиналась прекрасная варшавская улица, Краковское предместье.

Остановив машину у гостиницы, Баташов, по-отечески заботливо взглянув на Фреймана, сказал:

– Я не прощаюсь с вами, поручик. Жду к ужину. Советую вам не задерживаться до темноты. Бывает, стреляют. Теперь здесь всякой сволочи хватает…

– Слушаюсь, ваше превосходительство. Постараюсь закончить все до вечера, – козырнул поручик и, захлопнув дверцу авто, направился по своим делам.

Баташов любил Варшаву – веселый, бесшабашный город, с его открытой всем взглядам уличной жизнью, обилием цветов, маленьких кафе со столиками, вынесенными на улицу под полосатые маркизы, элегантными женщинами и вежливыми мужчинами. Ему нравился непоказной блеск этого прекрасного города. Здесь он чувствовал себя как дома оттого, что со всех сторон слышалась либо славянская шипящая речь поляков, либо родная русская с приятным польским акцентом.

Конечно, с приближением фронта в городе многое изменилось. Уже не было былого шика и блеска на его проспектах и улицах. Да и прохожие, шарахаясь от автомобиля, нередко кричали вслед не приветствия, а угрозы. Пользуясь благорасположением поляков, город наводнили австрийские и немецкие агенты. И потому сегодня, несмотря ни на что, Баташову необходимо было встретиться с начальником Губернского жандармского управления полковником Стравинским, чтобы обсудить планы сотрудничества в контршпионской работе.

Встречались они обычно на конспиративной квартире полковника, в скромном особняке с выходами на две параллельные улицы. Оставив «паккард» за два квартала до места встречи, Баташов не торопясь направился к особняку знакомыми ему улочками и переулками.

Когда он вошел в квартиру, стол в просторной, светлой столовой был уже накрыт. Хоть и скромно, но по военному времени довольно сытно. Шмат сала, огурцы, капуста, ароматный каравай, и посреди всего этого изобилия – бутылка шустовского коньяку.

– Не побрезгуйте ваше превосходительство, моим бедным угощением. В былые времена я бы вам такой стол накрыл…

– Ну что вы, Апполинарий Эрастович, – прервал ненужные оправдания Баташов. – Мы живем в военное время, и все должно этому времени соответствовать. За богатыми столами в лихую годину пируют только тыловые шкуры да предатели.

– Ваша правда, Евгений Евграфович, – согласился жандармский полковник, – для кого война – мачеха, а для кого – мать родная… Я предлагаю первый тост за наше боевое братство. Ведь и от нашей с вами совместной работы зависят успехи нашей армии, – предложил Стравинский, разливая коньяк в серебряные рюмки.

– Давайте выпьем молча за тех, кто воюет и погибает на полях сражений, – неожиданно предложил Баташов и, не ожидая ответа полковника, опрокинул рюмку. Не дожидаясь хозяина, налил себе еще и тут же одним глотком осушил вторую рюмку.

Удивленный жандарм кинул проницательный взгляд на генерала и, заметив, что тот, как ни старается, не может скрыть излучающего глубокую внутреннюю боль взгляда, все понял. Зная, что генеральский сын воюет на передовой, он молчаливо пожал плечами.

– Все в руках Господа… – то ли в утешение, то ли в назидание философски промолвил он.

– Простите, Апполинарий Эрастович, что отвлекаюсь от оговоренного нами заранее дела, но я сегодня получил горькое известие о том, что сын мой пропал без вести, – с еле скрываемом отчаянием в голосе произнес Баташов.

– Это, конечно, веский повод для огорчения, но отнюдь не для отчаяния, – обнадеживающе промолвил Стравинский. – Мало ли русских воинов томится сегодня во вражеском плену? Придет время, и обменяем всех на всех…

– Когда это будет? – уже более ровным голосом спросил генерал. – И трех месяцев не прошло с тех пор, как один гвардейский полковник в Зимнем дворце уверял меня в том, что наша победоносная война закончится в Берлине в крайнем случае к Рождеству. А ей конца-края не видно. А вы про обмен какой-то говорите. Да пока кончится эта война, пленные наши от голода околеют. Читал я отчеты Красного Креста о том, как немцы соблюдают Гаагскую конвенцию. Русские пленные мрут от голода и болезней тысячами.

– Как же вам помочь? – задумался Стравинский. – А что, если порасспросить военных, вернувшихся из австрийского плена. Сегодня же расспрошу прапорщика, сбежавшего из-под Вены третьего дня. Мои люди задержали его на вокзале. Документов при нем никаких не было. Я его временно, до выяснения личности, под надзором в жандармском управлении устроил.

– Но как можно офицера в каталажку сажать? – искренне возмутился Баташов.

– Обижаете, Евгений Евграфович, – смущенно промолвил полковник. – Я же его со всеми удобствами в своей приемной устроил.

– Ну, если так, то я прошу прощения, – сменил гнев на милость генерал. – Вы не будете против, если я вместе с вами поприсутствую при разговоре с этим прапорщиком.

– Буду рад. Ведь это в наших с вами интересах, – согласился жандармский полковник.

– А теперь перейдем к главному вопросу нашей встречи, – уже спокойным, уравновешенным тоном промолвил Баташов. – Прежде чем обговаривать вопросы взаимодействия, я бы хотел обменяться с вами сведениями о положении в Царстве Польском. Здесь есть над чем нам подумать. Как вы, наверное, знаете, до войны я с вашим предшественником довольно плотно работал по выявлению в Варшавском генерал-губернаторстве вражеской агентуры. Реально была раскрыта шпионская деятельность тридцати немецких агентов. Правда, до суда дошли лишь с десяток дел. Но это не наша вина, а наша беда. В настоящее время обстановка в Царстве Польском обострилась до предела. По имеющимся у меня данным, молодежь, рабочие, крестьяне и торговцы, большая часть дворянства ждут не дождутся, когда немцы захватят Варшаву. Складывается очень пестрая картина различных общественных сил как в Царстве Польском, как в Галиции, так и на севере Польши, – продолжал развивать свою мысль Баташов. – Как вы, наверное, знаете, сегодня один из самых популярных лидеров польской молодежи и всех антирусских сил здесь – Юлиан Пилсудский. Вся его так называемая «военная организация» Польской партии социалистов еще с девятьсот шестого года полностью запродалась австрийской разведке. «Фраки», как их называют после выхода из партии и создания фракции, пропагандируют мысль о том, что для них неизменными остаются задачи борьбы против России всеми силами и средствами. Они не только призывают к военным приготовлениям, требуют подготовки военных кадров и оружия, но и создают вооруженные формирования. Полякам, мобилизованным в русскую армию, «фраки» рекомендуют организовывать сбор шпионской информации о России, проведение диверсий, террора… В добавление к этой нечисти, – после небольшой паузы продолжал Баташов, – лидеры галицийской социал-демократии Дашиньский и Сливиньский также находятся в тесном контакте с австрийской полицией и разведкой и толкают свой народ в неметчину. Незадолго до войны в Кракове на антиправительственную сходку собрались представители всех политических партий и сословий Польши. Доклад делал сам лидер большевиков Ульянов-Ленин. Представьте себе, этот русский по национальности человек заявил с трибуны «Спуйни», что большевики готовы объединить все революционные силы под лозунгом демократической республики в сочетании с лозунгом права наций на самоопределение и отделение от России! Что говорить о политических врагах России, если наши милые союзники – французы, как я смог доподлинно установить, тоже всячески подстрекают поляков к отделению от России.

– Союзники как всегда непредсказуемы. Но я больше всего опасаюсь наших доморощенных социал-демократов, – откликнулся задетый за живое жандармский полковник, – недаром в каждом большевике я селезенкой чувствую вражеского агента.

– Да-а, нюх вас не подводит, – согласился Баташов, – ведь это их лозунг: «Чем хуже, тем лучше!» А, переводя этот лозунг на военный лад, можно со всей определенностью сказать, что чем хуже для русской армии, тем лучше для большевиков. Это не по их ли сценарию в войсках начинается брожение? В секретных сводках постоянно сообщается о том, что среди нижних чинов «нарастает желание скорее кончить войну». Мало того, из сводок явствует, что и у офицерского корпуса отношение к правительству «самое отрицательное». Господа офицеры в высших сферах видят только «измену и предательство». Скажу вам больше, опора государя-императора – некоторые обер-офицеры, штаб-офицеры и даже генералы дошли до того, что «высказывают крамольные мысли о царской семье, за которые не так давно карали каждого, как преступника». И, что самое удивительное, даже в таких условиях армия еще живет по присяге, хотя уже чувствуется, что в ее недрах нарастает напряжение, чреватое взрывом. Откровенно говоря, у меня сегодня был нелицеприятный разговор с генералом Банч-Бруевичем, который нацелил работу контрразведывательного аппарата на выявление крамолы в войсках. Вы представляете всю сложность этой затеи?

– Кому как ни мне знать об этом, уважаемый Евгений Евграфович, – согласился явно польщенный доверием генерала-контрразведчика жандармский полковник. – Я же на этом деле седину себе заработал, выслеживая и ликвидируя всяких там социалистов-революционеров. Но как приступить к выявлению неблагонадежных в армии, мне трудно вам что-то посоветовать. Из своей практики могу порекомендовать единственное – сделать опору на многочисленную и действенную агентуру, а также на сведения, почерпнутые из переписки, разговоров, допросов…

– Но для этого и тысячи сотрудников будет мало, – удрученно промолвил Баташов, – а у меня во всех армиях и сотни контрразведчиков не наберется.

– Я постараюсь помочь вам в этом деле, – неожиданно предложил свою помощь полковник и после небольшой паузы добавил: – Евгений Евграфович, давайте на сегодня закончим нашу беседу, а к практическим вопросам вернемся завтра.

Все еще удрученный печальным известием о судьбе сына, Баташов чувствовал, что мысли его, будто тараканы, разбегаются во все стороны и ему с трудом удается сосредоточиться на главной теме разговора.

– Хорошо, – с радостью согласился он. – Если вы не против, завтра мы обязательно встретимся. Честь имею!

Возвратившись обратно, Баташов застал в своих апартаментах поручика Фреймана, который в ожидании генерала сидел за столом, раскладывая пасьянс.

Увидев генерала, поручик резво вскочил с места и, виновато взглянув на хозяина, просительно промолвил:

– Ваше превосходительство, позвольте мне удалиться.

– А что случилось? – спросил удивленно Баташов.

– Да ничего особенного, – замялся поручик, – просто у меня в городе появились дела…