Третий лишний

Мы покатили обратно на пароход сквозь банановые плантации.

По дороге наставник пытался напеть кочегарскую песенку времен угольного флота (покочегарить Диомидову тоже довелось):

Граждане, послушайте меня!
Кочегаром это буду я!
Две шуровки, две шнуровки,
Шкары и кусок бечевки -
Вот вся амуниция моя.
Ремесло я выбрал – не горюю!
С корешком на пару я шурую,
Топки чистим, шлак вираем
И лопатами втыкаем…

Дальше у Диомидова дело не шло – конец песенки он безнадежно забыл.

А я вдруг вспомнил, что командир "Разъяренного" каждому прибывающему для начала службы мичману говорил: "Мичман, запомните! Я начну с того, что лишу вас иллюзий!" При этом он иногда вставлял в "иллюзию" и три, и четыре, и даже пять "л".

Звучало впечатляюще.

Вечером снялись на Монтевидео.

Бассейн переполнен. Там плюхаются полярники и экипаж – каждые в свое время. Потом жарятся на солнце – экипаж отдельно, полярники отдельно.

Масса мужской и женской плоти с обгоревшими носами.

Я задумался над обнаженной натурой, имея в виду ответить на один из сложнейших вопросов века: почему мужчины умирают значительно раньше подруг?

Когда женщины не курили, не пили, не летали в космос и не таскали шпалы, этот феномен объяснялся довольно просто. А нынче?

Так вот.

Во все прошлые века среднестатистический мужчина испытывал соблазн блуда в тысячи раз меньше, нежели сегодня, когда каждую минуту тебе показывают молодое женское – или в бассейне, или по ТВ, или в кино и журнале. И мужчине ничего не остается, как только сравнивать и сравнивать это молодое женское со старой женой.

Вот и живите до восьмидесяти лет!

Это какие же надо нервы иметь? И при этом еще надо учитывать, что у каждого самого замухристенького мужичонки нервы абсолютно уникальные.

Жены в сути своей одинаковы. Только у каждой свой гарнир. Мужья в сути своей все разные, а гарнир у них одинаковый, однообразный.

Старпом сегодня:

– Люблю определяться по небесным телам, потому что секстан происходит от слова "секс", а каждое небесное тело напоминает женское.

Со старпомом и вторым помощником установились веселые отношения.

Витя Мышкеев полон цинизма и юмора. Игорь ему подражает и в него влюблен.

Витя обладает мгновенной импровизационной способностью пристегивать к высказываниям собеседника неожиданный и смешной хвостик, этакий прицеп словоблудия.

Сыграли пожарную тревогу. Условно горит ресторан "Атлантика". Аварийная партия топчется в коридоре. Я говорю: "Вперед, ребята!" Витя добавляет во всю мощь иерихонской глотки: "На винные погреба!" Звучит очень баррикадно-воодушевляюще. А так как я смешлив, то несолидно прыскаю. Когда я в обществе этих молодых ребят, то забываю о возрасте и своем положении и играю в их игрушки, что выглядит, надо думать, достаточно глупо. И вызывает поэтому у Юрия Ивановича холодный прищур в мою сторону.

Образцы высказываний старшего помощника:

– Идет, гудет зеленый змий! – говорит Витя Мышкеев, вытаскивая из-за пазухи бутылку нарзана.

– Когда я уронил на профессора крышку гроба, покойник вздрогнул и перекосился, – заканчивает Витя новеллу о знаменитом ученом, авторе мореходных таблиц, в похоронах которого, еще будучи курсантом, он принимал участие…

– Ты за что здесь сумасшедшие деньги получаешь? – спрашивает старший помощник капитана молоденького матросика, который забыл вытряхнуть пепельницу в ходовой рубке перед сдачей вахты…

Старпом и второй – широко начитанные мужчины, со своими независимыми и резкими литературными суждениями, пристрастиями, вкусами. И тот и другой полагают роман Конрада "Лорд Джим" одной из самых перехваленных книг мира. Это мне лампадным маслом по душе, ибо я давно удивляюсь мировой популярности "Лорда". Каких только психологических ошибок, неточностей, чуши там не нагорожено! И даже никак невозможно винить за это переводчика…

Штурмана поинтересовались мнением о книгах Санина. Начал читать "Новичок в Антарктиде".

Пока лавры Санина дают спать вполне спокойно.

Иронический, юмористический рассказ, вероятно, надо сочинять с таким мгновенным наитием, удовольствием, озорством, с каким пишешь записочку другу-литератору, которого не застал дома…

08–09.02.

Штиль. Встает притуманенное солнце. В ультрамарине вод спят огромные черепахи. Они рыжие. И впечатление как от осенней листвы на фоне осенне-синего неба в сквере у Никольского собора. Некоторые черепахи не просыпаются, даже когда проходим метрах в пятидесяти, – вот разгильдяйки!

Спокойное внешне плавание, но без внутреннего ощущения спокойной дороги.

По двадцать раз в сутки из палубной трансляции гремит Алла Пугачева. Мозоли уже в ушах. Как мы умеем все и вся заездить!

12.02.

Коротал рассвет с Мышкеевым.

Звезды он не взял: не было горизонта, дымка. Солнце стартовало кровожадное. Боже, какие краски швыряешь ты на ветер при тропических закатах и восходах! А видят их лишь летающие рыбки да акулы.

Одну акулу-молот, громадную, мы засекли. Она заложила вираж возле самого борта.

Траверз островов Сан-Паулу. По счислению мы проходим их в сорока пяти милях к осту. Я отвосхищался восходом, в бесчисленный раз подумал о бессилии живописи перед лицом божественных пиршеств природы и сел на диванчик в штурманской читать английскую лоцию Антарктиды.

Интересные лоции у англичан.

Не скупятся на страницы по морской истории, дают информацию по флоре и фауне, фото птиц, рисунки зверюг. Приложены франко-английский, норвежско-английский, русско-английский словарики. О нашем прекрасном и могучем языке сделано предупреждение (в буквальном переводе): "Сумасшедше, безумно трудный по произношению и количеству непредсказуемых исключений". Изображены три русских алфавита в таком виде, в каком они представляются из дали туманного Альбиона: нечто вроде славянской вязи, кириллица и вовсе неизвестные мне буквы. Разве от такой лоции сразу оторвешься?

Около половины шестого возник капитан. Он возник в ходовой рубке с крыла мостика.

Есть две модели явления капитана вахтенному помощнику. Через штурманскую: так, чтобы вахтенный заранее слышал о начале явления. И явления с крыла – с полной неожиданностью, этаким привидением, бесшумным и, как любое привидение, несколько зловещим.

Неужели Юра докатился до второго варианта? А может, просто не спалось, гулял по пустыне палуб, окунулся в бассейн, поплевал в бурун кильватерного следа и для обыкновенного удобства поднялся на мост наружными трапами?

Мне пришлось достаточно командовать, но так и не смог приучить себя не испытывать неловкости, если при моем появлении вахтенный судорожно прячет какие-нибудь документы – вечную служебную писанину, которую он строчил, используя отличную видимость и безопасность океанских просторов вокруг судна.

Итак, Юрий Иванович возник с крыла и потому не мог знать, что я сижу в штурманской и слышу каждое слово.