Русские легенды и предания
Лик рыжебородого Влада был искривлён предсмертной мукой. Князь опустился на колени, склонился над умирающим. Тот прохрипел:
– Княже… было мне ночью видение. Будто сам Дажьбог шествует навстречу мне с трезубцем в деснице и подобием солнышка в шуйце. И лик его тоже пресветл, яко солнце. И рек мне Дажьбог… – Влад прикрыл глаза и умолк.
– Говори же, – прошептал князь. – Поведай речь божью.
– Он глаголал: «Натрите ваши медные щиты песком – да станут они яко зеркало. И отражусь я в каждом щите!»
Голова Влада откинулась – последний вздох слетел с его уст. Долго ещё сидел князь подле умершего и затем приказал воинам исполнить повеление Дажьбога.
Наутро в ясном безоблачном небе явилось пресветлое солнце. К полудню грязь подсохла. И тогда русичи, собравшись на северной стороне, по команде князя разом обратили свои щиты к стенам родной крепости.
Лик Дажьбога, отражённый в щитах, ослепил врагов, те закрывались ладонями от бьющего в глаза сияния, взывали к своим идолам – всё было тщетно. Вскоре воинство князя справилось с бессильным врагом, завладело собственной крепостью, оплакало погибших и воздало великую хвалу спасителю Дажьбогу.
Дажьбог – это сын Сварога, бог солнца и его олицетворение.
В Ипатьевской летописи сказано: «И после Сварога царствовал сын его именем Солнце, его же нарицают Дажьбог… Солнце-царь, сын Сварогов, иже есть Дажьбог, был муж силён…»
Идол его стоял на холме в Киеве при князе Владимире. Дажьбогов день, или Велик-день, праздновали весной (это время совпадает с христианской Пасхой). В этот день хоронили или сжигали Кострому-Кострубоньку, или Зиму, пекли сладкие хлебы, а яйца красили луковой шелухой в солнечный красный цвет.
Считалось, что первоначально под покровительством Дажьбога находились все божества плодородия, лесов, скотоводства, звероловства, растений и т. п., потому что он был подателем всех благ земных.
Наши предки верили, что Дажьбог незримо присутствует на свадьбах, встречает жениха на рассвете в день бракосочетания «меж трёх дорог». По весне Дажьбог высылает соловушку «замыкать зиму и отмыкать лето».
Девы Судьбы
«Смирись и не ропщи!»
Жили два брата – младший в довольстве и счастье, а старший в горе и бедности. Настало лето. Старший брат нанялся у младшего убирать хлеб. Однажды приходит он на поле и видит: женщина в нищенском рубище ходит между копнами, выдёргивает самые крупные и рясные колосья из снопов, полученных старшим братом за работу, и втыкает их в снопы младшего.
– Кто ты? – спросил бедняк возмущённо. – Что тут делаешь?
– Я – Доля твоего брата, его судьба. Он спит, а моя обязанность – денно и нощно трудиться на него, как на своего господина. С самого рождения его до смерти я ему верная слуга. Берегу его от опасностей, лелею его детей. Окропляю его поля и огород росою. Гоню ему рыбу в сети, рои пчёл – в ульи. Охраняю от хищного зверя и холю его скотину. Привожу к нему купцов, набиваю цену на его товар.
– А как же моя судьба? Почему она не заботится о моём благополучии?
– Твоя судьба Недоля – белоручка. Она знай спит днём и ночью, так что ты обречён на бедность. И сколько бы ни пытался облегчить свою судьбу, тебя везде и всегда будут преследовать Лихо, Горе, Злосчастье, Беда, Нужда, Кручина. Смирись, несчастный, и не ропщи!
Потому и гласит пословица: «Хорошо тому жить-поживать, чья доля не любит спать!»
Доля и Недоля – счастье и несчастье, удача и неудача. В древности это были две сестрицы, девы судьбы – небесные пряхи, которые пряли нить жизни каждого человека. Но у доброй Доли – красавицы, улыбчивой помощницы богини Макоши – текла с веретена ровная, золотистая нить, в то время как угрюмая, кудлатая Недоля пряла нитку остистую, неровную, кривую, непрочную. Такова и участь выпадала: одним – дар, талант, другим – бесталанность. Не зря говорят в народе: «Не в воле счастье, а в доле», «Недоля сталась – напасть досталась», «Тужить о своей доле – что ветра искать в чистом поле». Приветливая Доля может завести поначалу дружбу со всяким человеком, но, разобравшись в его натуре, уходит от злодея или ленивца.
В глубочайшей древности само слово «бог» означало «доля», «судьба», «участь».
У сербов подобных сестёр зовут Среча и Несреча. Среча – красивая, добрая девушка – крепко держит в своих ласковых руках нить человеческой жизни! Несреча – седая старуха с мутным взором – прядёт тонкую, легко обрывающуюся нить. Об этом есть и поговорка: «Несреча танко пряде», то есть тонко, плохо прядёт, и нить её непрочная.
Также у южных славян есть Суденицы – девы жизни и судьбы, которые определяют судьбу человека при его рождении. Едва родится младенец, в избу приходят три сестры, нарекают новорождённому судьбу и тихо удаляются. Если в это время светит месяц, то в его лучах можно разглядеть их зыбкие очертания. То, что присуждают Суденицы, никакая сила не может изменить. Сходны с ними вещие жёны, нарекающие судьбу младенца, именуются – Орисницы. Обычно это молодые красавицы, одетые в белые платья, или древние безобразные старухи; иногда вместо платьев они покрыты перьями. Живут они на краю света, где небо сходится с землёю, и прилетают к новорождённым детям на третий день, дабы наделить младенца Долей или Недолей. Их предсказания слышит только мать ребёнка и близкие родственницы, которым запрещено разглашать пророчество – иначе онемеешь или окаменеешь. Обычно Орисницы долго спорят между собою, какую судьбу назначить младенцу, поэтому люди заведомо готовятся к их прилёту, стараясь умилостивить: не гасят огонь в спальне, кладут под подушку ребёнку сладкую лепёшку, кольца, серьги, одевают в рубашку отца…
Деревья
Заячье диво
– Леший – он на зиму в деревья превращается, хоть в сосну, хоть в берёзу, хоть в дуб. В наших костромских краях леса дремучие, непроходимые, и тут лешему раздолье, творит дива дивные. Помнится, дед мой Якун такую байку сказывал (а он ещё войну с Наполеоном-супостатом застал).
Как-то позднею весною ночевал дед в охотничьем зимовье. Вышел перед рассветом на звёзды посмотреть – глядь, на лунной поляне собралось зайцев видимо-невидимо. И тут является Хозяин Леса. Высоченный, длиннобородый, с тонким посошком в руке. Легонько кончиком посошка поглаживает зайцев, и что ты думаешь? – они из беляков превращаются в русаков! Леший же тем временем голосит на всю округу:
– Здравствуйте, здравствуйте, зайцы-беляки!До свиданья, зайцы, зайцы-русаки!И на глазах моего деда всё сборище заячье переиначил.
Славяне, живущие в лесах, относились к деревьям с большим почтением, наделяя почти каждое сверхъестественными свойствами. Рощи и леса почитались местами священными. Наиболее почитаемыми и могущественными были старые деревья. Сквозь их дупла пролезали больные, чтобы снять с себя хворь.
Самым большим поклонением пользовался дуб – Перуново древо. Его до сих пор упоминают в заговорах: «На море на Окияне, на острове Буяне стоит дуб могуч…» Предание о мировом древе, которое обнимает корнями землю, а ветвями держит небесный свод, славяне по преимуществу относят к дубу.
Как дуб посвящался Перуну, так липа была деревом богини Лады, а берёза – Купалы. Берёзу почитали и как символ берегинь, русалок во время весеннего праздника Семика, когда в селение вносили распустившееся дерево и девушки надевали берёзовые венки. На берёсте писали и приколачивали к деревьям прошения лешим: вернуть, например, заблудившуюся коровушку, подвести под ружьё охотнику дичь, помочь не заплутаться, когда девки пойдут по малину.
Существует немало преданий о том, что душа после смерти может перейти в дерево.
Скрипит дерево – это душа покойника просит помолиться за неё. Душа невинно убитого воплощается обычно в тростнике или иве и, если сделать из него дудочку, расскажет об убийстве. К дереву, выросшему на могиле, нельзя прикасаться, нельзя сорвать с него ветку или сломить плод – это причинит душе невыразимые мучения.
Наши предки опасались сажать около домов крупные деревья: дубы, каштаны, ели. Эти деревья настолько могучи, что могут вытянуть из человека все его жизненные силы. Перерастёт такое дерево посадившего его – он умрёт. Перерастёт весь дом – умрёт хозяин или погибнет вся семья. Верили также, что души деревьев воплощаются в образах девушек с прекрасными сияющими лицами. Имя им – древесницы. Именно для того, чтобы не повредить этим красавицам, деревья в старину старались не рубить, а собирали сушняк, сухостой.
В народных сказаниях и песнях весьма обыкновенно сравнение детей с ветвями и верхушкою дерева; наоборот, пасынок употребляется в областных наречиях для обозначения меньшего из двух сросшихся деревьев. Сходство между многодетной семьёй и ветвистым деревом выразилось в понятии родословного древа.
Названия ноги, руки, пальцев и ногтей в санскрите (основе всех языков индоевропейской группы, к которой принадлежат и славянские языки) объясняются уподоблением человека растению. Ногами человек касается земли и тем самым напоминает дерево, прикреплённое корнями к матери – сырой земле. Если ноги сравнивались с корнями, то самое туловище представлялось стволом, а руки казались отростками. Ноготь вырастает на пальце, как лист на ветке. «Рамень», «раменье» (в русском языке – лес, поросль), «раменный» (боровой, лесной) происходят от одного корня со словом «рамена» – плечи; «шкура» в некоторых областных наречиях обозначает древесную кору; волосы народный эпос отождествляет с травой, а траву и цветы называет волосами земли.
Див
Ю. Медведев
«Пророчество»
Мы идём по холмам и яругам,Средь сожжённых, заброшенных нив.О каких испытаньях и мукахТы пророчишь, неведомый Див?Мы идём средь безлюдных предместий,Где бурьяном дворы поросли.Не страшись, мой сподвижник, предвестийО погибели Русской земли!Пусть ярятся бедучие беды,Смерть глядит исступлённо в глаза —Русь спасут роковые заветы,Охранят небеса.Раскричались вороны и галки.Дивий клич – и тосклив, и суров…На Непрядве, Каяле иль КалкеБиться нам – до скончанья веков.
Див – одно из воплощений верховного бога Сварога (возможно, то же самое, что Дый). В некоторых старинных русских преданиях говорится о поклонении богу Диву.
Память об этом сказочном, невероятном существе сохранили для нас слова «диво», «удивление»: то есть нечто, вызывающее изумление. Облик Дива никто не мог удержать в памяти, разные люди даже видели его по-разному! Сходятся отзывы о нём в одном: это вихрь-человек, сверкающий, точно молния, который внезапно появлялся на пути войска, идущего в поход, на бой, и выкликал пророчества: то страшные, то благоприятные. Помните, в «Слове о полку Игореве»: «Див кличет вверху дерева…»
Трусливым хотелось бы думать, что это просто птица недобрая, ворон каркает, ревёт ветер, грохочет буря, но Диву была ведома судьба тех, кто обречён на близкую смерть, и он силился упредить людей об опасности. Но ведь судьбу обмануть невозможно, не уйти от неё никому… а потому пророчества Дива, точно так же, как и греческой Кассандры, оставались неуслышанными, непонятыми – и никому не приносили удачи и счастья.
В разгар боя он веял своими крыльями над теми, кто был обречён на поражение, и клики его чудились погребальным плачем, последним прощанием с жизнью, с белым светом.
Считалось также, что, если человек услышит голос Дива, он может забыть о том, что собирался сделать, особенно если намерение было преступным, а то и вовсе утратить память или и того хуже – навеки лишиться рассудка.
Дивьи люди
Пёсьи пещеры
Давным-давно объявились вдруг близ реки Медведицы песиглавцы. Немного их было – две-три дюжины выродков, – а урон наносили немалый. То путника одинокого лютой смерти предадут, то исхитят пригожую молодку. Бросятся мужики в погоню, а тех пёсьих голов и след простыл, будто сквозь землю провалились. А был в деревне дряхлый-предряхлый знахарь Светун. Время от времени он обмирал и лежал недвижно, а когда в себя приходил, дивно рассказывал о том свете, куда душа его летала. И вот сызнова пришёл в себя Светун да и молвит:
– Люди добрые, знайте: зверюги эти, песиглавцы, поселились в пещерах, что на правом берегу Медведицы, близ дубовой рощи. Там я их и увидал во время своего вещего сна. И три наши девки украденные – там же, в пещерах.
– Поди-ка сунься в оные пещеры, – в страхе пробормотал кто-то из мужиков. – Перебьют по одному. К тому же там входов-выходов десятка полтора, не менее. Тут надобно всё хорошенько обмозговать…
– А мы пёсьи головы перехитрим. Надобно в некотором отдалении от пещер снарядить трёх-четырёх наших девок в ратном одеянии, с луками, мечами и щитами. Пусть одна притворится мёртвой, со стрелою, вроде бы торчащей из горла, а подружки её пусть на все лады голосят по убиенной и проклинают песиглавцев. Те на бабий дух падкие – спасу нет! Непременно выедут из пещер.
Но кое-кто засомневался:
– Где ж нашим девкам выстоять против выродков песиглавых? Непривычны наши голубицы ратоборствовать.
– Стало быть, надо выбрать тех девок, что покрепче и похрабрей. И за месяц-другой обучить их воинскому кровавому делу.
На другой день собралась на совет вся деревня. Судили-рядили, как быть. Порешили наконец, уже ближе к полудню: исполнить всё, как замыслил Светун. А пятеро молодок сами вызвались на смертное дело.
И ведь сбылись, сбылись вскоре предначертания Светуна! Двух песиглавцев мужики порешили в схватке, а одного в плен захватили. Сперва молчал он, как рыба, а когда подтащили его к железному острейшему колу, чтоб на оный кол посадить, завизжал, забился – и от страха лютого указал все потайные ходы-выходы из пещер. Тут-то сызнова изумил всех знахарь: велел в одночасье у всех нор и лазов зажечь горючую серу. Дым пополз внутрь пещер – и вскоре начали оттуда выползать воющие песиглавцы. Перебили их, ясное дело, всех до единого. А потом и девицы пленные выскочили, чуть живые от страха. Уже и света белого увидеть не чаяли, небось!
Много чего о житье-бытье проклятых песиглавцев понарассказали они на том пиру, что устроился в селе после победы над нечистью. Жаль только, не пировал вместе со всеми столетний старец Светун: сызнова впал в обмиранье.
А пещеры, что близ рощи дубовой на другом берегу Медведицы, с тех пор так и зовутся – Пёсьи пещеры.
Хвостатые песиглавцы, уроды с огромными ушами, в которые они заворачивались, как в одеяло, одноглазые циклопы с лицом на груди – о каких только диких людях не рассказывали путешественники древности, возвращаясь из дальних и опасных странствий!
По некоторым позднейшим народным легендам, дивьи люди до сих пор обитают близ Волги, в Змеиной пещере, вместе с прикованным там к стене разбойным атаманом Стенькою Разиным, которого сосёт за сердце летучий змей.
Домовой
Грозный знак
В начале лета любил отрок Врабко ночевать в яблоневом саду – слушал соловушек. Вот как-то просыпается он от всхлипов и тоненьких плачей. Селенье отрока раскинулось на холме, а плачут внизу, у высохшей речки. Глянул вниз Врабко и не поверил глазам: плачет целая толпа махоньких мужичков, в сторону озера глядят. А там на кровавом небе – всадник-великан, и стрела в спину его вонзена. Перепугался Врабко, за отцом сбегал в избу. Отец поглядел на диво небесное, палец приложил к губам.
– Не шуми, воробышек. Плач домовых – грозное для нас знамение.
Заутро на общем сходе народ решил: опять грядёт набег ордынский, надо переждать беду. И всем селеньем, с добром, скотом и птицами, двинулись в дальние Ельцовские пещеры, в них не раз отсиживались в лихую годину.
Как в воду глядели домовые: степняки налетели на третий день. Долго рыскали по округе, никого не нашли, озлобились и вознамерились уж было селенье сжечь, как водится. Но подоспел князь Гордей со дружиною, и уцелевших в битве стервятников прогнали в их пыльные степи.
А спасителям-домовым вернувшиеся сельчане выставили в каждой избе, на подворье, по горшку каши.
Говорят, домовой и по сю пору живёт в каждой деревенской избе, да не каждому об этом ведомо. Зовут его дедушкою, хозяином, суседкою, доможилом, бесом-хороможителем, но это всё он – хранитель домашнего очага, незримый помощник хозяев. Конечно, он может и во сне щекотать, и греметь по ночам посудою, или за печкой постукивать, но делает это больше от озорства. Главное же дело его – досмотр за хозяйством. Если ему жильё по душе, то он служит этой семье, словно в кабалу к ней пошёл. Зато ленивым и нерадивым он охотно помогает запускать хозяйство, мучает людей до того, что давит по ночам чуть не до смерти или вовсе сбрасывает с постелей.
Если слышится плач домового, даже в самой избе, – быть покойнику. Смерть самого хозяина предрекает домовой тем, что, садясь за его работу, прикрывает голову его шапкою. Перед чумою, пожаром и войною домовые выходят из села и воют на выгонах.
Душа
Возмездие
Жили-были богатый купец с купчихою. Своих детей Бог им не дал, и взяли они в дом приёмную дочь. Выросла она красавицей. Тем временем купчиха заболела и умерла. Жаль было купцу, да делать нечего. Похоронил её, поплакал… и стал на свою дочь засматриваться. Обуяла его страсть нечистая, сотворил он над девицей великий грех, и понесла она чадо. Тут как раз вышел купцу приказ от царя: собрать корабли да плыть в тридесятое царство за товарами. Велел купец приготовить всё к дальнему походу в страны заморские, а грех свой великий решил злодейски сокрыть. Ночью взял он со стены острый нож и зарезал дочь: кровь так и брызнула! После взял убитую на руки, отнёс в сад и спрятал в потайной погреб; людям своим сказал, будто дочь сбежала с полюбовником, сам сел на корабль и уплыл.
Вот плывёт он мимо скал, диких и грозных, а над скалами летают птицы с человеческими головами, и одна птица, с лицом убитой дочери, кричит зловеще:
– Убийца! Убийца! Грядёт возмездие!
От страха купец даже памяти на время лишился.
А тем временем домом купеческим заправлял приказчик. Вот снится ему, будто кто-то говорит: «Что ты спишь? У тебя в погребе мертвец!»
Приказчик проснулся, взял ключи и пошёл по кладовым; все обошёл, а один ключ лишний. Еле-еле отыскал погреб, еле-еле доискался входа – так заросло всё травой и деревьями. Отворил дверь, а в том погребе гроб стоит, в гробу девица мёртвая.
Говорит ему девица, дочь купеческая:
– Сослужи мне службу, добрый молодец! Облегчи меня: возьми острый нож и вынь из меня младенца.
Приказчик взял нож, разрезал чрево, вынул младенчика и отдал его воспитывать своей матери.
Приехал купец из тридесятого государства; стал государю про своё путешествие докладывать, а мальчик прибежал во дворец да всё вокруг них увивается.
– Чей такой славный ребёнок? – спрашивает царь.
– Это сын моего приказчика, – отвечал купец.
Царь пожелал забрать мальчика во дворец, у стола прислуживать, позвал к себе приказчика – волю свою объявить. А он тотчас и рассказал всё как было.
Царь купца казнил, а мальчика взял к себе: он и теперь при государе живёт!
Славяне признавали в душе нечто отдельное от тела, имеющее своё самостоятельное бытие. Сначала их хранит при себе Бог – и здесь они безгрешны, а после жизни, очистившись от грехов, душа вновь возвращается к Нему. Таким образом, душа не только бессмертна, но и вечна, как сам Бог.
Согласно верованиям наших предков, душа ещё в течение жизни может временно расставаться с телом и потом снова возвращаться в него; такое удаление души обыкновенно бывает в часы сна, так как наш сон и смерть – понятия родственные. О колдунах и колдуньях рассказывают, будто они, погружаясь в сон, могут выпускать из себя воздушное демоническое существо, то есть душу, которая принимает различные образы и блуждает по тем или другим местам, причём оставленное ею тело лежит совершенно мёртвым. И во время обмирания, или летаргического сна, душа, по русскому поверью, покидает тело и странствует на том свете.
Елена Прекрасная
Третий скок
Жил-был мужик, да умер, осталось после него три сына: старшие и умом взяли, и статью, а младший, как водится, простоват и с виду не бог весть что. Пришло в ту пору от царя известие, что дочь его, Елена Прекрасная, приказала выстроить себе храм о двенадцати столбах, двенадцати венцах, сядет она в этом храме и будет ждать жениха, удалого молодца, который бы на коне-летуне с одного взмаха поцеловал её в губки. Всполошился весь молодой народ, братья усы навивают да коней чистят, а Ванюше не до того: отец недавно умер, надо на его могилке молитвы читать. Три ночи ходил, а потом братья собрались, нарядились и ускакали в столицу – счастья пытать. Младшего с собой не взяли: «Где, – говорят, – тебе! У тебя-де и коня-то нет».
Пошёл Ваня на кладбище, а у самого слёзы от обиды текут. И вот встал его отец из домовины и говорит: «Не плачь, сын, помогу твоему горю». Свистнул он, гаркнул молодецким голосом, соловейским посвистом: откуда ни возьмись, конь бежит, земля дрожит, из ушей пламя пышет, из ноздрей дым валит. Встал перед Ваней как вкопанный, словно перед хозяином. Отец научил, что делать; влез Ваня в одно ухо коню, в другое вылез – и сделался таким молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сел на коня, подбоченился и соколом полетел прямо к палатам Елены Прекрасной.
С разбегу подскочил – двух венцов до её окна не достал, завился опять, разлетелся – одного венца не достал, ещё завился, завертелся, как огонь, метко нацелил – и прямо в губки чмокнул Елену Прекрасную.
– Кто? Кто? Лови! – его и след простыл. Прискакал на отцову могилу, коня пустил в чисто поле, отцу поклонился и просит совета родительского, как дальше быть. Старик подал совет, Иван выслушал и пошёл домой.
На другой день шум по царству прошёл: царевна Елена Прекрасная собирает всех ко двору – жениха искать неведомого. Прошли перед её взором генералы, прошли бояре, дворяне, справные мужики, а Иван сидит себе в чёрной прихожей и улыбается: «Полюбился я ей молодцом – пусть полюбит меня и в кафтане простом!»
Вышла Елена Прекрасная в прихожую, повела вокруг ясным оком – и вмиг Ивана признала. Вскоре повенчались они, а он-то стал какой умный и смелый, какой красивый! Сядет, бывало, на коня-летуна, шапку набекрень, подбоченится – царь, ну настоящий царь! И не подумаешь, что когда-то был простак Ванюша.
Героиня волшебных славянских сказок не столь бесхитростна, как та воспетая Гомером красавица Елена, из-за которой теряли головы мужчины и была до основания разрушена Троя. Наша Елена снедаема жестокими страстями. То лишит царства своего супруга, заставляя его пасти свиней. То пытается извести родного брата, Ивана-царевича. А то вероломно убивает мужа, велит порубить его тело на мелкие куски и разбросать в чистом поле – сама же тем временем любится со Змеем Горынычем.