Русские легенды и предания

Жар-цвет

Невидимка

Один крестьянин искал накануне Ивана Купалы потерянную корову; в самую полночь он зацепил нечаянно куст цветущего папоротника, и чудесный цветок попал ему в лапоть. Тотчас стал он Невидимкою, прояснилось ему всё прошлое, настоящее и будущее; он легко отыскал пропавшую корову, сведал о многих сокрытых в земле кладах и насмотрелся на проказы ведьм.

Когда крестьянин воротился в семью, домашние, слыша его голос и не видя его самого, пришли в ужас. Но вот он разулся и выронил цветок – и в ту же минуту все его увидали. Мужик был простоват и сам понять не мог, откуда далась ему мудрость.

Однажды к нему явился под видом купца чёрт, купил у него лапоть и вместе с лаптем унёс и папоротников цвет. Мужик порадовался, что нажил денег на старом лапте, да вот беда – с потерею цветка окончилось и его всеведение, даже позабыл про те места, где ещё недавно любовался зарытыми сокровищами.

Когда цветёт этот фантастический цветок, ночь бывает яснее дня и море колышется. Рассказывают, что бутон его разрывается с треском и распускается золотым или красным, кровавым пламенем, и притом столь ярким, что глаз не в состоянии выносить чудного блеска; показывается этот цветок в то же самое время, в которое и клады, выходя из земли, горят синими огоньками…

Ночь, в которую цветёт папоротник, бывает среди лета – на Ивана Купалу, когда Перун, по древнему представлению, выступал на битву с демоном-иссушителем, останавливающим колесницу Солнца на небесной высоте, разбивал его облачные скалы, отверзал сокрытые в них сокровища и умерял томительный зной дождевыми ливнями. Сверх того, папоротников цвет распускается и в бурногрозовые летние и осенние ночи, известные под именем воробьиных, или рябиновых, когда часть воробьёв чёрт отпускает на волю, а другую предаёт смерти, что указывает на враждебное отношение его к этим птицам.

Но, вероятно, ещё в эпоху язычества с воробьём стали соединять то же демоническое значение, какое присваивалось ворону, сове и другим хищным птицам, в которых обыкновенно олицетворялись грозовые бури…

В тёмную непроглядную полночь под грозой и бурею расцветает огненный цветок Перуна, разливая кругом такой же яркий свет, как самое солнце; но цветок этот красуется одно краткое мгновение: не успеешь глазом мигнуть, как он блеснёт и исчезнет! Нечистые духи срывают его и уносят в свои вертепы.

Кто желает добыть цвет папоротника, тот должен накануне светлого праздника Купалы отправиться в лес, взявши с собою скатерть и нож, потом найти куст папоротника, очертить около него ножом круг, разостлать скатерть и, сидя в замкнутой круговой черте, не сводить глаз с растения; как только загорится цветок, тотчас же должно сорвать его и разрезать палец или ладонь руки и в рану вложить цветок. Тогда всё тайное и скрытое будет ведомо и доступно…

Нечистая сила всячески мешает человеку достать чудесный Жар-цвет; около папоротника в заветную ночь лежат змеи и разные чудовища и жадно сторожат минуту его расцвета.

На смельчака, который решается овладеть этим чудом, нечистая сила наводит непробудный сон или силится оковать его страхом: едва сорвёт он цветок, как вдруг земля заколеблется под его ногами, раздадутся удары грома, заблистает молния, завоют ветры, послышатся неистовые крики, стрельба, дьявольский хохот и звуки хлыстов, которыми нечистые хлопают по земле; человека обдаст адским пламенем и удушливым серным запахом; перед ним явятся звероподобные чудища с высунутыми огненными языками, острые концы которых пронизывают до самого сердца. Пока не добудешь цвета папоротника, боже избави выступать из круговой черты или оглядываться по сторонам: как повернёшь голову, так она и останется навеки! – а выступишь из круга, черти разорвут на части. Сорвавши цветок, надо сжать его в руке крепко-накрепко и бежать домой без оглядки; если оглянешься – весь труд пропал: Жар-цвет исчезнет! По мнению других, не должно выходить из круга до самого утра, так как нечистые удаляются только с появлением солнца, а кто выйдет прежде, у того они вырвут цветок.

Жертвоприношение

Варяжий путь

Быстро бежит ладья русичей по вольным волнам днепровским.

– Эх-ма, сколь уж далеко отплыли от Великого Новгорода родимого, – вздыхает отрок Янь, сидящий на корме. – И от разбойников многажды отбивались, и на порогах страху натерпелись. Особенно зловещ Ненасытецкий – того и гляди о скалу расшибёт. Недаром на нём кости белеют людские – много, ох, много людишек расшиблись насмерть. Вот он каков, путь из варяг в греки.

– Не зря сказано предками: «Варяжский путь – о покое забудь», – молвил как бы про себя чернобородый удалец Семиус, управляясь с парусом.

– Ну, теперь все страхи позади, – оживился Янь. – Глядишь, и в Царьграде вскоре окажемся. А правда ли, будто там стены крепостные – вышиною до небес и одолеть Царьград никому не под силу?

Кормщик Малюта взглянул на отрока с хитрецою:

– Волков бояться – в лес не ходить. Эх, молодо-зелено! Кому-то и не под силу, а вот князь Олег Вещий многажды Царьград боем брал, и щит свой прибил на вратах оного града.

– Когда боем, а когда и хитростью, – подсказал удалец Семиус. – Однажды приплыл Олег к Царьграду с двумя тысячами ладей – а греки цепями пролив перекрыли. Тогда повелел князь поставить ладьи на колёса да поднять паруса – и посуху подступили к стенам. Греки тут же сдались на милость победителей.

– Ура! Скоро будем в Царьграде! Завалим все наши базары тамошним добром! – торжествовал отрок Янь, но Семиус его осадил:

– Не хвались перьями, жар-птицу не изловивши. Слыхал присловицу: «Кто в море не бывал, тот горя не видал». Как-то нас встретит царь морской, хозяин Понта Эвксинского, а по-нашему, Чёрного моря? Надо ему жертву принести.

– Да и Днепру, коего греки Борисфеном нарекли, – тоже петушка пожертвуем. Исполать ему, Славутичу сребробородому, не загубил на порогах. – Малюта переложил руль влево. – Видишь, Янь, остров Хортица показался? Там у священного дуба и вознесём хвалу нашим богам. Говорят, на ветвях сего древа обитает вещая птицедева. Но видеть её и слышать дано небесами лишь тому, кому суждена долгая жизнь.

…Вокруг священного дуба Малюта, Янь и Синеус воткнули в землю стрелы – от нечистой силы. Кормщик поднял к солнцу чёрного петуха и провозвестил:

– Тебя восславляем, верховный владыка Понта Эвксинского, а по-нашему – Чёрного моря!

– Тебя восславляем, Днепр Славутич, батюшко! – подхватил удалец Синеус.

И сияли вокруг вольные волны днепровские. И сидела на ветвях священного дуба вещая птицедева, пела божественную песнь.

Но видел и слышал её только отрок Янь.

Жертвоприношение в глубокой древности было главным религиозным обрядом.

До сих пор, оставляя на могилках в родительский день остатки нашей трапезы, мы следуем древнему обычаю – чествуем предков бескровной жертвой. Колядки на Рождество, на Новый год и в Крещение – тоже воспоминания о прежних языческих жертвоприношениях.

Живая и мёртвая вода

Спасительная влага

Жил на свете царь, и было у него три сына. Да вот беда: стал он к старости слепнуть. И послал сыновей за целебной живой водою. Разъехались они в разные стороны.

Долго ли, коротко ли – оказался младший сын, Иван-царевич, у двух гор высоких, стоят те горы вместе, вплотную одна к другой прилегли; только раз в сутки они ненадолго расходятся, но вскоре опять сходятся. А промеж тех гор бьёт из земли вода живая и мёртвая.

Ждал-пождал царевич у гор толкучих, когда они расходиться станут. Вот зашумела буря, ударил гром – и раздвинулись горы. Царевич стрелой меж них пролетел, почерпнул две скляницы воды – и вмиг назад повернул.

Сам-то богатырь успел проскочить, а у коня задние ноги помяло, на мелкие части раздробило. Взбрызнул он своего добра коня мёртвой и живой водой – и встал тот ни в чём невредим.

На возвратном пути повстречал царевич своих братьев и поведал им о горах толкучих, об источниках живой и мёртвой воды. А ночью братья убили его сонного – да и поехали с заветными скляницами в своё царство.

Лежит Иван-царевич бездыханный – рядом уж вороньё кружится.

Но верный его конь, который добро получше иных людей помнил, пошёл за помощью и встретился с вещей девой, которая жила на опушке леса. Она понимала речь зверей и птиц. Привёл её конь к мёртвому хозяину. Поставила дева силки, и попался туда воронёнок. Тут взмолились ворон с воронихою:

– Не губи нашего дитятю, за то мы воды тебе мёртвой и живой принесём.

Полетели птицы вдогон братьям-злодеям и ночью, когда те уснули, забрали обе скляницы. Окропила дева вещая Ивана-царевича сперва мёртвой водою, потом живой – и встал богатырь ни в чём невредим.

А братья проснулись поутру, заметили пропажу – и решились возвращаться к толкучим горам, самим воду добывать. Вот зашумела буря, ударил гром – раздвинулись горы. Братья стрелой пролетели между них, зачерпнули воды, назад было повернули, да замешкались: никак один другого вперёд пропустить не хотел, каждый норовил первым быть! Горы успели сомкнуться – и погубили братьев.

А Иван-царевич с вещей девою приехал в своё царство и вернул зрение государю. На деве он вскоре женился. Стали они жить-поживать да добра наживать.

В глубокой древности возник миф, общий для всех индоевропейских народов, о живой воде: она исцеляет раны, наделяет тело крепостью, заставляет срастаться рубленые раны и даже возвращает саму жизнь. Её также называют богатырской водою.

Мёртвую воду называют ещё «целющей», она сращивает части тела, разрубленного на куски, но оставляет его бездыханным, мёртвым. Остальное довершает вода живая – возвращает жизнь, наделяет силой богатырской.

Загадочные явления

Всевед

Жаркою порою, в начале месяца зарева, пропал во граде Славенске сын самого воеводы, отрок Всеволод. Пошёл со други в лес по ягоды, но к вечеру разразилась гроза, какой и старики не припомнят, и бушевала она люто и долго. К полуночи вернулись ребятишки, но без Всеволода – запропастился он невесть где.

Минуло почти три года. И вот за неделю до Купалы явлено было граду Славенску видение. В полночь вдруг осветился весь окоём, а над ним возникло подобие четырёх храмов, златом и каменьями самоцветными отделанных. Весь Славенск созерцал чудо великое.

Тем временем одна из храмин приблизилась ко граду.

– Батюшка! Матушка! Я прилетел! – послышался в небе голос Всеволода.

Из храмины подобием змия выползла извилистая, прозрачная, сияющая зеленоватым светом труба и поползла в небесах ко граду Славенску. Когда же змий приблизился, в его пасти все узрели Всеволода. Вскоре он уже обнимал домочадцев. Храмины же вдруг пропали в небесах, и свечение на окоёме погасло.

И наутро, и через месяц, и через год, и спустя четверть века удивлял Всеволод слушателей своими чудесными рассказами. Выходило по его словам, что, убоявшись грозы, залез он в расщелину под кряжистым дубом, а когда выполз, увидал на поляне дивный храм. На боку зияла неровная дыра. Тут же послышался голос: кто-то умолял Всеволода войти в храмину, дабы спасти её насельников от лютой беды.

Внутри храмины лежали в огромных прозрачных гробах люди, но не мёртвые, а спящие. Голос, раздававшийся неведомо откуда, указывал Всеволоду, какие железные колёса крутить и какие палки и оглобли двигать в какую сторону. Через некоторое время незнакомые люди – а все они были в блистающих одеяниях, яко ангелы, – начали отрешаться от сна. Первым делом они заделали дыру в боку храмины, а потом поблагодарили Всеволода за помощь и предложили полетать над славенскою землёю, словно на ковре-самолёте.

– Боязно, знамо дело, было соглашаться, – рассказывал Всеволод. – Но где наша не пропадала! И вот взлетела, яко лебедь, эта храмина, и увидал я всю землю славенскую, а немного спустя – и родину небесных чужеземцев.

– И где же она, та родина? – спрашивали Всеволода.

– Сие мне неведомо. Одно скажу – в тех краях даже звёзды другие. И всё не так, как у нас. Живут там люди в домах высоченных, аж до небес. Ездят по дорогам твёрдым, как лёд, в самокатных колясках безлошадных. Глядят в зеркала чудесные, в коих всё видно, что на свете белом деется.

Вскоре после возвращения отрока славенцы прозвали его Всеведом. И не зря. Стал он людям будущее предсказывать, от дел лихих и тайных отговаривать, даже коляску самоходную пытался построить, но ехать безлошадно она не захотела.

В русских летописях часто встречаются описания удивительных, чудесных явлений.

Приходится признать, что во все времена люди сталкивались с необъяснимым, непознанным, восхищались этими явлениями, пугаясь их и навеки запечатлевая для потомства.

Звёзды

Кумова солома

Старики рассказывают, что однажды суровой голодной зимой один мужик незаметно забрёл ночью на подворье к своему крестнику, натрусил соломы в огромный короб, взвалил на спину – и был таков.

Однако короб оказался дырявый, и утром пропажа легко нашлась по соломенному следу. Приходит обворованный к своему куму, пеняет ему:

– Последнее дело – солому втихую утаскивать у крестника.

А тот клянётся-божится:

– Да не было ничего такого, в глаза не видал никакой такой соломы.

Раздосадованный крестник тогда воззвал к небесам:

– Пусть отныне эта соломенная стёжка-дорожка горит вечным пламенем, чтоб другим неповадно было зариться на чужое добро.

Загорелась солома, запылала – да и доселе горит на небе Млечным Путём.

В стародавние времена звёзды звались иначе, чем теперь: Зоряница, Денница, Утренница, Светлусса, Красопаня – это, конечно, Венера, каждому понятно.

Вечерняя звезда, первой появлявшаяся на небе, какова бы она ни была, всегда Вечерница, Зверяница (ибо в ту пору ночные хищники выходят на охоту). Марс звался Смертонос, Меркурий – Добропан, Сатурн – Гладолёд, Юпитер – Кроломоц…

Конечно, то были живые существа, всё это множество зачаровывающих, мерцающих, таинственных звёзд, и чаще всего древний славянин представлял их прекрасными девами, которые летают по небу, держа в руках свечечки или лучинки. Они танцуют, водят хороводы, играют в прятки: оттого меняются и узоры звёзд на небе. Все они служительницы богов: Утренницы и Денницы служат Зимцерле, богине утренней зари, другие – богам ночи, тьмы.

По девичьей примете, звёзды падают не только к ветру, как говорят старые люди, а и к девичьей судьбе: в какую сторону о Святках звезда упадёт, когда на неё смотрит загадывающая девушка, – в той стороне и суженый (жених) её живёт.

Звёзды в мифологии южных славян – серебристая накидка, украшающая голову неба. Помимо того, по ним можно определить, сколько живых душ на земле: родился человек – зажглась звезда, отдал Богу душу – и звезда закатилась, погасла. Большие и светлые звёзды принадлежат сильным мира сего – князьям, царям, королям и т. д.; малые и тусклые – неудачникам и беднякам; а уж самые крохотные, еле различимые глазом – всем другим существам: домашним животным, птицам, рыбам, зверям. Если человек найдёт в небесах свою звезду, то непременно умрёт.

В старину существовала астрономическая книга под названием «Звездочтец». В нём излагались сведения о вступлении солнца в различные знаки зодиака, о влиянии планет и звёзд на судьбу человека и общественные события, а также на природные явления, урожай. Также пророчились судьбы новорождённым под тем или иным знаком зодиака.

Зевана

Корноухий

Один молодой охотник проснулся как-то на рассвете в лесу от рёва множества зверей. Вышел из своего шалаша – и обомлел: на поляне показались сотни зайцев, лис, лосей, енотов, волков, белок, бурундуков!.. Выхватил он лук – и ну стрелять зверьё. Уже целую гору набил, но всё никак азарт охотничий унять не может. А звери бегут и бегут мимо, будто заколдованные.

И тут показалась на поляне всадница в ратном одеянии.

– Как смеешь ты, злодей, без разбора истреблять моих подданных? – сурово вопросила она. – Зачем тебе горы мяса? Сгниёт ведь всё!

Взыграла в молодце кровушка от обидных слов, взрыкнул он в ответ:

– Да кто ты такова, чтобы мне указывать? Сколько захочу, столько и положу зверья. Не твоя забота – моя добыча!

– Я Зевана, да будет тебе известно, невежа. А теперь взгляни на солнышко в последний раз.

– Это почему же? – храбрится охотник.

– Потому что сам станешь добычей.

И явился, как из-под земли, рядом с охотником медведище! Сшиб бедолагу наземь, а все прочие звери – и крупные, и помельче – налетели, принялись рвать на нём одежду в мелкие клочья и тело его терзать.

Совсем было уже распрощался незадачливый охотник с белым светом, как вдруг услыхал чей-то голос наподобие грома:

– Пощади его, жена!

С усилием поднял израненный страдалец голову и смутно разглядел рядом с Зеваной великана в зелёном плаще и остроконечной шапке.

– Да за что ж его щадить, Святобор? – покачала головой Зевана. – Вон сколько зверья истребил он без надобности. Перегоняла я их из соседнего леса, где ночью разразится пожар, спасти хотела, а сей негодник встал на нашем пути – и ну пускать стрелы без разбора. Смерть ему!

– Не всяк злодей, кто часом лих, – усмехнулся в зелёную бороду Святобор. – Он по весне, когда лёд тронулся, зайцев на льдинах и островках полузатопленных собирал в свою лодку да в лес выпускал. Пощади бедолагу, жёнушка!

Тут потерял охотник сознание. Очнулся: луна светит. Полянка пуста, а сам он лежит в луже крови. Лишь наутро приполз в родное селение – народ от него шарахается: одежды ни клочка, на теле живого места нет, и половина уха откусана.

Только через месяц кое-как пришёл охотник в себя, но долго ещё не в своём разуме был, заговаривался. Но даже когда окончательно выздоровел, в лес больше – ни ногой. Начал корзины из ивовых прутьев плести – тем и кормился до скончания дней. И до скончания дней звали его в деревне – Корноухий.

Зевана – покровительница зверей и охоты. Она была весьма почитаема и славянами, жившими среди лесов, и другими народами, промышлявшими звероловством: векши (беличьи шкурки) и куницы составляли в древности не только одежду, но и употреблялись вместо денег.

Зевана юна и прекрасна; бесстрашно мчится она на своём борзом коне по лесам и гонит убегающего зверя.

Богине молились ловцы и охотники, испрашивая у неё счастья в звероловстве, а в благодарность приносили часть своей добычи.

Змей Горыныч

Никита Кожемяка

В древние времена около Киева поселился Змей. Брал он с народа поборы немалые: с каждого двора по красной девке. Возьмёт девку да и съест её.

Пришёл черёд идти к тому Змею царской дочери. Схватил Змей царевну и утащил к себе в берлогу, а есть не стал: красавица собой была, так за жену себе взял. Прослышали царь с царицей, что дочка жива, и послали к ней голубя с записочкой: вызнай-де у змея, кто сильнее его. Подольстилась она к Змею, тот долго не говорил, да наконец проболтался: живёт в Киеве кожемяка по имени Никита – он-то и сильнее.

Царь, получивши такую весть, пришёл Никиту Кожемяку просить, чтобы освободил его землю от лютого Змея и выручил царевну.

В ту пору держал Никита в руках двенадцать кож, увидал царя, задрожал от страха – и все кожи в клочки порвал. Но на Змея не пошёл: где мне, говорит! Тогда царь собрал пять тысяч детей малолетних, чтобы просили Кожемяку: авось на их слёзы разжалобится.

Пришли к Кожемяке малолетние – он и сам прослезился, на их слёзы глядючи.

– Так и быть, – говорит, – пойду Змея воевать!

Взял триста пудов пеньки, насмолил смолою, весь обмотался с ног до головы, чтоб Змей его не съел.

Подходит Кожемяка к пещере, а Змей сидит там и носа не высовывает.

– Выходи лучше в чистое поле, а то всю гору размечу! – кричит богатырь.

Вышел Змей. Стали они биться, и повалил Никита Кожемяка супротивника.

– Не бей меня до смерти, богатырь! – молит чудище. – Сильней нас с тобой никого в свете нет. Разделим всю землю поровну, ты будешь жить в одной половине, я в другой.

– Хорошо, – говорит Никита, – только надо между нашими половинами межу положить.

Взял соху в триста пудов, запряг в неё Змея и начал межу прокладывать. Провёл борозду от Киева аж до моря.

– Землю разделили – давай и море делить, – сказал Никита, – а то начнёшь ругаться: мол, твою воду берут.

Пошёл Змей в море да и потонул.

А та борозда вышиною в две сажени, и поныне называется она Змиевы валы.

Из рода в род, из века в век переходят древние предания о драконах-змеях. Змей Горыныч всегда был порождением нежити-нечисти, не заслуживавшей никакого поклонения-почитания, хотя и вынуждавшей своим лукавством ограждаться от неё всякими причетами-заговорами.

Знахарь

Заговор для любви

Исполнена есть земля дивности.

Как на море на Окияне, на острове на Буяне есть бел-горюч камень Алатырь, на том камне устроена огнепалимая баня, в той бане лежит разжигаемая доска, на той доске тридцать три тоски. Мечутся тоски, кидаются тоски и бросаются тоски из стены в стену, из угла в угол, от пола до потолка, оттуда через все пути и дороги и перепутья, воздухом и аером.

Мечитесь, тоски, киньтесь, тоски, и бросьтесь, тоски, в буйную её голову, в тыл, в лик, в ясные очи, в сахарные уста, в ретивое сердце, в её ум и разум, в волю и хотение, во всё её тело белое и во всю кровь горячую, и во все её кости, и во все суставы: в семьдесят суставов, полусуставов и подсуставов. И во все её жилы: в семьдесят жил, полужил и поджилков, чтобы она тосковала, горевала, плакала бы и рыдала по всяк день, по всяк час, по всякое время, нигде б пробыть не могла, как рыба без воды.

Кидалась бы, бросалась бы из окошка в окошко, из дверей в двери, из ворот в ворота, на все пути, и дороги, и перепутья с трепетом, тужением, с плачем и рыданием, зело спешно шла бы и бежала, и пробыть без него ни единыя минуты не могла.

Думала б об нём не задумала, спала б не заспала, ела бы не заела, пила б не запила и не боялась бы ничего; чтоб он ей казался милее свету белаго, милее солнца пресветлаго, милее луны прекрасныя, милее всех и даже милее сну своего, по всякое время: на молоду, под полноту, на перекрое и на исходе месяца.