Белый лебедь

Я, конечно, не желаю ему зла, но для полноты и всестороннего изучения темы Виталию не хватило именно этого. Конечно, я не писатель, но моё письмо-исповедь прочитают (хотелось бы верить) в вашей редакции. Может быть, кто-то засомневается в правдивости моих откровений. Может быть, кто-то из вас с презрением и гневом бросит такие слова: да кому верить – это же особо опасный рецидивист? Без чести и совести, без отца и матери, без родины и флага. Такие, как он, мать родную продадут за бутылку водки и т. д., и т. п.

Так вот, сразу же замолвлю за себя словечко. Во-первых, я сторонник ЗОЖ. Во-вторых, за своих близких и любимых отдам жизнь, не задумываясь. За простой, честный народ, если их будет приличное количество, тоже бы отдал. И вообще, мой моральный, нравственный и духовный портрет будет разительно отличаться от созданного писательской и актёрской деятельностью, а также, ко всему прочему, доморощенными советскими идеологами. И даже удивительно: я ещё сохранил благородство и честь. А эти высокие понятия означают, на мой взгляд, способность на добро отвечать только добром, на зло, если это допустимо, не отвечать злом. Быть честным, искренним, стремиться к самосовершенствованию и ко многим проявлениям человечности.

Конечно, мне далеко до идеала, но главное – есть стремление к нему. Вероятно, вы усмехнётесь на мои претензии быть благородной личностью? Надеюсь, вы понимаете, что от саморекламы ещё никто не умирал. И это, скорее всего, неосознанная попытка навязать вам имидж благородного разбойника. Этот вариант уже многократно практикуется среди современных преступников. И в истории примеров достаточно. Например, Робин Гуд. Принимайте отступление от темы, как вам будет угодно. Это ваше личное дело. А вот такую мою просьбу постарайтесь, глубокоуважаемые, принять серьёзно: я прошу поверить моим словам, которые несут информацию не для того, чтобы очернить действительность, а чтобы просто показать противоположный взгляд на одну и ту же проблему. Хотя нужно критически охарактеризовать и свою личность. То, что я сейчас имею такое позорное клеймо, имеет под собой серьёзную платформу. Начинал я свой путь в преступном мире как дилетант и любитель приключений, острых ощущений и авантюр, а за долгие годы выпестовался в этой системе в матёрого волчару. Так как стоит человеку создать невыносимые условия и обстоятельства, а также вдобавок определённую форму раздражения, то на это он отреагирует в любом случае аналогично.

Собаку травить – она укусит. А если у человека характер сложился намного раньше, чем он попал в криминальную среду, то никакой системой его не сломать и не перевоспитать. Его можно сохранить и изменить только добром, участием, милосердием, гуманностью и справедливым отношением.

В общем, для полного автопортрета я сделал небольшой набросок. За 11 лет советских концлагерей и тюрем я сформировался в законченного особо опасного преступника.

Есть честь, совесть, искренность и даже благородство, но есть и огромная тяга совершать дерзкие преступления. Допустим, разбойные нападения на подпольных миллионеров.

Конечно, я не Остап Бендер, и изощряться в собирании досье на типичных Корейко, а после просить по-джентельменски поделиться я не смог бы. Я уверен, что намного проще забрать у них силой всё украденное у народа. Теперь вы поняли, что я далеко не ангел. Но всё же я хотел бы, чтобы вы убедились, что стал я им не во времена занятий профессиональным спортом, а во времена перевоспитания нестандартными методами генерала Сныцерева. А теперь с долгим экскурсом в прошлое и с выписыванием характера оппонента мы, конечно, сойдёмся в словесной дуэли в споре за Истину, а кому достанется эта Прекрасная Дама, решать вам, уважаемые, и желательно справедливо.

Так вот, к барьеру – призываю я Виталия Аркадина. Его выстрел в журнале не был холостым. Он попал мне в душу. Моё сердце затрепыхалось, как птица в силках. Он меня больно ранил, но я всё же собрался с силами и с духом и начал прицеливаться с ответным выстрелом. Цель в моих глазах двоится, троится и даже разбегается в разные стороны. Их оказалось очень много. Прилично накопилось в прошлом отрицательных впечатлений, эмоций и чувств, и поэтому мне очень трудно сохранять спокойствие, хладнокровие и выдержку, но для попадания в ваше сознание мне крайне необходима выдержка. Вот почему я нахожу силы и стараюсь сосредоточиться и не дать страстям, бушевавшим от прочтения статьи, вылиться в мою исповедь. Так вот, уважаемые (извините, за такую фамильярность обращения), причина моего возмущения и моего письма-откровения такова: я (всего лишь) два раза по полгода прошёл (1981-й и 1982 год) воспитание в этом прекрасном и незабываемом «Белом лебеде».

И, естественно, все нестандартные и нетрадиционные методы изучил и прочувствовал на своей шкуре. И оказалось: этого было предостаточно, чтобы можно было понять, что Вами, Виталий, было написано объективно и справедливо, а что подлежит повторному изучению и исправлению хотя бы в Вашем сознании. Я был бы рад, если Вы не впадёте в амбицию и постараетесь меня понять.

Конечно, уважаемые сотрудники, это письмо не подтолкнёт вас к действию. Вы поговорите между собой и успокоитесь. Я не великий предсказатель Нострадамус, но такой печальный итог предвижу превосходно. Но даже для этого я затрачиваю уйму драгоценного времени и упорно пишу воспоминания, а заодно и критику на опубликованный материал. Верю в то, что среди забот, бед, печали, радости, суеты и повседневной текучки моё письмо вряд ли оставит вас равнодушными и безразличными. А, следовательно, в будущем при поездках за сбором материала для журнала вы постараетесь быть внимательнее и мудрее. Конечно, вам будет трудно найти время для разбора и проверки возникших сомнений и вопросов в связи с моим анализом. Но если вы действительно честные и неподкупные журналисты, то вы не оставите в своей душе это письмо без последствий – постараетесь понять мою точку зрения и мои аргументы и факты непредвзято.

И вот уже в который раз я начинаю анализ статьи Виталия Аркадина. Постараюсь писать конкретно и лаконично, хотя сомневаюсь, что может получиться что-либо вразумительное.

Итак, в «Белый лебедь» свозятся ярые и неисправимые нарушители режима содержания из разных управлений. Преобладает в основном такой спецконтингент: воры в законе, лидеры и авторитеты преступного мира, картёжники и склонные к побегу из мест лишения свободы. Естественная физическая потребность в свободе служит поводом для запуска в бетономешалку человеческих судеб. В самом начале возили только из управления «Усольеспецлес». Затем нетрадиционные методы получили широкое признание в верхах, и было получено разрешение свозить из других областей и управлений.

Меня привезли первый раз из колонии № 5 строгого режима, которая находилась севернее Соликамска, в глухой тайге, за 150 км от цивилизации. Чердынь, возможно, вы знаете – это историческая столица Пермского края, а район, в котором я пребывал, лишён даже этой исторической достопримечательности. Только сосны и ели кругом, да медведь – хозяин.

А на посёлке Пильва начальник нашей зоны – это был Бог, нет, извините, дьявол, так как зона – это всесоюзная сточная яма отбросов общества, но вырастает в своём значении в той глуши до центра Вселенной.

Причина моего попадания в «Белый лебедь» на исправление была чисто прозаическая: я был опасным побегушником, и, чтобы сломать меня физически и морально, мне уготовили, как рождественский подарок, это грозное и суровое испытание в настоящем застенке. На своей зоне пресс, который мне устроил начальник по POP майор Поздеев, я выдержал, хотя меня морили в штрафных изоляторах месяцами. В холоде, в голоде, лишая самых элементарных человеческих условий. Был случай, когда я двое суток лежал без сознания в шизо – от побоев. Естественно, без оказания медицинской помощи. (Меня, кстати, всегда в изоляторах ждала такая участь.) Но назло администрации не сдох. Также капитан Чугунов, начальник роты охраны, за одну мою попытку побега с бура (барак усиленного режима) подвешивал на удавку. И вот когда они убедились, что своим беззаконием сломать меня не в силах… А я созрел, как переспелая вишня, и готов был психологически и морально идти на самый крайний шаг: убить несколько садистов в форме и с боем прорваться на свободу или погибнуть. Шекспировский вопрос:

«…Быть или не быть? – вот в чём вопрос.
Достойно ль терпеть безропотно позор судьбы,
Иль надо оказать сопротивление:
Восстать, вооружиться, победить
Или погибнуть?..»

Оказывается, проблемы Гамлета очень актуальны и в наше время. Я был в отчаянии и на краю пропасти.

Выдержка моя уносилась от шквала беспредела и бесчеловечности, как пески барханов в пустыне. И вот, видимо разузнав о моём окончательном решении – а я заказал охотничий нож и нунчаки, что абсолютно точно говорило о моём желании вооружиться, – только тогда, страхуя себя от происшествий, меня отправили в «Белый лебедь». Предварительно позвонив, чтобы встретили и устроили в лучшем виде. Это я вычислил из «торжественного» приёма, который с нашего этапа устроили только мне одному. А я не дал для такого «чествования» ни малейшего повода. Я очень тактично и культурно себя веду: есть такая особенность характера.

Уважаемые сотрудники редакции, как видите, я не способен написать кратко, хотя знаю, что краткость – это сестра таланта. Значит, ещё один недостаток. Я, конечно, понимаю, что занимаюсь повествованием, а не анализом. И по объёму, вероятно, выльется на приличную повесть. Ну что же, такое сильное эмоциональное состояние вызвала статья. Меня уже сейчас от воспоминаний об испытанном на себе потряхивает (в буквальном смысле). И я начал нервничать, как барышня при виде мыши. Ещё не хватало закатить истерику. Ну ладно, не буду касаться эмоций, а заодно и частностей. Зачем дрожать нервной лихорадкой?

Главное, поймите следующее: в разряд склонных к побегу я попал осознанно, так как приговор суда по обвинению в умышленном убийстве я считал неправомерным. В 1980 году Пермский областной суд осудил меня (в составе преступной организованной группы) за разбойное нападение и умышленное убийство и приговорил к 15 годам усиленного режима.

Я ЭТОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ НЕ СОВЕРШАЛ

Вся моя вина заключалась в следующем: я пошёл с подельником на кражу из квартиры. Находился у подъезда на атасе (извините за блатной жаргон). Подельник совершил кражу, но через 2 дня я узнал, что в квартире была старушка, которую он связал, а она умерла…

Вот так сфабриковали дело и на меня. Он пытался главную вину за убийство переложить на мои плечи. Стрелочник из него получился неплохой. Но я его понимаю, так как его судили за два убийства при разбойных нападениях, и, опасаясь ВМН (расстрела), он оговорил меня. В общем, убедился в отсутствии у Фемиды беспристрастности – она, оказывается, действительно с завязанными глазами и ничего не видит. И, конечно, когда меня этапом привезли в колонию усиленного режима, то я увидел советских рабов на лесных плантациях. В своей прошлой жизни я был закалён в трудных условиях, но от увиденного я оказался в состоянии отчаяния. Можно даже выразиться: я был в шоке. Боже мой (я часто вспоминал Бога всуе, хотя был атеистом), пятнадцать лет влачить жалкое существование в этом кошмаре. Да никогда не смирюсь! Я вам устрою кордебалет. Способностей у меня хватит.

Учитывая, что я бывший разносторонний спортсмен: лыжник, биатлонист, борец, легкоатлет и т. д. – можете многое перечислять и не ошибётесь. К тому же родился под знаком Водолея, что тоже для посвящённых говорит обо мне очень многое, а для непосвящённых я дам краткую характеристику человека, родившегося под этим знаком Зодиака. Человек, появившийся на свет в 20-х числах января и по 18 февраля, имеет характер особенный: дружелюбный и общительный, и это, уважаемые, бесспорно, так как в этом я убеждаюсь всю свою сознательную и несознательную жизнь. Для меня признание и восхищение мной всегда очень много значило. И я почти всегда горел, как звёздочка, в любой компании (предпочтительнее были незнакомые, которых требовалось завоевать и покорить). Вот это желание выделяться и быть эксцентричным, возможно, в какой-то мере тоже внесло свой вклад в моё падение в эту бездну.

Одним словом, любил удивлять, восхищать и радовать. К этим качествам, естественно, как спутник Луна у Земли, имел такие свойства характера, как оптимизм и коммуникабельность.

К этим положительным качествам, как довесок, был вежлив, аккуратен и чистоплотен в любых условиях. Что сделать порой было очень сложно. Особенно при развитом социализме с этим было столько проблем: то баня не работает, то мыла и порошка нет, то туфли новые через пару дней разлетелись, будто я в них в футбол играл. Согласитесь со мной хоть в этом. Далее, искренен и великодушен. Также незлопамятен и немстителен. Прощаю врагов даже в том случае, когда мог бы мстить без каких-либо неприятностей для себя. И в этом даже нахожу удовольствие. А случаев подобных было в моей жизни многовато, что, мне кажется, не красит особо опасного преступника. А вот условности, педантизм и рутина – это для меня пустой звук. Интересно, а чем звук можно наполнить? Кроме того, никаких границ в мире не признаю, ни государственных, ни этнических. Только моральные имеют право на существование.

Максималист. Если любить, так любить. Если страдать, так страдать. Если гореть, так обязательно только синим пламенем. Если дружить, то желательно до гроба. А если воевать, то необходимо до окончательной победы. А поражения – это только наука на будущее и модулирование новой стратегии и тактики, исходя из ошибок прошлого. Середины не признаю ни в чём. Хотя и убеждают, что она бывает золотая. Компромиссы можно заключать, но не со своей совестью. Если она противится, значит, не может быть и речи о примирениях.

К этому добавлю, что очень энергичен, подвижен, склонен ко всему необычному, новому, яркому и оригинальному.

Из-за природного свободолюбия предрасположен к невзгодам (их у меня целый склад) и, без сомнения, к бродячей жизни.

За свои скромные, небогатые возможности успел объехать весь Союз. И кем только не был за это время!

«И окурки я за борт швырял в океан,

Воспевал красоту островов (курильских) и морей»: Охотского, Японского и Тихого океана…

Страсть к путешествиям у меня необычная, а также к риску и авантюре. Только появляется возможность проверить себя в экстремальной ситуации – и я, как пионер, всегда готов.

И, конечно же, большая, пламенная любовь к независимости. Эта черта, данная от природы, усилилась, как генератором, воспитанием, так как отец у нас погиб, когда мы вышли из младенческого возраста, и такое крушение для нашего семейного корабляне прошло даром. Мать осталась с тремя детьми. Старшей сестре было восемь с половиной годиков, мне шесть с половиной, а младшей исполнилось пять лет. Мать успевала дать нам только самое необходимое: кое-как прокормить и одеть. Сколько я себя помню, всегда слышал, что наше государство самое гуманное, самое справедливое и самое милосердное. Только я с юных лет воспринимал эти лозунги, как самое наглое враньё. Мы жили вчетвером всего на ПО рублей. Из них 30 рублей была пенсия за убитого отца.

И раз уж коснулся этих тяжёлых воспоминай, то приведу один характерный для той поры пример. Помню, короткое время мать работала посудомойкой в столовой. Естественно, приносила объедки со столов для нас. Объедки – это ничего страшного. Пострашнее было другое: помню, однажды, она пришла домой очень радостная. «Мам, чему ты так радуешься?» – спросил я. Она молча разжала кулак, и на ладони я увидел мелочь: 12 коп. – это была плата за проезд на двух автобусах. Один километр от остановки она шла и не верила своему счастью: сэкономила столько денег. А я хорошо знал её характер и представил, как она трепетала, как осиновый лист на ветру. А вдруг контроль? А вдруг кондуктор напомнит о билете? Вот будет стыдно и неудобно. Она в таких случаях готова была под землю провалиться. А жить на что-то надо было, и выбор был нелёгкий, но выбирала противное её воспитанию и совести. Я был юношей с очень чувствительной душой. От ненависти к неизвестному врагу в образе Системы я готов был разорваться и подорвать своим телом дворцы, а мир оставить хижинам. Если в то время мне бы дали динамит, то я вошёл бы в историю как самый молодой экстремист и террорист. Но динамита, к моему счастью, не оказалось, поэтому я сейчас пишу эти строки. И в то время я не видел истинного пути для выхода из тупика. Но я, кажется, уважаемые, отклонился, и пора потихоньку выходить из лабиринта воспоминаний

Так вот, нас, «безотцовщину», как нас называли, воспитала улица (это в традиционно-обобщённом смысле), а меня ещё и природа-матушка. Низкий поклон ей за это. За то, что я находил радость, красоту и вдохновение, а также отдохновение от житейских невзгод. Я был с юных лет завзятый и непревзойдённый рыбак, охотник и турист. В четвёртом классе я уже ездил один на рыбалку с ночёвкой. А в пятом испытал себя ночёвкой в лесу зимой, в тридцатиградусный мороз. Я леса не боялся ни в ураган, когда с корнем выворачиваются ели, ни в буран, ни в лютый, под 40 градусов мороз. И даже ночью. Разве можно бояться Природы? Это же не человек с извращённой психикой. А в 14 лет нелегально купил ружьё и ходил в лес, который был в ста метрах. Попытки егерей забрать у меня берданку всегда заканчивались так: я целился самому ближнему в голову и говорил: ещё шаг – и буду стрелять! Естественно, мои угрозы проверить желающих не находилось. Конечно, потом приходили с участковым милиционером и делали обыск, без всяких ордеров и постановлений, но у них энтузиазм улетучивался, так как у нас был частный дом с чердаком, сараями и подвалом. На тщательный осмотр у них терпения никогда не хватало. А я был мудрый пескарь, и после первого посещения делегации милиции с егерями я ощутил тревогу за свой арсенал и своё сокровище и нашёл лучшее укрытие в хлеву для двух свиней. В это помещение можно было заходить только в резиновых сапогах. В стене был тайник для моего вооружения.

Вот вкратце я дал описание своего характера. И теперь вы понимаете, какая крайне полярная ситуация сложилась у меня, когда я окунулся в этот тюремный омут. В клетку посадили Тарзана. Правда, более цивилизованного и испорченного коммунистическим воспитанием. Впрочем, я не сказал того, что кроме природы и матери я ещё любил книги. Из которых получал знания о благородных, сильных и смелых людях, словно экскаватором, вычерпывал информацию из литературы разных жанров. Книги были моими любимыми учителями и наставниками. Но, к огромному сожалению, коммунистическая идеология создала огромное информационное поле, искажающее истинное положение дел в стране. И поэтому на систему судопроизводства я смотрел сквозь розовые очки и полностью был уверен в том, что, несмотря на вопиющие процессуальные нарушения следователей, расследующих уголовное дело, думал, всё ерунда, на суде разберутся. Это же наш советский суд, самый гуманный суд в мире.

Оказалось, что у суда совсем другие функции – это был пресс-штамп, из-под которого вылетали утверждённые обвинительные приговоры. Я с начала судебного процесса смеялся, когда видел всё несоответствие, и все противоречия реальным фактам, и все подтасовки, которые были полной противоположностью моим представлениям о справедливости. Когда же судья Хреновский зачитал приговор и одного из моих подельников приговорил к высшей мере наказания – расстрелу, а мне выдал максимальный срок по статье – пятнадцать лет усиленного режима, я пал духом! Меня даже когда били колом по голове – это переносилось намного легче. Правда, разочарование пришло не сразу – этому способствовало такое событие. Перед тем, как окончательно пасть духом, я попал под молотки (деревянные, называемые киянками) и дубинки. Меня избили так, как не били, мне кажется, никогда в жизни. Нет, уважаемые, один раз в Сахалинской области, на острове Шикотан, я попадал в больницу после избиения, и меня привели в сознание только через двое суток. Но там всё справедливо: была крупная групповая драка (более 100 человек), в которой только наших погибло семеро. Странное было разделение: с одной стороны, вербованные и жители посёлка, в основном малолетки, а противниками и врагами мы считали матросов и рыбаков с сейнеров, БМРТ и плавбаз.

А теперь меня убивали за маленький, малюсенький пустячок. За который даже не трогали в тюрьме особого режима во Владимирском централе. Это я провожу сравнение, чтобы вы сделали собственный вывод. Следовательно, есть подозрение и предположение, основанное на догадках и интуиции, что кому-то необходимо было в тот критический момент вывести меня из строя. А я после суда опять хотел вскрыть весь механизм и основных организаторов этой преступной группы. У меня с ними был серьёзный конфликт, который произошёл за три месяца до нашего задержания.

Основная причина нашей внутренней конфронтации была в том, что они требовали от меня, чтобы я психологически обработал мужа моей старшей сестры для того, чтобы он поставлял секретные сведения о новейших технических разработках в ракетостроении, а также о подготовке к запуску и пусках космических ракет. Соловьёв Владимир закончил Высшее командное инженерное училище в г. Перми – с золотой медалью. И поэтому мог выбирать, где ему служить в ракетных частях. Безусловно, он выбрал космодром Байконур. В то время это был самый известный в мире космический центр, благодаря полёту в космос Юрия Гагарина. У Володи было отличное инженерное образование. А также физически он был развит прекрасно. По многим видам спорта имел первый разряд. Однако у него был и очень существенный недостаток: он был склонен к постоянному употреблению алкоголя. Алкоголь и наркотики, как удав в засаде, умеют терпеливо ждать свою жертву. Поэтому он деградировал медленно. А в 1975 году он выглядел бравым офицером, имеющим таланты от родителей и стремление развиваться в избранной профессии. Он участвовал в подготовке к запуску ракет с космонавтами. Яркий пример – запуск «Союз-Аполлон».

Они жили в г. Ленинске. В 1975 году я съездил к ним в гости. Пообщавшись с сестрой, я понял, что она имеет перспективу быть генеральшей. Это была её голубая мечта с детства и юности. А так как я очень любил сестру, то решил не вносить в её жизнь свою, диссидентскую идеологию. И не разрушать её душевный мир, мировоззрение и её цели (над которыми я иногда ехидно посмеивался). Из этой поездки я привёз в Пермь целый чемодан фотографий с космонавтами. Как они у меня оказались, я раскрывать не буду, чтобы не компрометировать отважных и смелых людей, осваивающих космическую целину. И гордился этими очень редкими снимками, как ребёнок, перед всеми знакомыми. Как будто я сам был космонавтом.

Просмотрели их и эти два резидента. На какую разведку они работали, мне было неизвестно. Безусловно, они убедились в том, что я имею доступ в ближнее окружение космонавтов, и поэтому ещё серьёзнее стали меня психологически обрабатывать. Один из них был в то время директором БММТ (Бюро международного молодёжного туризма) «Спутник». На их предложения я достал с книжной полки уголовный кодекс и указал на 64-ю статью, которая гласила: измена Родине (шпионаж) – высшая мера наказания, расстрел. И сказал: я своих близких подставлять не буду.

Естественно, их мой решительный отказ не устраивал. И поэтому они, как ядовитые пауки, стали плести вокруг меня смертельную паутину. Безусловно, социалистическая система была диктаторским режимом, который необходимо было свергнуть. И я был внутри зарождающегося процесса разложения. Кроме того, нашу группу инакомыслящих создали и объединили этой антигосударственной идеологией работники КГБ. И они старались подавить мою волю, втянув в серьёзный криминал. И когда я в их расставленную сеть попал, тогда они приехали ко мне домой и выдали жёсткий ультиматум: или я выполняю все их требования, или окажусь под следствием, обвиняемым в серьёзном преступлении – в убийстве.

После их отъезда я всю ночь размышлял над сложившейся ситуацией. Меня подставил мой товарищ Якимов. Он уже был в их руках марионеткой. Что же делать – сверлила мозг одна надоедливая, как комар, мысль. Ещё дальше залазить в это зловонное болото? Или разрубить, как гордиев узел, одним ударом меча? Приехал мой подельник, и я ему предложил бежать вместе со мной из Советского Союза. У меня уже была одна неудачная попытка побега в Японию в 1977 году. Её я опишу в отдельном рассказе. На моё предложение он ответил, как сформировавшийся фаталист: все под Богом ходим, моя жизнь в Его руках. Такая жизненная позиция меня удивила. Неужели Серёжа стал религиозным фанатиком? Я знал от его близкого дружка и подельника по убийству, что Серого – такая у него была кличка – они приговорили к смерти. По их раскладу, Серый должен был устранить на тот свет какого-то наводчика на квартиру, в которой они совершили убийство. А потом и его очередь была отправиться в иной мир. Ему я не мог этого сказать, так как своему товарищу он верил безоглядно. Тогда меня они устранили бы быстрее. Такая, оказывается, уголовная романтика в чистом виде.

Конечно, я пытался его убедить, что такая позиция чревата серьёзными последствиями, но все мои аргументы не достигали его сознания. И тут я сразу вспомнил о том, что в городе у меня есть двойник – Владимир Пенкин, с которым меня часто путали его девушки. С одной очаровательной особой я даже не удержался и переспал. (Хотел подшутить, однако юмор у меня в то время был без нравственных границ). Естественно, во время интимной близости она быстро прозрела. Я попросил её оставить мою неординарную выходку в секрете. Она согласилась и даже очень долго смеялась. Но если его девушке было смешно, то с Володей проверить его реакцию я не испытывал желания. Благоразумие тоже иногда показывало, что оно у меня существует.

Я решил, что нужно украсть все его документы, по которым я легко проеду в погранзону. На время я решил отъехать из города, чтобы разобраться во всём в спокойной обстановке. Но 10 июня 1979 года был захвачен спецгруппой в Липецкой области. Из Липецка самолётом доставили в Москву, а оттуда на Ту-144 в Пермь. Но в Москве меня допрашивали следователи из особого отдела, так как наша преступная группа имела политическую окраску. Добавлю такой факт, что все арестованные раньше нас подельники уже заливались курскими соловьями. И напели соловьиных трелей столько, что у меня появилось ощущение приближения «старушки с косой». Вскрылись такие эпизоды, в которых я не участвовал, а только о них слышал от исполнителей. Но оказывается, по их словам, я там был и выполнял главную роль. Каждый спасал свою волчью шкуру и оговаривал других.

Я включил свой интеллектуальный резерв и усиленно искал аварийный выход. Ни в коем случае нельзя паниковать – делал я себе психологическую установку на поведение. Нужно сконцентрироваться! Ни одного слова о преступлениях. Всё перевести в политическую плоскость. И я попросил у следователей бумагу и ручку, чтобы обдуманно дать показания на организаторов, служащих в КГБ. И о том, что они меня шантажировали. Почему-то я был уверен, что социалистический режим не станет выпускать этого «джина из кувшина». Утром я отдал свои показания, и снова самолётом, под усиленной охраной уже пермского спецконвоя, меня доставили в Пермь.

Среди сопровождавших спецов оказался хорошо мне знакомый Игорь Смышляев. Мы занимались вместе с ним борьбой дзюдо в сборной области в «Динамо». За три часа полёта он, сидя в соседнем кресле, сумел пересказать всю информацию, какую имел о моих подельниках. В дальнейшем я убедился в том, что она была достоверной. И, кроме того, когда в ИВС на меня набросились любители избивать задержанного в наручниках, то я после двух пропущенных ударов отскочил и хотел дать сдачи. Конечно, я забыл о том, что я не на улице, и тогда Игорь снова мне помог. Он убедительно сказал: «Я вам бить его не советую. И вмешиваться не собираюсь». И они сразу успокоились, словно дрессированные собачки.