Государство чувств. Ориентирование во внутреннем мире

Жизненный опыт похожих чувств частично обобществляется или наследуется ими. Эти «навыки чувствования» расширяют спектр чувства, но иногда наносят ему урон, снижая непосредственность и яркость восприятия.

*

«Дружба», «любовь», «симпатия», «ненависть»… – каждое из этих названий обозначает скорее не вид того или иного чувства к человеку, а свойство этого чувства. Чем глубже чувство, тем менее пригодно для него однозначное название. Своей определённостью и предвкушением необходимых мер воздействия общие имена чувств похожи на заголовки статей уголовного кодекса. Не так уж много подданных в государстве твоего сознания, чтобы приговаривать их к обязательному ношению ярлыков. Разве что в рабочем порядке употребить какую-то из категорий – для удобства, для решения конкретной задачи самопознания.

Не только давать чувствам имена – вообще говорить о них нужно поменьше. При самых добрых намерениях искренность слов ограничена и убога. Намного существеннее поведение, проявление чувств. Такое проявление чувств, которое скорее диктует слова, чем подчиняется им.

Часть третья. Главные чувства

Размышления и сны

Чувство дружбы: любовь к ближнему

Дружелюбие и дружеская любовь

Чувство дружбы относится к наиболее естественным, наиболее привычным человеческим чувствам. Но диапазон его велик: от тёплого приятельства до пронзительной страсти. Можно до бесконечности изучать закономерности психической механики дружбы. Можно выделить дружбу-привычку и дружбу-отдушину, дружбу-полезность и дружбу-долг, дружбу-господство и дружбу-рабство… И всё же попробуем сосредоточиться не на психологических подробностях, а на основных чертах этого чувства. В чём же они, эти основные черты?

Наверное, сердцевина чувства дружбы – это любовь, если не бояться обращения к такому пронзительному слову. Надо лишь его уточнить. Любовь дружеская отличается от любви мужчины к женщине и женщины к мужчине отсутствием того особого напряжения, которое существует между полюсами пола. Дружеская любовь отличается от любви милосердия своей определённостью, направленностью именно на этого человека. Чувство дружбы в его наиболее светлых проявлениях – это и есть любовь к ближнему, к тому самому конкретному живому человеку, который рядом с тобой.

Не всегда, конечно, чувство дружбы становится такой любовью. Для нас важно, что оно может ею стать. Что-то приходит к нам само, чем-то мы можем помочь или помешать развитию чувства. И особую роль в этом играют два наших душевных качества: общая расположенность к дружбе (дружелюбие) и глубинная способность к дружеской любви.

Дружелюбие создаёт множество возможностей. Оно заметнее как человеческое свойство. Оно облегчает возникновение дружеского чувства, но не определяет его судьбу. Некоторые люди способны устанавливать симпатическую связь с первого знакомства, но не умеют ни с кем выйти за пределы тёплой приятельской расположенности.

Глубинную способность к дружеской любви обнаружить в себе труднее, но вряд ли она может вовсе отсутствовать в человеческой душе. Разведка и добыча этого драгоценного энергоносителя – важная задача внутреннего ориентирования.

Сон об усилиях милосердия

Комната, куда я вошёл, была заставлена шкафами и столами, но в ней не было ни дивана, ни кровати. Посреди комнаты лежало расшитое покрывало, а на нём страдало существо. Что за существо, откуда оно взялось – это мне было неизвестно. То ли с летающей тарелки, то ли из другого измерения. Существо было тонким и полупрозрачным. Оно мерцало перламутровым светом, и ему было плохо. Заметив меня, существо замерцало немного ярче, но чувствовалось, что из него уходят последние силы.

Помочь мерцающему существу никто, кроме меня, не мог: мы были одни в комнате, в доме, а может быть и в городе. Я рылся в шкафах, находил еду и лекарства, пытался укутать существо одеялами, чтобы его согреть, но всё это было не то. По мерцанию я понимал: не то, – но не мог понять, что же нужно. В доме стояла тишина, улица была пустынна, на чью-то ещё помощь рассчитывать было невозможно. Я притащил таз с водой для увлажнения воздуха, ставил пластинку с музыкой, включал вентилятор, калорифер, ионизатор, задергивал шторы, но всё это было не нужно.

Перепробовав всё, что мог придумать, я сел рядом. Может, его погладить? Я протянул руку, но почувствовал острые покалывания электрических разрядов. Это не была оборона: существо глядело на меня с надеждой и мольбой. А я ничем помочь не мог.

Мной овладело отчаяние.

Я склонился к мерцающему существу – и вдруг заметил, что словно отражаюсь в нем, в его груди: там виднелась моя крошечная фигурка, оцепеневшая в отчаянии. Но вот эта фигурка шевельнулась, встала, взглянула на меня, сидевшего неподвижно, и поманила меня к себе…

И я понял. Это существо просто ждёт меня, моего внутреннего внимания, моей любви – а я пытаюсь отделаться от него какими-то предметами. «Вот я здесь, с тобой», – подумал я, и тёплая волна нахлынула на меня. Существу становилось всё лучше и лучше, а мне – радостнее и светлее. Я заметил, что тело моё стало прозрачнее, и в груди виднелась крошечная фигурка мерцающего существа.

Мы поели, весело перекидываясь мыслями, и выбежали из дома на улицу, которая неожиданно оказалась оживлённой и многолюдной.

К себе или от себя

Во всём разнообразии дружеских чувств можно выделить две основные тональности, две возможных направленности чувства дружбы: к себе и от себя. Что лежит в основе моего чувства дружбы к этому человеку – потребность в собственном душевном удовлетворении или внимание к другу, к другому человеку?

Когда чувство дружбы направлено «к себе», оно удовлетворяет нашу потребность в наперснике, в особых отношениях с кем-то, не так важно с кем, даже потребность в альтруизме (границы которого весьма удобным образом сужены до одного человека) … Основным ориентиром такого чувства остаюсь я сам, мои особенности и мои устремления. При этом я могу быть снисходителен к другу, а могу быть и требователен: он должен не мешать мне дружить с ним.

Чувство дружбы, направленное «от себя», сосредотачивает меня не на своей личности, а на личности друга. Оно становится шансом на освобождение от сковывающей силы эгоцентризма. Требовательность относится уже не к другу, а к себе самому. За друга испытываешь ответственность, а это переживание совсем другой природы. Оно не исключает требовательности к другу, но это лишь часть борьбы за то, чтобы друг был самим собой. В этой борьбе мы можем стать для другого той точкой опоры, которую он не смог найти в себе. Требовательность здесь непременно сочетается с терпимостью, и усилия дружбы оказываются плодотворнее усилий любого иного чувства.

Обе направленности чувства дружбы могут довольно органично сочетаться друг с другом. Если один из этих импульсов становится основным, то возникает – как следствие – и второй. И всё-таки кажется, что наша человеческая задача – в постепенном движении от природно-естественного «к себе» к духовно-естественному «от себя».

Сон про магазин дружб

В зале было на удивление пусто. Никакой очереди нуждающихся в дружбе. Длинными рядами тянулись стойки, на которых, как пальто или костюмы, болтались на вешалках бумажные фигуры в человеческий рост. Лицом каждой фигуры была большая фотография, а вся остальная поверхность была покрыта текстом. Фигуры слегка колебались под медленными потолочными вентиляторами, рождая ощущение безмолвной терпеливой толпы, ожидающей невесть чего.

– Чего изволите?

Это был длинный отутюженный продавец. Лицо его выражало полнейшее равнодушие, а полусогнутая поза – величайшую угодливость. Целлулоидные глаза обежали меня с ног до головы, и продавец понимающе кивнул. Бесшумным скользящим шагом он подплыл к одной из стоек, выбрал несколько вешалок с фигурами и направился к плюшевой шторе, изогнувшись на мгновение в мою сторону:

– Пожалуйте в примерочную.

В комнатке за шторой не было зеркала, зато стояло кресло, в которое я был незамедлительно усажен. Продавец вывесил на дальней стенке одну из фигур. Лицо было приятное. Надписей было много, но я мог прочесть только две верхних, наиболее крупных: «НАДЁЖЕН» и «ОСТРОУМЕН». Продавец пододвинул мне поднос с биноклями. На каждом бинокле был указан срок: «Через 2 года»; «Через 5 лет»; «Через 10 лет»… Чем больше был срок, тем более мелкие надписи мог я различить на фигуре. Это означало, видимо, что через пять лет я пойму ранимость своего друга, а через десять – его внутреннюю сосредоточенность.

Когда я перебрал все бинокли, продавец подскочил к фигуре и перевернул её на другую сторону, где лицо было искажено гневом, а надписи были сделаны на мрачном фоне, отчего различить их было гораздо труднее. Здесь были обозначены отрицательные качества предлагаемого друга.

Видя, что я не проявляю энтузиазма, продавец заменил фигуру на другую, потом на третью. Замешательство моё становилось всё сильнее. «Извините», – пожав плечами, произнёс продавец, вынул из кармана трубочку с аэрозолем и брызнул мне в лицо. Я почувствовал, что всё во мне замерло, тело стало плоским, лицо застыло… Продавец подхватил меня, прицепил на свободную вешалку и понёс в зал.

Дружба – встреча чувств

Не будем путать чувство дружбы с тем, что называют просто дружбой. Дружба – это сочетание двух чувств, их взаимодействие, их развитие, их общие условия существования. Чувство дружбы – это круг индивидуальных переживаний, порою находящих отклик, порою односторонних, но всегда разворачивающихся в душе одного человека. Наверное, не бывает поэтому идеально симметричной дружбы, да и не может симметрия относиться к её достоинствам. Но если чувство дружбы остаётся совершенно безответным, что-то не так, по-видимому, в нём самом.

Как и любовь, дружба создаёт особое родство между людьми. В нём можно разглядеть большое или малое чудо преображения: чужое переходит в своё, стороннее в близкое, инородное в любимое. И когда это чудо возникает, многое зависит от того, какое мы примем в нём участие.

Чувство дружбы открывает перед человеком один из путей к душевному творчеству. К творчеству – с его удачами и неудачами. Здесь существуют и свои основы мастерства, и приливы вдохновения, и поиски творческого стиля. И, как во всяком творчестве, – выбор между мастерством и ремесленничеством.

Живые лица

Отвлекусь немного от книги, посоветовав то же самое и читателю. Если вспомнить те дружеские чувства, которые испытывал в прошлом, если подумать о тех своих друзьях, с которыми и сейчас связывают живые нити, можно попробовать на вкус, на соответствие жизни те мысли, о которых шла речь.

Вот передо мною встают лица моих друзей. Вот одно из них – родное и привычное. К себе или от себя направлено это моё дружеское чувство? Могу ли я мысленно войти в его обстоятельства жизни, почувствовать его боль и откликнуться на его интересы? Вкладываю ли я в наше общение свои творческие способности или просто позволяю им течь согласно рельефу повседневности?.. Ну-ка, ну-ка, не экономлю ли я здесь свою душу – и не слишком ли многое теряю на этой разорительной экономии?.. А здесь?.. А здесь?..

Без живых лиц, вошедших в мою или в твою судьбу, безжизненны мои или твои размышления. В этом смысле – почаще бы нам отвлекаться от книги!..

Сон про зеркальную дверь

Вокруг возвышались осанистые сосны с высокими кронами. Под ногами пружинил хвойный ковер. Мы шли с Альтером вперёд, зная куда надо идти, но не зная зачем. Альтер, мой лучший друг, шёл рядом, и нам обоим дышалось легко. Сосновый бор перешёл в смешанный лес. Нас вела тропинка, с которой уже нельзя было свернуть, – так плотны были заросли, подступающие справа и слева. Вдруг Альтер схватил меня за руку – и вовремя. Тропинку перегораживала высокая зеркальная дверь.

В зеркале отражались деревья, трава и небо, но не было наших с Альтером отражений. Сделай я ещё шаг, я ударился бы об эту дверь со всей энергией беспечного путника.

Но Альтер, остановив меня, шагнул вперед, приоткрыл дверь и исчез за ней. Я подождал в растерянности, надеясь, что он тут же вернётся. Потом решился – и тоже вошёл.

В нескольких шагах от себя я увидел Альтера. Он был не один: рядом стояли два других человека. Их лица вызвали во мне смятение. Один из них был похож на Альтера. Точнее, Альтер был похож на него: это был, так сказать, Альтер-Альтер. Его лицо было не столь обаятельно, но оно было глубже и значительнее. На лице Альтера-Альтера отражались такие переживания, которых я и не подозревал в своём друге. Казалось, каждый час прожитой жизни оставил на этом лице свой отпечаток.

Лицо второго незнакомца тоже было мне знакомо. Это было моё лицо. Моё – и не моё. Мой двойник выглядел веселее и легкомысленнее, он с любопытством оглядывался по сторонам, но мне он напоминал фотографию, снятую с большого расстояния, на которой узнаёшь общие черты, – лицо, в которое невозможно вглядеться. Он обратился с какой-то малозначащей фразой к Альтеру, к моему Альтеру, с которым мы шли до сих пор рядом, и тот что-то ответил ему, как будто кроме них двоих здесь никого не было.

«Кажется, эти двое лучше знакомы, чем мы с тобой», – сказал мне Альтер-Альтер. – «Может, нам удастся это поправить?..» И мы пошли дальше по тропинке, и вглядывались друг в друга больше, чем говорили.

Островки общения: мимолетность или постоянство