Бюг-Жаргаль

– Что мне за дело? – ответил я. – Если б я получил хоть одну минуту свободы, я добивался бы его смерти, а не моей жизни!

– Что это значит? – спросил Биасу. – Ты как будто говоришь то, что думаешь, и вряд ли хочешь шутить своей жизнью. Тут кроется что-то непонятное для меня. Тебе покровительствует человек, которого ты ненавидишь; он хочет спасти тебя, а ты хочешь его убить! Впрочем, мне все равно. Ты желаешь получить хоть минуту свободы, – это единственное, что я могу подарить тебе. Я отпущу тебя с ним; но прежде дай честное слово, что за два часа до захода солнца ты вернешься назад и отдашься в мои руки. Ведь ты француз?

Что мне сказать вам, господа? Жизнь была мне в тягость; к тому же меня возмущала мысль принять ее от Пьеро, которого у меня было столько поводов ненавидеть; быть может, на мое решение повлияла также уверенность, что Биасу, никогда не выпускавший из лап свою добычу, ни за что не согласится отпустить меня; я действительно хотел получить свободу всего на несколько часов, чтобы узнать перед смертью о судьбе моей любимой Мари, а значит, и о своей. Дать слово, которого потребовал от меня Биасу, доверявший чести француза, было самым верным и легким средством получить еще один день жизни; я дал его.

Связав меня этим обещанием, Биасу подошел к Пьеро.

– Alteza, – сказал он угодливо, – белый пленник в вашем распоряжении; вы можете увести его; он волен следовать за вами.

Я никогда не видел, чтобы глаза Пьеро сияли таким счастьем.

– Спасибо, Биасу! – вскричал он, протягивая ему руку. – Спасибо! Ты оказал мне такую услугу, что можешь теперь требовать от меня все, что захочешь! Продолжай командовать моими братьями с Красной Горы до моего возвращения.

Он повернулся ко мне.

– Раз ты свободен, идем!

И он увлек меня с необыкновенной настойчивостью.

Биасу смотрел нам вслед с удивлением, сквозившим даже в почтительных поклонах, которыми он провожал Пьеро.

XLIV

Мне не терпелось остаться с Пьеро наедине. Его смущение, когда я спросил о судьбе Мари, оскорбительная нежность, с какой он осмелился произнести ее имя, еще укрепили ненависть и ревность, вспыхнувшие в моем сердце, когда я сквозь пламя пожара в форте Галифэ увидел, что он уносит ту, которую я едва успел назвать своей женой. Что значили для меня после этого великодушные упреки, которые он бросал при мне злодею Биасу, его попытки спасти мою жизнь и даже необыкновенная странность всех его поступков и слов? Что значила для меня тайна, казалось, всегда окружавшая его? Тайна его неожиданного появления передо мной живым и невредимым, когда я был уверен, что присутствовал при его смерти; тайна его плена в лагере белых, после того как я видел, что он утонул в Большой реке; тайна превращения раба в повелителя, пленника – в освободителя? Из всех этих (непонятных происшествий для меня было ясно только одно: гнусное похищение Мари – обида, требовавшая мести, преступление, требовавшее наказания. Все, что случилось необъяснимого за это время, могло лишь заставить меня отсрочить мой приговор, и я с нетерпением ждал минуты, когда призову к ответу моего соперника. Эта минута настала наконец.

Мы прошли сквозь тройную цепь негров, распростершихся при виде нас и кричавших с удивлением: «Miraculo! ya no esta prisoniero!»[109 - О чудо! Он уже не пленник! (исп. – Прим. авт.)] Не знаю, о ком они думали: о Пьеро или обо мне. Наконец мы вышли за границы лагеря; последние сторожевые посты Биасу скрылись за деревьями и скалами; Раск весело обгонял нас и снова прибегал назад; Пьеро быстро шел вперед. Я резко остановил его.

– Послушай, – сказал я ему, – незачем идти дальше. Уши, которых ты боялся, теперь не могут нас услышать; говори, что ты сделал с Мари?

Голос мой прерывался от сильного волнения. Он кротко посмотрел на меня.

– Опять! – сказал он.

– Да, опять! – вскричал я в бешенстве. – Опять! Я буду спрашивать тебя снова и снова, до твоего последнего вздоха и до моего последнего дыхания. Где Мари?

– Значит, ничто не может рассеять твоих сомнений во мне? Ты скоро все узнаешь.

– Скоро, негодяй? – возразил я. – Я хочу знать сейчас же! Где Мари? Где Мари? Слышишь? Отвечай, или жизнь за жизнь! Защищайся!

– Ведь я уже говорил тебе, что не могу, – отвечал он с грустью. – Поток не борется со своим источником; ты трижды спас мою жизнь, и она не может бороться с твоей жизнью. Да если б я и захотел, это невозможно. У нас только один кинжал на двоих.

С этими словами он вытащил кинжал из-за пояса и протянул его мне.

– Возьми, – сказал он.

Я был вне себя. Я схватил кинжал и приставил блестящее острие к его груди. Он не подумал уклониться.

– Несчастный, – вскричал я, – не принуждай меня к убийству! Если ты сейчас же не скажешь мне, где моя жена, я воткну тебе в сердце этот клинок!

Он ответил мне без гнева:

– Ты мой господин. Но я молю тебя, дай мне еще час жизни и следуй за мной. Ты сомневаешься в том, кому три раза спас жизнь, в том, кого называл своим братом; но слушай, если через час ты все еще будешь сомневаться во мне, ты волен убить меня. Это ты всегда успеешь. Ты же видишь, что я не буду сопротивляться. Заклинаю тебя именем самой Марии… – и он прибавил с усилием: – твоей жены. Еще один час; и если я так умоляю тебя, то, поверь, это не ради меня, а ради тебя!

Его голос, полный невыразимой грусти, звучал необыкновенно убедительна. Какое-то смутное чувство говорило мне, что, быть может, все это правда, что одного желания спасти свою жизнь было бы недостаточно, чтобы придать его словам такую проникновенную нежность, такую кроткую покорность, и что он умоляет не ради самого себя. Я еще раз подчинился той тайной власти, которую он имел надо мной и в которой я тогда стыдился себе признаться.

– Хорошо, – сказал я, – даю тебе отсрочку еще на час; я пойду за тобой.

Я хотел отдать ему кинжал.

– Нет, – сказал он, – оставь его у себя, ты мне не доверяешь. Но идем, у нас мало времени.

XLV

Он снова пошел вперед. Раск, который во время нашего разговора несколько раз убегал и опять возвращался к нам, как бы спрашивая взглядом, зачем мы остановились, теперь весело бежал перед нами. Мы углубились в девственный лес. Приблизительно через полчаса мы вышли на красивую зеленую поляну, окруженную высокими вековыми деревьями с густой и свежей листвой; по ней протекал родник, бивший из скалы. На поляну выходила пещера, темное отверстие которой все заросло вьющимися растениями: бородавником, лианами и жасмином. Раск хотел было залаять, но Пьеро знаком остановил его и, взяв меня за руку, ввел в пещеру.

В этом гроте, на циновке, спиною к свету, сидела женщина. Услышав звук шагов, она обернулась… Друзья мои, то была Мари!

На ней было белое платье, как в день нашей свадьбы, и венок из флер-д'оранжа, последний девичий убор молодой новобрачной, который я не успел снять с ее головы. Она увидела меня, узнала, вскрикнула и упала в мои объятия, теряя сознание от радости и волнения. Я был вне себя.

На ее крик из углубления в конце пещеры, где была устроена вторая комната, выбежала старуха с ребенком на руках. То была старая няня Мари и младший ребенок моего несчастного дяди. Пьеро сбегал за водой к роднику и брызнул несколько капель в лицо Мари. Их свежесть вернула ее к жизни; она открыла глаза.

– Леопольд! – воскликнула она. – Мой Леопольд!

– Мари!.. – ответил я, и слова мои замерли в поцелуе.

– Только не при мне! – вскрикнул кто-то раздирающим душу голосом.

Мы подняли глаза; это был Пьеро. Он стоял тут же, присутствуя при наших ласках, как на пытке. Его грудь высоко вздымалась, ледяной пот крупными каплями скатывался со лба, он весь дрожал. Вдруг он закрыл лицо руками и выбежал из пещеры, повторяя с отчаянием: «Не при мне!»

Мари слегка отстранилась от меня и воскликнула, глядя ему вслед:

– Великий боже! Леопольд, он, кажется, страдает, глядя на нашу любовь. Неужели он любит меня?

Крик невольника доказал мне, что он мой соперник; восклицание Мари доказывало, что он мой друг.

– Мари! – сказал я, и сердце мое наполнилось одновременно невыразимым блаженством и горьким раскаянием. – Мари, разве ты этого не знала?

– Да я и сейчас не знаю, – отвечала она, стыдливо покраснев. – Как! Он любит меня? Я никогда этого не замечала!

Я страстно прижал ее к своему сердцу.

– Я снова нашел и жену и друга! – воскликнул я. – Как я счастлив и как виноват! Я сомневался в нем!

– Как! В нем? – спросила Мари с удивлением. – В Пьеро? О да, ты очень виноват. Он два раза спас мне жизнь и, может быть, больше, чем жизнь, – прибавила она, опуская глаза. – Если б не он, меня разорвал бы крокодил; если б не он, негры… Пьеро вырвал меня у них из рук в ту минуту, когда они, видимо, собирались отправить меня вслед за моим несчастным отцом.

Мари замолчала и заплакала.

– Но почему же Пьеро не отослал тебя в Кап, к твоему мужу? – спросил я ее.