Стихотворения

Дверь неба отперла, –

Когда шестнадцать лет, шаг проследив за шагом
И дочь прекрасную всем сердцем возлюбя,
Ее признали мы своим верховным благом,
Лучом дневным в душе и в доме у себя, –

Когда решили мы: нам этого довольно!
Всё прочее есть бред, –
О боже, посуди, как тяжело, как больно
Сказать: ее уж нет!

    <1857>

Дерево

Суровая зима мир саваном одела,
Зачерствела земля, вода окоченела.
«О дерево! Скажи, – воскликнул человек, –
Ты хочешь в топливо идти мне на потребу?»
– «Родившись из земли, в огне всхожу я к небу
Сказало дерево, – руби, о дровосек,
Руби меня и жги! – и дряхлый дед, и внуки
У этого огня пусть согревают руки,
Как божьей милостью их греется душа!»
– «А хочешь, дерево, идти в мой плуг?» – «Согласно,
Хочу идти в твой плуг, я буду не напрасно
В нем землю бороздить. «Как жатва хороша!» –
Потом воскликнешь ты. Свершив труды святые,
Я ими вызову колосья золотые».
– «А хочешь ли идти в строенье, стать бревном
И в образе столба поддерживать мой дом?»
– «Согласно и на то, – я этим обусловлю
Твое спокойствие, держать я буду кровлю
Приюта мирного твоих домашних лиц,
Как прежде на себе держало гнезда птиц,
И листьев шум моих, тебя склонявший к думам,
Заменится твоих детей веселым шумом».
– «А хочешь, дерево, быть мачтой корабля?»
– «О, да, хочу, хочу, – скажу: прости, земля!
И в море синее без страха, без боязни
Сквозь бурю двинусь я». – «А хочешь в деле казни
Служить, о дерево, – позорной плахой быть
Иль виселицей?» – «Стой! Не смей меня рубить!
Прочь руку! Прочь топор! Прочь, адские созданья!
Прочь, люди, изверги! Нет, в деле истязанья
Я не согласно быть подставкой палачу, –
Я – дерево лесов – на корне жить хочу;
Одевшись листьями, я – род живой беседки –
Расту, даю плоды. Прочь! Ни единой ветки,
Свирепый человек, с меня не обрывай!
Живи, как хочешь, сам, – живи и убивай!
Я не сообщник твой в убийствах, не посредник.
Я мирный, добрый дуб. Мне ветер собеседник.
Сын мрака! Тьма нужна стеклу твоих очей!
А я – я солнца сын и друг его лучей.
Закон природы мне начертан весь любовью,
Тогда как твой закон нередко писан кровью.
Оставь меня! Пируй! Коль празднеств, балов счет
Неполон у тебя – прибавь к ним эшафот, –
Им можешь ты всегда меж двух забав, двух шуток,
Двух зрелищ, двух пиров – наполнить промежуток, –
Веревки, цепи есть – и есть всегда собрат.
Который, пополам с несчастьем, виноват
В своем падении… А я меж листьев тенью
Дать места не хочу кровавому виденью».

    <1857>

Матери, лишившейся ребенка-сына

Ты, верно, ангелу земному своему
Об ангелах небес наговорила слишком, –
Что в небе так светло, твердила ты ему,
Что там так хорошо, так весело мальчишкам;

Что небо – это храм, рассказывала ты,
На золотых столбах, что это – род беседки
В роскошнейшем саду, где звездочки – цветы,
А солнце – яблочко, сорвавшееся с ветки;

Что сколько там, в раю, нельзя и описать,
Игрушек, лакомства; хотим ли быть любимы?
Для этого есть бог; хотим ли поиграть
И порезвиться мы? На это – херувимы;

Что сладко с богом там сливаться всей душой
И что встречает там с земли переселенца
В домашней прелести близ девы пресвятой
С улыбкой ясный лик предвечного младенца.

А не внушила ты былинке нежной той –
Ребенку милому, что он, тобой любимый,
Тобой взлелеянный, весь неотъемно твой,
Что он в сей жизни – свет, тебе необходимый;

Что после, как к концу наклонится твой век,
Нуждаться будешь ты в сокровище едином,
Чтоб при тебе тогда был крепкий человек
И этот человек тебе был нежным сыном.