На грани

И летнее солнце снова показалось из-за туч и предпоследними лучами блеснуло над гладью серого залива перед тем, как спрятаться за крышами соседних домов, сверкало сквозь мелкие листья огромной берёзы и уже принималось разжигать маленькие радуги в хрустальных бокалах с недопитым вином, оставленных на столе накануне. До звонка всё было как-то мягко, светло и, казалось, уже уходили неправдоподобные перипетии последних дней, превращаясь в умирающие воспоминания. Звонок пронзил тишину устоявшегося уклада, заглушил и чаек, и пса, и треск берёзовых поленьев в камине, прервал воскресную сауну и разрушил идиллию воскресенья. Звонок зацепил взгляд за ещё три, пропущенных ранее с того же номера. Значит, он звонил раньше? Как так, я не слышал. Своим вторжением он подтвердил реальность всех наших чудовищно невероятных предположений и домыслов.

Я думал о моряках, рисуя себе горестные подробности их заточения на судне. Вернулись мысли, что нужно что-то предпринять, позвонить другу в Сибирь, спросить совета… Может быть, поехать в офис?..

Офис – напомнил о «дне предвкушения»: накануне завершились переговоры о покупке нового судна. Подписан контракт. Приняты все наши условия: цена, удобный порт передачи – Гамбург – и опцион предпродажной инспекции судна.

Судно, готовое к предпродажной проверке, стояло в порту в ожидании нашего супера – Павел Чильцов был в пути. Должен был позвонить…Может быть, в суете я его не услышал? Как давно мы знакомы? Сто лет. Если судить по сделанному сообща, а по календарю всего-то семь лет мы были знакомы. С 2002-го или, может быть, 2001-го года. Тогда я искал механический мозг – инженера с мозгами. И, уже потеряв надежду, познакомился с Павлом…запомнил его в очках на кончике внимательного носа. Сидя напротив меня, он разговаривал тихо, степенно. В простоте его слов, за спокойной интонацией скрывался большой опыт и глубокое знание всего, о чём я его расспрашивал. В степенности и медлительности его движений было больше глубокомыслия, силы ума, чем в болтовне, суете с другими, со всеми, с кем я беседовал раньше. Мне казалось, он понимал больше, чем я расспрашивал, но был выше того, чтобы своими ответами показать превосходство в предметной области мира машин и механизмов. Вдаваясь в подробности, он отвечал лаконично, но я видел, как будто что-то особенное, независимое от разговора, что-то более ёмкое и глубокое происходило в то же самое время в его голове. Своими короткими фразами он легко формулировал суть. Разговор показал полное наше единомыслие, и стало понятно, что именно он возглавит мой технический департамент. Получив предложение, Павел неспешно достал Chesterfield, закурил сигарету, глубоко затянулся и, с выдохом утолившего голод, в сизом облаке дыма сказал: – Будем работать.

С тех пор он – механик от Бога – талантливо воскрешал механизмы всех пароходов. Это событие привело к другому – каждый год мы пополняли свой флот, покупали суда…

Пока не вмешался ублюдок…какой-то фантом. Звонок Фантомаса… Я вынужден всё отменять. Звонить Павлу.

Набрал его номер…Чильцов, не дожидаясь того, что я скажу, ответил привычным, размеренным голосом:

– Добрый день, Виктор! Всё по плану. Я в Пулково, на регистрации. Вылет в Гамбург…

– День, к сожалению, не добрый, Павел, – прервал его я, не дожидаясь доклада по предстоящей поездке, – предположения подтвердились. Забыли про Гамбург. Всё отменяется…

– Значит, мы были правы?! Чёрт! В таком случае сдаю билеты и возвращаюсь в офис. Держись, Виктор! – его спокойствие и простота в разговоре всегда были поддержкой.

– Удачи тебе, дорогой!

Вскоре раздался звонок. Звонил Воронов. Мой заместитель. Так уж сложилось, что его нежданные звонки в выходные не предвещали ничего хорошего. Все аварии и происшествия, когда-либо происходившие, падали на эти дни. И обо всех напастях я узнавал от него. Впервые о «Кодиме», затонувшей в Английских Проливах в первые дни февраля 2002-го. В первый же рейс новой линии из Швеции на Ливию, линии, которую мы долго выстраивали и, которая обещала стать сверхэффективной, но в тот день вместе с судном погибла. И через несколько дней всё английское побережье у Брайтона было завалено досками, прибитыми к берегу исполинскими волнами, погубившими лесовоз. И только ужасные конструкции домов, сколоченные из собранных на берегу досок, долго напоминали о трагедии судна и бессилии горемычного экипажа, покинувшего непотопляемый пароход5. Украинский экипаж не справился с Главным Двигателем, а вместо того, чтоб отдать найтовы крепления, караван палубного груза и скинуть его в море (что предусмотрено правилами безопасной перевозки лесного груза на палубе), вызвал вертолёт береговой охраны и покинул борт судна. Оставшееся без управления, судно затонуло, оставив о Ливии только воспоминания, как о чудесной стране с самым высоким уровнем обработки судов и отзывчивыми людьми безупречной порядочности. Сердце сжималось, когда страну разбомбили.

Первое января 2007-го запомнилось утренним звонком. Воронов сообщил о бедствии «Арктик Си», которое, попав в ураган в Северном море, получило опасный крен от смещения каравана палубного груза. Тогда спасли, слава Богу…

И сейчас. Вполне ожидаемо. Когда он звонил – он всегда сохранял безмятежность. И при любых обстоятельствах разговор начинал с любезностей. «Какой я преданный!» – звучало, казалось, в его интонации, напоминавшей первое собеседование, интервью из девяносто седьмого… Тогда мне показалось, что он не знал, как себя держать, боялся показать своё возможное несоответствие и некомпетентность. Вместе с тем он стремился получить эту должность, которая, очевидно, ему представлялась чем-то несбыточным. Позвонив, он обычно расспрашивал о самочувствии близких, делился новостями, говорил о погоде, и только затем, будто бы ненароком, докладывал о случившемся.

В этот раз, возможно, сказалась нервотрёпка последних недель. Он был впервые взволнован.

– Виктор, пароход захватили! – хрипловатым голосом начал Воронов.

– Знаю, Володя, – стараясь сбить тон тревоги, по возможности хладнокровно ответил я.

– Мне звонил какой-то прибалт, механическим голосом, через скрамблер, просил передать угрозы, что если ты не ответишь, они расстреляют двух моряков к концу дня.

– Всё это странно, Володя. И пока непонятно, что происходит. А что думаешь ты?

– Безумие, конечно же, необъяснимо. Откуда враги? Со всеми ладим. Что будешь делать?

– Пока непонятно. Поболтаю с ублюдком. Посмотрим. Ты занимайся компанией и сообщай, если что. Будем на связи.

– Удачи тебе!

Как только закончился разговор с заместителем, экран телефона высветил пропущенный номер телефона дочери. Она училась в Хельсинкском универе и в то же время работала в компании офис-менеджером. Я тотчас ей перезвонил, чуть не выпалив «shit happens», но сдержался. Катя ответила сразу.

– Пап, я пыталась тебе позвонить, но ты, как обычно, был занят. Я хотела сказать, что мне кто-то много раз звонил с неизвестного номера. Ты ведь знаешь, я не отвечаю на незнакомые номера, тем более, номер какой-то странный.

– Ты запомнила?

– Да. Начинается с +870…

– Это инмарсат. Звонок по спутнику.

– При этом мне показалось, что звонок имеет какое-то отношение к «Арктик Си», ко всему, что вокруг нас происходит.

– Ты молодец. Правильно сделала, что не сняла трубку и не ответила. Не беспокойся, Катюш, но завтра не выходи на работу и не езди в университет. Больше того, я полагаю, что тебее будет лучше уехать на время. В Москву, например. Да, съезди в Москву. На несколько дней. И бабушке передай, чтоб она собиралось домой. Так всем будет спокойней. А я тут пока во всём разберусь.

– Ты считаешь, что всё это очень серьёзно?

– Пока не знаю. Сегодня опять не получена информация с судна, а мне недавно звонил какой-то придурок. Я не понял, откуда и что хотел. Но, как бы ни прозвучало это абсурдно, опасаюсь, что мы были правы в том, что «Арктик Си» действительно захватили.

– А что-нибудь слышно из Швеции? Из полиции, береговой охраны? От Мальты? Из русского консульства, наконец?

– Нет. Все молчат. До сих пор никаких объяснений причин посещения судна людьми в полицейской форме тогда двадцать четвёртого. На этом этапе могу лишь предположить, к сожалению, с большой вероятностью, что визит гостей в чёрном у острова Готланд имеет непосредственное отношение к сегодняшним звонкам.

– Да уж.

– Катюш, собирайся. Возьми утром такси – и на поезд. Я не уверен, что смогу тебя проводить. Пусть твой парень проводит. Да, и попытайся бабушке объяснить, что ей тоже пора ехать домой.

– Пап, ты, главное, не беспокойся. Целую.

– Целую, Катюш. И по возможности не выходи из дома.

Как только закончил беседу с дочерью, швырнул телефон. Тот смачно шмякнулся в лужу (откуда она взялась?). С трудом удержал себя, чтоб его не растоптать. Громко вырвалось:

– Fuck! – Ублюдки добрались до Кати! Узнали её телефон. –Кто они?

Мысли путались, цепляясь одна за другую, сплетались в клубок, парализуя сознание. Попытки их выстроить, привести в порядок удавались с трудом. С каждым звонком опасности расширялись, становились масштабней. Проверяли на сверхчеловеческие возможности, требовали запредельной выносливости. Но их нет. Чёрт! Нельзя впадать в панику, поддаваться инстинктам. Умение владеть собой гораздо важнее, чем сила или выносливость. Важнее, чем ум, интеллект, рассудительность. Сотни, тысячи раз приходилось падать. В этом всё, как в дзю-до. Чтобы не разбиться и снова подняться, выстоять, дойти до победы, нужно технично падать. И, тем не менее, моё сознание погружалось в какое-то вязкое болото. Его трясина всё глубже засасывала мысли. От чрезмерного количества неизвестных тревога давила на грудь. Руки и ноги немели. Как будто бы их связали. Бросили в воду. На глубину. Что делать? Паниковать? Кричать «помогите»?

Попытаешься плыть, держать голову над водой – потеряешь все силы и лишь ускоришь процесс. Погибнешь. Остаётся позволить себе опуститься на дно. Затем, оттолкнувшись ногами, ждать, пока выкинет на поверхность, чтобы быстро вздохнуть. Повторять процедуру и так продержаться.

И всё же. Что мы имеем сегодня?

Первое: судно, по-видимому, захватили. И если так, то это как снежный ком, который будет расти с каждым днём. Груз на борту не будет доставлен, по крайней мере, в ближайшие дни. Получатели начнут давить на фрахтователей, заявят претензию о нарушении сроков доставки, потребуют компенсаций, поднимут шум об убытках, угрожая расторгнуть контракт. Весь вал претензий регрессом адресуют на нашу Компанию. Потребуют компенсаций – Бог знает сколько. В любом случае – огромные суммы.

На сегодняшнем вялом рынке, когда на коне Фрахтователь, – им выгодно расторгнуть контракт. Судовладельцы вокруг сидят без работы. Легко отдадутся за меньшие деньги.

У нас начнутся судебные процедуры, в ожидании решения которых флот встанет, окажется без работы. Не ждем никаких поступлений. Только расходы, которые будут расти с каждым подходом каждого судна к порту погрузки. Лавина расходов сметёт всё на своём пути.

Сколько у нас пароходов? Своих, тайм-чартерных и в управлении? На сегодня пятнадцать. Непонятно, насколько затянется сага. Пока всё не утрясётся, пока не уладим претензии, пока не докажем? Неделя, месяц, полгода? В среднем тысячи три эксплуатационных расходов на судно– 60 тысяч в сутки. На сколько нас хватит?..

Второе: сегодня же потеряли новое судно – пришлось отменить сделку, аннулировать контракт, над которым долго работал.

Третье: поступили угрозы расстрелять экипаж, ублюдки звонили Кате – но это, бесспорно, пустые угрозы. Видимо, чтоб надавить на меня. Иначе б уже открыли огонь. Тут я не способен что-либо сделать. Но, полагаю, что это не слабость, а сила. Сила в отказе от контроля процессов, находящихся вне моей власти. Происходящее шире сознания. Признаю свою ограниченность в бесконечном потоке происходящего. Время покажет. Но, странно, нет никакого страха и неуверенности….

И в 18.00 того же самого дня снова раздался звонок с того же бесовского номера.

– Алло, Виктор! – уверенный в безнаказанности и недосягаемости, откуда-то из потустороннего мира донёсся искажённый скрамблером голос ублюдка.

– Да, приятель, я здесь. Говори! – намеренно сухо ответил я, одновременно проверив, что разговор пишется.

(разговоры записаны на диктофон. Искажение скрамблером усугублялось плохой связью.)

– Вы решили поговорить со мной? – даже сквозь скрамблер были слышны самодовольные нотки в голосе мерзавца. Он не скрывал радости от эффекта угроз и от того, что с ним говорят. Скрытность и неизвестность разжигали его браваду.

– Прошу прощения, кто говорит? – ответил я, погружаясь в холодное безразличие и, хоть это мне претило, я был вынужден принять неизбежность общения с террористом.

– Вы разговаривали с Вороновым? – как бы потирая руки, спросил он.

– Представьтесь. Кто это? – настаивал я. Ни в коем случаи нельзя было уступать паршивцу.

– Вы говорили с Вороновым? – раздражённо выпалил террорист.

– Послушайте! Вы звоните на мой номер, задаёте вопросы. Кто вы?

Явно понимая, что разговор может тут же прерваться, он сократил заранее подготовленную речь и заявил угрожающим тоном:

– Я переговорщик!

– Переговорщик?! О чём?!

– О вашем судне.

– О каком из них? – стараясь не выдать то, что уже стало понятно, спросил я.

– «Арктик Си».

– И что вы собираетесь сообщить?

– Судно под контролем моих людей, – выделяя каждое слово, ответил подонок.

– Вы звоните с судна?

– Я не на судне. Но мои люди…Они на борту, – демонстрируя власть, напыщенно заявил пират, подчёркивая, что руководит, командует «людьми», захватом лесовоза и Капитаном, что вознёс себя на вершину, спрятавшись за неизвестность, упивается властью, диктует условия. Скрамблер не мог утаить экстаза завоевателя. И в этом виделась его слабость.

– Ваши люди на борту?

– Именно так. Мы ищем владельца.

– Очень плохая связь. Старайтесь говорить яснее, – мне нужна была пауза, чтобы осознать услышанное.

– Я могу говорить медленно, чётко и ясно, – подчёркнуто неторопливо произнёс мерзавец.

– Тогда вперёд.

– Вы владелец судна?

– Я кто? – «чёткость и ясность» ему не давались, фразы коверкались скрамблером, вмешивался акцент.

– Вы основной владелец судна? – скрываемый искажением голос, звучавший из неизвестности, сделался ещё гаже.

– Да, мы им управляем. Судно в коммерческом управлении нашей компании.

– А кто владелец?

– Судно в коммерческом управлении – настаивал я на своём.

Повисла пауза. Он явно был не готов к подобным ответам. И стало понятно: что-то у него пошло не по плану.

– А кто владелец? – неторопливо поинтересовался он после некоторого замешательства.

– Я вам ответил. Не слишком ли много вопросов? И для чего, чёрт возьми? – снова пауза.

– Потому что оно под нашим контролем! И если я захочу – я немедленно затоплю пароход. С грузом и экипажем. Всего за 5 минут.

– Если решите что?

– Готовы ли вы к переговорам?

– Если решите что? – снова повторил я. Нужно сбить демонический темп, накал агрессии, угроз, обдумать дальнейшие действия.

– Вы намерены вести переговоры?.. возьмите бумагу для записи правил. Правил переговоров.

– Правила переговоров?

Сказать ему «да», согласиться с ним, пойти на уступки, казалось, значит осознанно подвергнуть всех большей опасности. Я почувствовал, что лучше было не выдавать нарастающее возмущение, ничего не говорить. Всё затаить.

– Именно так.

– Хмм.

– У вас есть возможность записывать?

– Я здесь.

– Да. Тогда хорошо. Правило номер 1. У нас всего лишь пять дней.

– Пять дней для чего?

– На переговоры положено пять дней.

– Кем положено 5 дней? Я не понимаю.

– У вас есть 5 дней для того, чтоб достичь соглашения!

– О чём?

– Правило номер 2. Если в течение этих дней вы предадите огласке наши переговоры, то сумма удвоится, – сказал он раздражённо.

– Говорите яснее. О чём идёт речь? Какая сумма? За что?

– Если предадите огласке, допустите этому случаю стать публичным, – газеты, телевидение и прочее – сумма удвоится, – сказал он с каким-то диким вдохновением.

– Вы не ответили.

– Правило…

– О чём речь? Какая сумма? За что?

– Правило номер 3. Если вы начнёте предпринимать действия по привлечению властей – наша организация атакует вас и членов вашей семьи. Ваш дом под прицелом. Я видел фото вашей дочери Екатерины. Она очень красивая молодая леди. Правило номер 4. Связь. Вы должны быть доступны на этом номере 24 часа в сутки. Вам понятно?

– Что ещё?

– Пока ничего. Если нарушите правила – мы будем стрелять. Я бы хотел, чтобы вы осмыслили эти четыре правила, и после этого мы вернёмся к беседе, как только вы их поймёте. Когда я могу вам перезвонить?

– Зачем? Вы же звоните. Я весь внимание.

– Но я бы хотел быть уверен в том, что вы понимаете правила.

– Кое-что понимаю. Что вам нужно?

– Нет, нет. Прежде всего мы обсудим правила. Позже обсудим то, что нам надо. Нам не требуется много от вас.

– Тем не менее…

– Я только хотел убедиться в том, что вы поняли правила, – и после паузы, – Виктор, вы практикуете боевые искусства, поэтому вы умеете думать в тишине. Вы поняли эти четыре правила? – вопросы негодяя и его дерзость показались мне так удивительны, что я спросил:

– Для этого вы звоните? Записаться на спарринг? Есть желание попробовать?

В трубке раздались глухие раскаты хохота Фантомаса:

– Ха-ха-ха. Ну, может быть, когда-нибудь. Сейчас я бы хотел убедиться, что вы меня понимаете.

– Добро пожаловать на спарринг. Я буду ждать.

И снова зловещий смех донёсся из небытия:

– Ха-ха… Но вы поняли?

Я прервал разговор.

Я не находил слов. На языке всё время крутилось: «Кто ты такой, чтобы мне говорить, кто я такой…»

В последнем акте сильно затянувшееся действо «злого и доброго» перешло в садистское представление. Однообразие их повторений изнуряло ещё более от того, что было совсем непонятно, в чём именно признаваться.

К концу дня в помещении собралось человек семь. Они всё чаще посматривали на часы, переглядывались меж собой. Суетились. В моторике их движений, во всём их обличии выступало что-то дерзкое, пьяное и распутное. Это раздражало и в то же время разжигало в сердце безумное желание любой ценой избавиться от них, признать любую вину, согласиться со всем, что они говорили, в чём обвиняли, но было непонятно, в чём… От папиросного дыма мрачного кабинета разъедало глаза, в голове звенело. Они продолжали жужжать, уже не обращая никакого внимания на моё присутствие, спорили между собой, погрузившись в обсуждение моей дальнейшей судьбы. Одни, уже плохо владея собой, тупо и однообразно, как мантру, твердили: «Поздно. Пора по домам. В тюрьму его. Пусть думает, и дело с концом». Звучало как «ату его, ату!». Другие, потише, пребывали в задумчивости и что-то пьяно бубнили себе под нос. Если всё уже решено, то к чему это представление? Лицедейство подходило к концу.

И уже уставший майор нервно схватил телефон, выразительно зло шарахнул им перед собой так что от уголка отлетел кусочек пластмассы. Все затихли, и в повисшей тишине кабинета остался лишь звон дребезжания сломанной мыльницы. Он долго тыкал, стараясь попасть толстым пальцем в кружок диска. На другом конце провода то было занято, и он с грохотом показного разочарования бросал трубку, то ошибался номером, попадал не туда. И наконец …

– Сергеич, готовь место в камере для нашего гостя. Скороподъедет…

Бросив трубку, он обратился ко мне: «Устроим «большую карусель»[3] и через пару дней запоёшь петухом».

Предложил позвонить домой, чтоб не ждали. Я отказался. Он неестественно громко кричал в телефон, вызывая машину, автозак. Меня в ожидании её отвели и закрыли в тёмном пространстве камеры по соседству. Через решётки на окнах падал свет холодной луны, был виден мокрый туман, стелившийся над замерзавшей рекой. Однако, после минут двадцати томительного ожидания неведомой обречённости раздался мрачный гул открывшейся двери, и сержант, выпятив грудь, как актёр в финальной сцене, появился в тёмном проёме. С порога недовольным голосом он произнёс:

– Сегодня все камеры под завязку. Пока вы свободны. За вами приедут.

Покинув тяжёлый дух чересчур долгого действа, сквозь свежесть возле реки, в пелене ночного тумана, я не спеша добрался до предрассветного офиса, в котором, несмотря на столь поздний час, всё пространство разрывалось звонками. Я поднял трубку надрывающегося телефона и услышал знакомый голос безмятежной секретарши.

– Виктор, здравствуйте. Это I. London. Никак не можем до вас дозвониться. Подождите секундочку, не вешайте трубку… Я вас переключаю на г-на Салема.

И тут же в трубке послышались приятельские интонации одного из двух самых крупных фрахтователей леса Финляндии:

– Виктор, привет! Как дела?

– Приветствую, Алан. Пока всё неплохо. Как ты?

– Спасибо. Тоже ОК, кроме того, что весь день не могу до тебя дозвониться. Похоже, ты зажирел – работать с нами не хочешь?

– Да нет. Суеты вокруг слишком много образовалось. Я только что освободился (про себя подумал: надолго ли?).

– Послушай, у нас судоходная партия в споте из Кокколы и Ловизы. 15 тысяч уже готовы к отправке на обычных условиях.

– Отлично! А что по деньгам?

– Ну, как всегда, жду от тебя лучшего предложения.

– Есть судно в позиции. Дай время. Нужно перепроверить, и сегодня вернусь с предложением. В районе 30,75.

– Ты знаешь, чтобы не тратить время впустую и только тебе могу подтвердить 29 – макс. Постарайся.

– Ок, попытаюсь выдавить из судовладельца, но думаю, что ниже тридцатки они не поедут. Пока проверяюсь, пришли мне погрузочный список с разбивкой по композиции груза.

– Ок. Постарайся сделать всё, что от тебя зависит. Даю тебе полномочия на 29,50.

– Минут тридцать. Вернусь.

– Договорились. Присылай рекап.

И только повесил трубку, снова звонок. Из Лондона. Тот же невозмутимый голос из безмятежного мира, другой планеты:

– Виктор, привет! Как поживаешь?

Тут я на секунду затормозил. «Опять Алан?»

– Спасибо. Всё ещё жив. Как ты?

И, после смешливого верещания в трубке снова возобновилось:

– Спасибо. Я тоже. Работать с нами не хочешь?

«Что это? Дежа вю?» – ещё раз на секунду задумался.

– Да нет. Суета заедает. Сижу, готовлю вам предложение. Проверяю ледовые ограничения по Кокколе, уточняю позицию судна. И, кстати, жду от вас композицию груза.

– Надо же, Виктор, ты телепат? Я звоню тебе сообщить о готовности груза, а ты достаёшь, как фокусник, из рукава пароход. А что по деньгам?

– Алан, ты же минуту назад мне дал полномочия на 29,50…

– Виктор – это Эссам на связи.

– Сори, дружище. Я вас перепутал…

И вновь всё как-то перевернулось.

Просмотрел ворох скопившихся за день на столе предложений в большинстве с истёкшим временем для ответа (во фрахтовании судов в предложении на перевозку грузов даётся время для ответа. В спотовом фрахтовании это, как правило, 30–60 минут, реже несколько часов.) Медным тазом накрылись два предложения на перевозку пилолеса из Швеции, три – из Финляндии, из Архангельска и умер контракт по глинозёму (сырьё для производства алюминия), над которым трудился последнее время (По глинозёму полгода выстраивал логистику: перевозка морем, обработка в порту, ж/д… Всю транспортную цепочку сделал намного дешевле существующей схемы традиционного направления из Ирландии через Кокколу. Почти отобрал бизнес у финнов, обеспечил работу для флота с обратной загрузкой в Архангельск, и процветание порта… Были найдены сложные технологические решения – поскольку сыпучесть глинозёма такова, что он проникает в такие маленькие отверстия, в которые вода не проходит… и всё вдруг накрылось)…

Выпил водки. Чувствовал себя разбитым от страшной усталости. Как следует выругался, чтоб хоть как-то выпустить накопившийся пар. Закурил и, глубоко затянувшись, провалился вглубь мягкой спинки своего высокого кресла. Закинул ноги на стол и, как в замедленной съёмке, не спеша осмотрел свой кабинет, обстановку, среди которой находился, возможно, в последний раз. Зацепился взглядом за висящую на стене очень старую корабельную рынду. По нашей давней традиции, её медные склянки всегда одобрительно подтверждали каждую новую сделку, отфрахтованный пароход, фиксовку. (От тех дней отделяла короткая по времени, но огромная по событиям жизнь.)

До истории с «контрабандой» её звуки последнее время всё чаще и чаще наполняли офис обещаниями процветания компании, и представлялось, как через короткое время в порту стоят свои пароходы, как впоследствии разрастётся компания, какой она станет через год, и каждый из этих образов, которые отчётливо рисовались в воображении, становились новой утратой; и ярость отчаяния обостряла чувство разочарования. Из-за последних событий давно не слышался её звон. Должно быть, настало время менять амбиции старых традиций и звонить по сорвавшимся сделкам. Взялся за булинь и отбил семь коротких склянок по количеству несостоявшихся отфрахтовок и одну долгую по навеки усопшим надеждам на контракт по глинозёму, ещё вчера обещавшему всеобщее процветание, загрузку для флота и порта. Рында звучала совсем по-другому. Её утробное эхо холодного звука заполнило тишину спящего здания. Её звук, как пустое бренчание, превратил все высокие устремления в пустоту, в пшик неоправданных ожиданий…