На грани
Разговаривали на английском.
Майор ошарашил заученным текстом:
– Судно захвачено. На борту 25 хорошо вооружённых, обученных офицеров. Представители лучших спецслужб Англии, Франции и России. У всех за плечами боевой опыт в горячих точках: Иран, Афганистан и Чечня. Если не выполните наши требования и обратитесь в полицию – затопим ваш пароход вместе с грузом и экипажем!
– Что за требования, майор? – спросил Карпенков.
– Номер один – не перебивать, – обрезал майор Мариус.
Далее он перечислил знакомую тарабарщину, состоящую из категорических запретов: НЕ обращаться в полицию; НЕ сообщать в средства массовой информации. В противном случае выкуп будет удвоен. Приказал быть на связи ежедневно двадцать четыре часа. После чего объявил о размере выкупа – шестьдесят тысяч на каждого офицера. И, словно оправдывая вероломство, добавил:
– Часть средств пойдёт в международный фонд помощи пострадавшим на огневых рубежах… – свою мантру закончил угрозой в адрес работников и их семей.
То ли Николай как-то громко общался с ублюдком, то ли по какой-то другой причине, но, словно по волшебству, почти в ту же минуту в офисе появились работники ФСБ, одетые по погоде – в солнцезащитных очках. Потом совместно решили – создавать иллюзию выполнения немыслимых требований…
* * *показания свидетеля Карпенкова Н. В. от 01.02.2010
03-го в 12 часов ему позвонил неизвестный мужчина с судового спутникового телефона. Разговаривал на английском языке. Представился майором, членом международной группы военных, в состав которой входят представители элитных спецподразделений вооружённых сил многих стран мира, в числе прочих упомянул Англию и Россию. Звонивший сказал, что судно захвачено вооружёнными до зубов солдатами. Их на борту 25. У всех боевой опыт: Афганистан, Ирак, Чечня… Их организация создана с целью помочь их товарищам, пострадавшим в боях за интересы правительств, бросивших их в горячие точки непонятно за что и предавших. Голос Майора был спокойным, механически-монотонным, изменён с помощью технических средств. Майор выдвинул требование заплатить ему 1 500 000 (один миллион пятьсот тысяч) евро в течение 5 дней. Если по истечении этого срока он не получит денег, то угрожал расстрелять весь экипаж и затопить пароход. Сказал, что если Карпенков сообщит о захвате в прессу, то сумма удвоится, и они расстреляют кого-то из экипажа. А в случае, если он сообщит властям о захвате, то сам станет целью бандитов, его, членов его семьи и сотрудников расстреляют. Звонивший сказал, что в Архангельске у него есть сообщники, которые наблюдают за директором и сотрудниками компании, что им известен домашний адрес Карпенкова.
Угрозу он воспринял реально, поскольку сам факт захвата судна в европейских водах означал, что захват был произведён высокопрофессиональными преступниками. Это его впечатлило, и он был напуган угрозами в адрес семьи. Обратился в органы ФСБ за защитой.
Карпенков объяснил майору, что у него нет таких денег. На что пират сказал, что судно застраховано в страховой компании ООО «Ренессанс страхование» на сумму четыре миллиона долларов США, чтобы он им звонил и требовал деньги.
Карпенков попросил пирата предоставить ему разговор с капитаном Зарецким, чтобы убедиться, что экипаж жив.
После разговора он связался со страховой компанией и передал, что судно захвачено вооружёнными бандитами.
В 21 час 15 минут позвонил Майор и спросил, удалось ли собрать деньги. Он ответил, что денег пока не достал, и пояснил: на то, чтобы собрать эту сумму, не привлекая внимания официальных властей, как бандит этого и требовал, ему потребуется много времени. Мужчина в грубой форме ему ответил, что его не волнует, где Карпенков возьмёт деньги, и до начала исполнения угроз остаётся не так много времени, а именно 4–5 дня, чтобы он торопился. По истечении этого срока сказал, что начнёт расстреливать экипаж, что расстреливать будет одного за другим. С каждым последующим звонком он будет расстреливать по одному человеку.
В 24 часа ему позвонил капитан. Сказал, что все члены экипажа живы, что воды, топлива и продовольствия на судне достаточно. Он спросил у Зарецкого, понимают ли захватчики русский язык, на что Зарецкий ответил, что все понимают.
04-го в 11 часов 15 минут снова звонил Майор. Поинтересовался, связывался ли Карпенков с «Ренессанс страхованием». Он передал ответ страховой компании, что в наличии таких денежных средств у них нет. Тот сказал, что осведомлён, что судно застраховано на сумму 4 000 000 (четыре миллиона) долларов США, и он навёл справки об этой компании, что они ежедневно проводят крупные денежные операции.
В 17 часов 04 минуты позвонил Майор. Карпенков передал звонившему, что страховая компания в дальнейшем все переговоры по поводу выкупа будет решать только с Матвеевым.
Показания потерпевшего Фалина Е В. от 20.08.2009
03.08.2009 во время дневной вахты на мостик зашёл Савинс. Собрал всех захватчиков. Кричал, что на главной палубе обнаружил открытую дверь. Был разгневан. Много раз повторял, что все двери должны быть закрыты. Приказал установить видеокамеры. Тут же установили. Видимо, привезли с собой. Ночью на вахте он обнаружил на мостике телевизор. На экране четыре картинки. Видна каждая палуба.
* * *Минут через тридцать после разговора с Катрин в дверь позвонили. В проёме двери неожиданно появилось лицо добродушного человека, за ним вереница приветливых лиц. В дружелюбных глазах женщины с большим саквояжем, стоявшей по правую руку, читалось, что делегация явилась ко мне, а не за мной. Любезно поздоровавшись и тщательно вытерев ноги о коврик при входе, по очереди вежливо представились. Прошли на террасу сквозь разрушенное новостями убранство воскресного дома и после позднего кофе, выпитого за знакомство, достали содержимое чемодана. Какие-то провода подключили к приборам, достали кучу бумаг – так что едва хватило места на большом столе.
После рутинных анкетных вопросов во внимательной тишине прослушали мои разговоры с террористом. Женщина куда-то ушла с головой, записывая что-то в своём блокноте. Осталась только мелкая дрожь едва заметного волнения, искажавшая её внимательное лицо каждый раз, когда повисшая тишина разрывалась голосом Фантомаса. Другие с открытыми, не безразличными лицами, возились с приборами и проводами. Раббе фон Герцен стоял чуть поодаль, медленно допивая свой кофе, и смотрел на заходящее солнце, погрузившись в тягостные раздумья.
После короткой паузы, повисшей в темнеющих сумерках дома, все оживились, задавая вопросы о моих предположениях; быть может, кто-то из конкурентов; возможно, врагов? есть ли не совсем адекватные люди в моём окружении… Перебрав много версий, ни к чему не пришли, кроме единогласного решения, что оставаться в доме небезопасно, пока вся кутерьма не прекратится. Нужно куда-нибудь переехать. Поселиться в гостинице или снять домик в тихом лесу. В общем, уехать.
Раббе фон Герцен добавил:
– Мы поставили наблюдение. Вокруг вашего дома полиция. Они в штатском. С оружием. И давайте договоримся – ночь вы переждёте в гостинице, а с утра мы вместе с вами переедем на хутор.
– Да. Мы с женой это уже обсуждали. Решили поехать в Порвоо, если там позволят остановиться с собакой. Там заночуем.
– Отлично. А где ваши дети?
– С Катей решили – она уедет в Москву. Утренним поездом. Вот с Дашкой сложнее… Она с мамой. Тоже в Москве. Но, насколько я знаю, на днях они собирались вернуться. 15-го начинается школа.
– К сожалению, здесь ей находиться небезопасно. Пусть не торопится.
– Я-то согласен, но… боюсь, что навряд ли смогу объяснить это всё её маме. Даже уверен в том, что она всё сделает по-своему. В любом случае я, конечно же, постараюсь. Утром ей позвоню.
– Да-а. Знакомо… Если смогу в этом помочь, что-то ей объяснить – обращайтесь. Вот вам мой номер. И, Виктор, продолжайте записывать разговоры с террористом.
Они участливо попрощались, оставив после себя шлейф едва ли не самого сильного впечатления от долгого дня, переходящего в ночное затишье.
После ухода полиции мы остались одни, и у меня вновь возникли всё те же неприятные предчувствия. Из угла в угол по дому ходили ощущения раскола. Как гроза в один миг пробивает в скале глубокую трещину, так и привычная жизнь раскололась, и будущее представлялось тёмным коридором, упирающимся в наглухо запертую дверь.
* * *Под пристальным взглядом полиции в штатском, под тихое урчание ворчавшего двигателя холодной машины, под тихий шелест колёс застревавших в ушах колыбельной отправились в Порвоо. Там меня ожидали новые миги, из которых уже невозможно вернуться назад…
Вдоль дороги, в массе густых, извилистых линий придорожных деревьев иногда появлялись прогалы с опушками леса, погружёнными в темноту, смягчённую матово-белыми пятнами лунного света. Из земли вылезали неровные цепи гигантских камней, хаотично разбросанных на фоне сумрачного горизонта. Появились зыбкие образы, пробегающие мимо полей. Я смотрел в пространства, в которых события проросли шумом времени и заострились вершинами мрачных деревьев. Сначала они приветливо выползали из темноты, пойманные дальним светом машины. Потом стремительно проносились мимо, превращаясь в безобразных чудовищ, вылезавших из зеркала заднего вида. Их суковатые руки под-нимались в пространства и махали мне вслед ворожащими взмахами. Оглядываясь назад, я пытался, но всё никак не мог разобрать сути коварства их изменений, как, впрочем, и сути своей супруги, которая в каждой радости видела неминуемое горе, а во всякой гармонии легко находила изъян. И тут я вспомнил, что первый она нашла в бухгалтерии моей финской компании, и как-то само получилось – её подруга оказалась на месте бухгалтера. В сознание врывались новые миги воспоминаний – ограбление офиса; обеспокоенные глаза супруги; её лицо, превратившееся в маску; дрожь в голосе и долгие паузы между словами. Случайное ли совпадение – появление в доме глумливого дипломата (то есть шпиона) в день ограбления – надменного, колкого, со злобой в прищуренном взгляде? О Боже! Роковое наследие – дочь шпиона вторглась в мою действительность накануне злосчастного ограбления. Много раз я заставал её за моим рабочим столом… она листала мои документы, прикрываясь покорной улыбкой. Я нашёл ключ к разгадке захвата??…
… Мысли путались в гуще леса, бежавшего вдоль дороги. Звёзды в просветах тёмных верхушек придорожных елей вызывали в памяти ту высоту, на которую я её вознёс и придумал ей бесценные женские свойства, не замечая коварства…
После минут сорока полусонной дороги стали попадаться дома. И, наконец, заполнили собой окрестности, плоские как столы. Добравшись, мы долго стояли в ночи под дверью провинциальной гостиницы финского городка, населённого шведами, и уже собирались сменить ночное пристанище на другое, как заспанное лицо, натягивая на себя выражение приветливости, вдруг выросло на пороге сонно приоткрывшейся двери. Гоша, словно сапёр, первый вбежал в незнакомую комнату и, обнюхав все закутки, вскочил на кровать и встал в гордую позу, виляя хвостом. Протяжным, как флейта, мелодичным и звонким настойчивым лаем разорвал тягучую тишину спящей гостиницы, оповещая всех о своём вкладе в обеспечение безопасности.
Во время прогулки, с утра, сверхчувствительный нос погрузил его в мириады порвовских запахов, бросавших пса от куста к скамейке, от фонарного столба к парадной лестнице. Везде он читал сообщения, на каждое из которых его природный инстинкт заставлял оставить ответ. Не переставая поднимать правую заднюю, чтоб написать очередное послание, каждый раз он замирал с видом профессора столичного университета, приехавшего в провинцию. Его утренняя писанина, казалось, начинает новую главу нашей жизни…
Звонок от Кати вернул к происходящему:
– Пап, привет, я уже в поезде.
– Чудесно, Катюш. Я бы тоже с удовольствием рванул с тобой в гастрономический тур по Москве.
– Ты там себя береги.
– Ты тоже. Не переживай, дорогая. Надеюсь, всё быстро улажу и скоро увидимся. Целую, Катюш.
Ранний звонок. Как будильник. Проснувшись, стал звонить Дашкиной маме и после многих длинных гудков неожиданно Дашкин голос:
– Пап, привет! Как дела?
– Привет, Дашенция. У меня всё как обычно. Работа. Но тут добавились кое-какие хлопоты. Как ты, дорогая?
– Мы с друзьями были на Красной площади. Очень красиво, но непривычно много народу. Уже собираюсь домой. Скучаю.
– Да, моя дорогая. Я тоже. Но, ты знаешь…так получается, что тебе лучше ещё на какое-то время там задержаться. Побудешь с друзьями.
– Что-то случилось, пап? Почему?..
Тут в трубке раздался пронзительный голос Дашкиной мамы:
– Что такое? Что ты ей сказал? Она расстроилась. Чуть не плачет… А я в новостях сегодня услышала…Что там случилось с твоим пароходом?
– Да. «Арктик Си» захватили какие-то клоуны, и Даше небезопасно сейчас возвращаться в чухляшку. Пусть побудет в России, пока тут не рассосётся…
– Ты в себе? Ей же в школу. Мы завтра же приедем.
– Твоё право, но попытайся подумать о Даше. О том, что длянеё безопасней оста…
Короткие и холодные гудки…
Мы с Гошей вернулись в гостиницу. Утренние газеты, которые с чашкой горячего шоколада и почему-то холодного круассана, который подали на завтрак, кишели кричащими заголовками о террористическом захвате «Арктик Си». Во всех статьях журналисты захлёбывались предположениями и всевозможны ми домыслами. Называли мой пароход кораблём[4], рассуждали о моей сопричастности к перевозкам ракет с ядерными боеголовками. Говоря о причинах захвата, выпячивали знание английского, называя груз на борту из соснового пиломатериала красным деревом (Redwood – это сосна, но если переводить отдельно слова, то получится Красное дерево); фонтанировали сценариями лихих разборок бандитов и наркомафии.
По дороге домой решили проехать изрезанным берегом моря, сквозь леса, между которыми иногда открывались виды финских архипелагов, где мы часто ловили щук, и маленький остров – владение Класа Фалениуса, на котором он с Пале Кескинен 11 лет назад организовал для меня вечеринку в честь рождения Дашки – до сих пор у нас хранится пробка от шампанского, распитого за здоровье дочери.
Вернулись в дом с уже остывающим каменным полом, породившим холодное ощущение, что мы покидаем его навсегда, и как только все часы в доме пробили тринадцать, явился Раббе…Он с участием выслушал утренний, ни о чём, просто как напоминание о начавшейся буре, мой разговор с бандитом, входившим во вкус, словно попавшим в зависимость от регулярных сеансов. Как бы рассуждая с собой, Фон Раббе сказал:
– В Финляндии нет ни опыта, ни специалистов по переговорам с террористами. Я договорился с коллегами в Швеции. Вечером… его зовут Патрик – он профи – вылетит из Гётеборга. Будет вас консультировать, чтоб, не дай Бог, никто не пострадал. Он останется с нами на весь период, пока не закончится операция…
* * *Затем в сопровождении машины без опознавательных знаков мы отправились на север. В ста километрах от Хельсинки свернули на хутор; оторвавшись от трассы, машина нырнула в тень громадных деревьев, заскользила вниз, по разбитой дороге, по деревянному мостику над ручьём, очутилась в жёлтых полях цветущего проса, откуда открылся вид на захватывающие дух просторы безбрежного озера. Вдалеке, сквозь поднимающуюся над полем дымку, виднелись два деревянных дома, и пыльная дорога вилась, спускаясь к безлюдному хутору, к которому бежала чёрная точка – вероятно, собака. Просёлочная дорога уводила направо, проносясь вдоль седых безликих цветущих кустов, под крики птиц, взволнованных появлением странников. Разлитая повсюду тишина по мере приближения к хутору наполнялась редкими человеческими голосами, к которым примешивались ржание лошадей, крик петухов и тихий шелест колёс нашей машины.
Прорываясь сквозь повсюду разлитую тишину, крик круживших над озером чаек через открытое боковое окно врывался в салон, заглушая восклицания диктора, с утра не перестававшего вещать о террористическом захвате моего парохода.
Пока добирались по дороге на хутор, пришли новые вести, вполне ожидаемые, от Воронова. Он сообщил, что офис стал похож на осаждённую крепость – окружён журналистами, через главный вход не войти, вокруг здания телекамеры, микрофоны. На работу пришлось пробираться через подземный гараж. На балкон не выйти: тут же сфотографируют. Пень (Стародубов) всё утро страдает: курить приходится выходить во внутренний дворик.
Потом Воронов перешёл к сути дела. Сообщил, что шведские трейдеры отказались принимать под погрузку наш пароход, и ещё три судна должны подойти на этой неделе. Кроме того, предупредили о том, что, видимо, не возьмут весь флот, ранее подтверждённый на август.
Найти же загрузку в споте, на мёртвом рынке летнего месяца невозможно. В это время для фрахтователя выгодно зацепиться за любую причину, чтоб отказаться от своих обязательств по выполнению контрактов. На столь низком рынке им не составит никакого труда найти пароход за меньшие деньги. Они, словно музыкант, обманутый мэром Гамельна, отказавшимся выплатить вознаграждение за избавление города от крыс, с помощью колдовства волшебной дудочки уведший за собой детей, кинулись в поиск дешёвых судовладельцев, подбирающих всё, что болтается на спотовом рынке. Значит, наш флот встанет, и, очевидно, надолго. Всего за месяц накопится без работы судов пятнадцать. При ежедневных расходах более 5.000 каждый день нужно готовиться доставать из кармана под стольник. Как эффект домино, цепляясь одна за другую, посыпятся наши костяшки вместе с добрым именем под тявканье журналистов. Восстановить репутацию в обозримом будущем невозможно.
Выполняя функции индустриального судоходства Лесопромышленного комплекса финнов и шведов и имея контракты долгосрочных, на несколько лет обязательств на перевозку пиломатериалов, мы брали флот в коммерческое управление и тайм-чартер также на долгосрочной основе. Таким образом закрывали три четверти всех объёмов для перевозки. Одну четверть объёма фрахтовали в споте и перевозили собственным флотом.
Многие юридические эксперты от фрахтователей интерпретировали новости медиа как форс-мажор и пришли к выводу, что есть основание для прекращения действующих обязательств.
А в результате наш флот, работающий на долгосрочной основе, оставался в простое. В отношениях же с судовладельцами на нас висели твёрдые обязательства и перспектива платить за аренду судов до окончания действия всех контрактов, либо средств компании, в зависимости от того, что наступит быстрее…
* * *В этот день мир медийных представлений проявил устрашающую власть, и, впервые попав в эпицентр информационной бездны, я столкнулся с её разрушающей силой изнутри.
Ни с того ни с сего прогремела труба «Правды Севера». Как чёрт, выскочила из табакерки журналистка в Архангельске. Её коварный писклявый голос немедленно подхватила сначала жёлтая YLE в Финляндии, затем раздалось многоголосие отвратительных звуков по миру. Логино-ва, возможно, не ожидала такого эффекта от действия волны, которую она запустила в Архангельске, видимо, то ли удовлетворив своё журналистское любопытство, то ли выплеснув накопившийся негатив. Как, возможно, положено журналистам, она провела «расследование» и заключила – эврика! – подкрепив догадку мнением специалиста из судоходного мира, на которого и ссылалась. Пётр Иванович Забабахин, опытный грузчик архангельского порта, поведал ей по секрету:
«Вы знаете, милочка, всё очень просто. Судоходство, знаете ли, как шахматы. Для умных ребят. Они все ходы просчитывают наперёд. На низком рынке – наш случай, когда флот без работы, судовладелец, чтобы не нести убытки, сам организовал «захват» своего парохода. Потом посреди Атлантического океана его затопит. С грузом. Они готовы на всё – и с экипажем. Знаешь ли – очень циничные люди. Для того, чтобы получить страховку. Получат 5 миллионов. Закроют финансовые дыры, и для них всё шито-крыто».
Воодушевлённая небывалым успехом (хотя, по правде, секунду-другую она убивалась от того, что не увидела своё имя в многочисленных перепечатках её опуса) и пребывая в зените своей журналистской славы, она проникла в незащищённый офис «Солчарта», возглавив паломничество коллег, устроивших суету в обычно тихом пространстве. Не обращая никакого внимания на лица родственников членов экипажа, наполнивших своим напряжением атмосферу компании, она зацепилась за Карпенкова, неотступно преследуя его с микрофоном в руке. Сзади Николай постоянно слышал её оживлённый, визгливый голос. И когда ему захотелось освободиться от всего бедлама, происходящего в офисе, хоть куда-нибудь провалиться, прийти в себя, он, направляясь в туалетную комнату, сначала хотел сдержаться, но вспомнил статью и, обернувшись на голос Логино-вой, напоролся подбородком на микрофон. И не сдержался:
– Мадам, что вы предпочитаете подержать? Вообще, я женат, но там… в тайной комнате… может быть, только вам…
* * *В этот день началось нечто особенное: на глазах, казалось, рушились все преграды, заграждения, дамбы, и скрежет их разрушающихся ворот нарастал с такой силой, что становилось ясно: ворота не выдержат, вот-вот рухнут под напором медийной стихии, которая, сметая всё на своём пути, на глазах превращает в обломки годами каторжного труда и самопожертвований выстраиваемую Компанию.
До этого дня я был знаком лишь с исполинской мощью морской стихии и непреодолимой силой энергии гор.
Как каждый моряк, не однажды испытывал страх перед разрушающей силой моря, когда сутками приходилось сдавать и принимать штурманскую вахту в одной точке на карте, управляя огромным судном «носом на волну». Иначе перевернёмся. И каждый час, выходя на крыло капитанского мостика, расположенного на высоте одиннадцати метров над ватерлинией, чтобы взять пеленги на вершины Норвежских гор и держаться окоченевшими от холода руками за поручни пеленгатора, чтобы не смыло за борт коварной волной, накрывающей с головой.
Или в холодных просторах неспокойного Баренцева моря, где зимой обледенение судна нарастает так быстро, что, единственный способ не превратиться в ледовую глыбу и не перевернуться – скалывать лёд. Вручную. Ломами и топорами. Подавать пар на палубу. Часто в штормовую погоду несколько дней не до обычного сна, кто как устроится в ожидании, пока природа утихнет, перестанет бросать огромное судно, сотрясая ударами волн, и, с замиранием в сердце, принимать сигналы МЭЙДЭЙ с соседнего судна, не имея возможности к нему подойти. Не спасти моряков, поскольку, если отвернуть от курса «носом на волну» – нас вмиг опрокинет. Не успеем подать сигнал о помощи.
Слова, как вода, меняющая одно состояние на другое, сохраняя свойства разрушительной силы.
Горы так действуют, что сначала невозможно себе представить, как поэтичны озёра и прекрасны горные водопады, как величественны ледники и божественные пейзажи бескрайних снежных полей, переливающихся в ярких лучах близкого солнца, настраивающих душу на возвышенный лад настолько, что располагают к молитве, а в расщелине, на дне двухкилометровой пропасти, над которой повисли хижины, цветут сады. И когда закрываешь глаза, эти пейзажи остаются перед тобой, и воображение восхищается всеми подробностями, следит, как разматывается клубок впечатлений. Обыденность забывается, выворачиваясь наизнанку, и наполняет тебя адреналином, когда благостное спокойствие оборачивается обманом. Часто, находясь на вершине горы, замираешь, охваченный вдруг налетевшей снежной бурей. И не видно ни зги, когда накопленная миллионами лет энергия гор, обращённая в снежную лавину, ломает только что появившуюся самоуверенность покорителя вершин, обращая все его мысли в поиск путей к спасению с ощущением собственного ничтожества перед непреодолимой силой, превращая усилия победителя в борьбу за выживание.
Расплывчатость мыслей о борьбе за жизнь, навеянная мельканием домыслов и предположений внезапно свалившихся новостей, каждая из которых была разрушительней предыдущей, засасывали в эпицентр незнакомой стихии, которая на глазах начала стремительный процесс разрушения Компании.
Нужно было остановить скрежет их спекуляций, безудержность громкой воды, начавшей просачиваться сквозь ворота плотины нашей Компании. До сих пор мы не нуждались в рекламе. Непонятно, что делать. Никогда не было даже веб-страницы.
В каком-то порыве поиска справедливости я набрал номер делового журнала, который выписывал несколько лет. Сонный голос ответил:
– Все в отпусках. Позвоните после пятнадцатого.
– Спасибо. Если дотянем, то непременно.
В этот же день нашлась – как всегда, неожиданно – добрая девушка – главный редактор бог знает какого журнала. На русском. В Финляндии.
Без блеска в глазах, тоже сонно, но согласилась подзаработать. Писать опровержения в прессу, но вскоре, не выдержав ритма быстро меняющейся информации, соскочила.