Неизвестная гастроль Владимира Высоцкого

Граненые стопочки. Вмиг образовалась суетня с половником – похлебка аппетитно дымилась – Игорь Яковлевич разливал родимую, по половинке. Реплики. Ильинишна супом себя не наградила, отпластала один из холмиков яичницы. Подняла сосуд:

– Даже не знаю, так особенно, такие товарищи…

– Будем, – лаконично согласился Володя.

Смачно трапезничали – «М-м, огурчики на диво…» – Ильинишна ревниво наблюдала за производством. В двери, высунув из-за косяка полгруди и прильнув к нему щекой, аналогично поступал сынишка. Павел поинтересовался:

– А чего парня голодом морим?

– Ай-да… нахватался уже. Неча с взрослыми вертеться. Брысь.

Парнишка скрылся, несомненно, оставаясь на месте. И впрямь, его лукавая улыбочка вскоре восстановилась. Тем временем Ильинишна, как человек сугубо государственный, деликатно соблюдала допрос:

– По какой части выступам?

– По широкой, – докладывал Павел, – как говорится, от и до. Вы какую предпочитаете?

– А песню. У нас хор невозможной, на смотр ездит кажон год. Две сольные партии веду. – Ильинишна поправила прическу.

– В самое яблоко, Владимир Семенович у нас большой специалист, – охотно разоблачил Павел.

Володя хмуро сжал ложку в кулаке.

– Вы, Ильинишна, его не слушайте, большущий проказник товарищ Павел. В смысле, по песне-то мы шляемся, но списфически, а коль скоро в оказии, предмет отложен.

Павел явно с поддевкой пропел:

– Ах, не тщитесь, Володя, укротить вашу широкую натуру.

Володя мелькнул взглядом и тут же потупился, похоже, укоренный скрытым смыслом. Впрочем, голос его оставался ровен:

– Вообще говоря, мы по драматической отрасли профессионалы. А, скажем, Игорь Яковлевич, безбожный шахматист.

– Да подьте, – не скрыла ликование Ильинишна, – у меня муж шахматы люто обожает.

– В поле, как водится?

– Не-е, в больнисэ. Апендесыт.

– Таким образом за здоровье?

Не получилось, дверь шумнула и в окладе образовались две особы. Одна несла на себе короткую плиссированную юбочку и белую блузку, к груди сердито льнула тугая коса, являла девушку лет шестнадцати; другая хорошо старше, остриженная под горшок, была полна, что подчеркивало и вместе скрывало прямое плотное платье без талии, конечно, взятое не по промежуточному случаю, не говоря о нитке бус – женщина интересная. Обоюдная характеристика – неистощимое здоровье и в глазах смесь испуга и ядреного любопытства.

– Ой, у те гости, – опасливо молвила старшая, – а мы по бухгалтерскому делу. Здравствуйтё. (Синхронный поклон.) Тожно после зайдем.

Павел, отклонившись от стола, строго измерил взглядом:

– Мы вас приветствуем. Отчего же непременно потом, бухгалтерское дело категорически не терпит проволочек.

В лице Ильинишны читалась некоторая растерянность, но заявление Павла подвигло к решительности. Она встала, обратилась к гостям:

– Наш передовик производства, Дарья (что в нитке), на все руки труженик: и в поле, и по счетному делу. Ее сестра сродная, Нина… из городу.

Между тем вывернула из угла пару табуретов, кратко посвятив женщин в обстоятельство. Вновь прибывшие поместились ближе к концу стола, старшая в торце. Приборы – впрочем, молодка сразу отказала жестом относительно стопки.

– Вот мы и спроворим тост у очаровательных гражданок, – не меняя выражение лица, запустил Павел.

– А чего, – живо откликнулась Дарья, отведя в сторону поднятую емкость, – не избегнём… Сталоть, за посещение. Такие граждане – ух! Очень нам отрадно, что коренной сельчанин имеет сродство. Мы на культуру сильно рассчитываем и смотрим всякого рода искусство с полным пониманием момента. Кланяемся, уважаемые представители! – Ахнула пайку весьма виртуозно.

Тост, прямо скажем, вызвал душевный отклик, что следовало из бодрого поглощения жидкости остальными. Дарья выявилась словоохотливой, отсюда пошел перечень общих достижений:

– А сосед наш, Василий Присыпкин – звеньевой и первой статьи умелец лобзика. Не опойка, ни-ни. Конечно, быват – обыкновенно – но умеренность впереди. У него и брат не хлебенит, как Иван Ведерников. У того что ни будень – праздник. Раз нахалкался, потерял, конечно, сознание, до дому на телеге не доехав, в проулке. Вовка Ерчихин, тот шельмец, лошадь распряг, завел за прясло, телегу пихнул да запряг обратно. Ну, Иван проснулся, но-о – ни туды, ни сюды, как в песне. Перепугался – мол, бес посетил, утек. Неделю не пил, было дело…

Возник одобрительный смех. Дальше было поведано, что зоотехник Сальников жмет для случки с частными буренками коренных быков – и что это за жадность к даровому семени. А агроном Захар Антоныч от хора отлынивает, – хоть и не поддает вкрутую, но к Машке Спиридоновой, как у нее мужик сугубо вахтовый трудящийся, нередко сворачивает. «Палец в книге защемит и будто цитату каку норовит довести до сведения. Очень мы понимаем – цитаты. Наизусть».

Наклонившись за закуской, Павел искоса пустил взгляд:

– Вы, простите, замужем?

– Как же, бывший капитан войск – изобретатель неимоверный, людей смешить у нас куда с добром. Но не зюзя – факт… Гостям, впрочем, рады всегда, активно и в самом передовом ракурсе живем, – сделала резюме Дарья, озорно метнув взор на Павла.

Речь всесторонне симпатичной Дарьи обнаружила самое благостное расположение духа у мужчин. Павел оживился особенно, что разоблачил словесно:

– Замечательная похлебка. Я уже молчу за огурчики. Собственно, и прочее – самого уместного накала.

– Ой, – последовало восклицание Ильинишны, она живо, гремя табуретом, вскочила, – пирог! Хот же кулема!

Все участливо проследили. От открытого зева изумительно потянуло теплом пышного теста, на пояске печи нервно ожидала прокопченная кружка под топленое масло с кокетливым пером. Очень симпатично. Приятный шум печных приспособлений, вступил в зрение пирог на противне. Следом за маман торжественно и самодовольно влачил свежие полбанки белой парнишка – организмы мужчин обмякли. Пацан, имя ему нашлось Сережка, поощряемый Павлом, пристроился тут же и демонстрировал счастье. Последовало обустройство актуального чревоугодия, вся женская составляющая собрания активно участвовала.

– За урожай, – сделал заявление Владимир, когда процедуры улеглись, – да что там – за пахаря. Зрелища зрелищами, коим служит наше сословие – чтимое, да, изрядно – однако хлебушко впереди. Не станем забывать.

Дружный взлет рук. Жевание, мычание – утробный гимн хлеборобу.

Дарья нашла, что обстоятельству недостает политического флера. Такие слова обнаружили подобное:

– А что – уделают наши америкашек на очередной международной сессии?

Женщина, понятная вещь, взглядом назначила адресатом Павла. Тот ответственно расправил плечи, однако поползновение снял явственный скрип ворот, затем крыльца и безусловно мужской топот по дому. Их образовалось трое. Рослый мужчина в косоворотке, русый, кучерявый, живой; второй, дядя гораздо поплоше в замурзанной механизаторской куртке, за которой красовалась изрядно пользованная тельняшка. Этот горячо улыбался, сверкая металлический фиксой. Последним скромненько мелькал парнишка лет тринадцати, по-видимому, Колька, гонец.

– Ну и хто здесь интересуется за Веню Русских! Ха, я так и знал, Павел Николаич! – шумел русый, ткнув пальцем в направлении Павла. Выкатил глаза на тельняшку. – А я что говорил! Пашка, итишкин кот, двоюродный братуха. (Павлу) Ну иди сюда, столица, тисну.

Павел уже встал, улыбался. Последовали крепкие объятия, радостные рукопожатия с присутствующими, оформленные горячими церемониальными звуками.

– И даже забудьте, всем кагалом ко мне! Что за фокусы? Ни-ни! – шумел Вениамин, при этом добротно усаживаясь, и с должной сосредоточенностью наливая в расторопно предоставленные емкости. Уважительно, двумя пальцами поднял сосуд, остальные веером отставив. – Бог на рюмку, я на край, стукни, Веня, не хворай.

Пошло борзо…

Наконец стронулись к Вениамину. Ну да, вывалились вольно, однако в нескольких ребятишках – присутствовала и бабка Агафья на правах первого свидетеля – неукоснительных зрителях, содержался быстрей испуг, нежели радость феномену. Собственно, страда. Длились свободно, равномерно. Веня доказывал Павлу относительно родственников – почивших, разошедшихся и так далее. Периодически счастливо и крепко притеснял объятием брата.