От него поступило следующее предложение – он не раздувает историю. Но если «химики» хотя бы раз не подготовятся к уроку, он оставит их на второй год. Было ясно, он взялся за них всерьез! Поблажек не будет!
Вскоре лучше Дробыша с Геком географию в классе вряд ли кто знал.
А преподаватель уже не бросал вещи на стол так опрометчиво. Первое время к столу он подходил очень осторожно, как сапёр к мине. Пытался незаметно провести по столу рукой и поднести к носу – нет ли чего опять. Он старался делать всё незаметно. В этом как раз и был прикол!
* * *
Перед началом биологии девчонки сообщили, что урок будет вести новый преподаватель. Это хорошо, если и вызовет, то, вряд ли будет ставить двойки.
Все ждали какую-нибудь серую мышку в очках и с учительским клубком на затылке. Вопреки их даже самым смелым ожиданиям, в класс вошла роскошная блондинка лет двадцати пяти. Спортивная фигура была обтянута трикотажным платьем, какого-то немыслимого для учительницы фасона с ошеломляющими разрезами и вырезами, а самым интригующим была его длина – выше колен сантиметров на пятнадцать. Высокие каблуки подчеркивали красоту стройных ног, на руках, невероятной длины загибающиеся, ногти. Огромные зеленые глаза, внешние углы которых были сильно подтянуты к вискам, придавали лицу хищное, кошачье выражение.
С задних парт зазвучали одобрительные реплики типа: «Ништяк», «Ни-че себе», «Кла-асс», «Кис-кис».
Елена Дмитриевна, так звали нового педагога, спокойно выдержала паузу, взглядом призывая к вниманию. Когда все стихло, по-доброму улыбаясь, она произнесла речь:
– Не надо так волноваться. Я вас прекрасно понимаю. Тем не менее, я бы очень хотела, чтобы наши с вами дружеские отношения, которые, я уверена, сложатся, помогли вам успешно усваивать мой предмет. А чтобы вы не придумывали про меня всякие небылицы, коротко о себе. Мне двадцать четыре года, окончила наш университет, чемпионка Республики по спортивной гимнастике, замужем, детей нет, муж – милиционер, чемпион по боксу.
К этой короткой биографии школьная молва добавила, что Елена Васильевна заканчивала эту же школу, примерным поведением не отличалась, дружила с мальчишками, принимала участие в их играх, проказах и даже неплохо дралась. То есть в своё время была школьным «авторитетом».
Пацаны с благоговением слушали ее нежно журчащий голос, пока она не дошла в своем повествовании до мужа. Эти подробности были не так интересны.
А всех иллюзий о ее красоте и мягком характере хватило на два – три урока. До первой двойки ее звали ласково и даже нежно – Леночка. Позже она стала просто «Кошкой».
Вскоре ребята перестали замечать и, как им казалось, её неземную красоту. Она стала обычной училкой. Те, кто не учил предмет, из двоек не выбирался. Это была в основном галерка. Ее обитатели начали хамить, она – выгонять их из класса.
Гек с Петькой и их друзья не были сторонниками хамства в любом его виде, и галерку в этой «войне» не поддерживали. Елена Дмитриевна это видела. Отношения преподавателя с учениками складывались ровные – учишь, хорошо, не учишь, тебе же хуже.
Несмотря на свою молодость, через месяц – другой она смогла заставить учить ее предмет всех. Противостояние прекратилось, и стали налаживаться нормальные отношения.
Ей нравились уместные шутки, ценила юмор. Была сентиментальна, порой до слез в глазах, и слишком наивна для своего возраста. Видимо Лена еще не успела закостенеть как ее старшие коллеги, или ей еще не попадались такие «гаврики» как в 6-А.
А вот по поводу пошутить и чувства юмора, Гек с Дробышем к тому времени были почти профессионалы.
Ей импонировало то, что они могли шутить, даже похулиганить, но в рамках дозволенного, и при этом предмет знали хорошо. У Гека в четверти была пятерка, у Петьки четверка. Конечно, бывало, что перегибали. Она резко ставила их на место.
Однажды друзья стянули из кабинета биологии пенопластовое ухо. Благо подобных экспонатов было такое количество, что заметить пропажу одного, было просто невозможно. Ухо было красивое, раскрашенное, как живое, только размер его был сантиметров десять в поперечнике.
На перемене, перед уроком биологии они примотали его бинтами к Петькиной голове так, что уха не было видно, а голова, похожая на огромный кокон, стала в два раза больше.
Как тяжелобольного Гектор повел Петьку под руку в класс. По пути впереди и сзади шла хохочущая толпа. И вот они в классе. Сели на свою четвертую парту в среднем ряду. Дробыш, продолжая играть свою роль, с видом умирающего положил голову на парту и обхватил ее руками.
Входит «Кошка». Класс стоя приветствует ее. Народ с трудом сдерживается от смеха.
– Гектор, подними соседа. Он что, заснул? Дома надо спать, – сказала она, еще не видя Петькиной головы.
Гек, делано суетясь, тормошит Петра за плечо, глазами показывая ему, что учитель в классе. Со стоном Петька начинает подниматься. Чем выше он поднимается над партой, тем круглее становились глаза Елены Дмитриевны.
Офонаревшая от Петькиного кокона, она с лицом, перекошенным от ужаса и сострадания, спросила срывающимся голосом:
– Петя, что с тобой стряслось? Какой кошмар!
Петька болезненным голосом, глухо сквозь бинты произнес :
– Да ничего страшного, только болит очень.
– У тебя что, голова разбита?
– Да нет, это вчера меня оставили посмотреть за братишкой, а он упал и нос разбил. Пришла мать и давай за ухо таскать, потом с работы пришел отец, и тоже за то же ухо, вечером – дедушка с бабушкой. Тоже каждый минут по двадцать таскали. Я им другое ухо подставлял. Нет, говорят, давай левое, чтобы надолго запомнил.
Вот и оттянули. Теперь и не знаю что делать, врачи лечить отказались! Наверное, придется уезжать на остров Пасхи. Там я может, и сойду за своего, – вошёл Петька в раж.
– А еще родители называются!
Класс уже лежал на партах от хохота.
– Нет, Елена Дмитриевна, вы только посмотрите, что они со мной сделали, – произнес Дробыш, толкая соседа в бок.
Тот все понял и сразу кинулся помогать ему, разматывать голову.
Когда появился кончик красивого пенопластового уха, Елена Дмитриевна со словами: «Какой ужас! Какой ужас!» прикрыла рот рукой. Глаза ее наполнились слезами.
Наверное, было от чего, ведь конец уха торчал сантиметрах в десяти над головой, а издалека был очень похож на настоящее тело. На это они и рассчитывали.
Когда все завесы были сняты, Кошка испугано отскочила к доске и прижалась к ней спиной и открытыми ладонями. Лицо её стало белым, как мел на доске. Ее трясло. Она пыталась что-то сказать, но не получалось. Раздавалось лишь какое-то бульканье. Оторвав руки от доски, Елена Дмитриевна стала тереть ими щеки, лоб, словно пытаясь привести себя в чувство, а поскольку ладони были в мелу, то, лицо ее стало белым по настоящему. На нее было страшно смотреть.
В классе стоял рев, которого она почему-то не слышала. Она даже не замечала, что пацаны с задних парт катаются по полу. С ней случился шок!
А Петруха то, не молчал. Наконец он, голосом, срывающимся от возмущения на деспотизм взрослых, предложил ей потрогать свое ухо и решительно направился к доске.
Это было уже слишком. С визгом она вылетела из класса, в котором уже бушевал ураган.
Народ начал успокаиваться, подходить к Петьке и щупать его за пенопластовое ухо, которое было основательно приклеено к телу клеем БФ-2.
Вдруг в класс влетела завуч! По ее лицу было видно, что она чем-то недовольна. Причем очень! А вернее, разъярена! Ничего не говоря она подскочила к Дробышу, схватила его за их с Геком «произведение», и стала таскать в разные стороны, пытаясь оторвать ухо. Все в классе в раз стихли.
– Далось вам моё ухо. Вчера весь вечер таскали, сегодня опять все сначала. Больно же, – мотаясь из стороны в сторону, выпалил Петька.
Одновременно с этой фразой ухо разлетелось на куски, а завуч по инерции полетела в противоположный угол, где благополучно перевернула кадку с фикусом.
Придя в себя, она неторопливо по-учительски одернула платье, прошла к двери, и указательным пальцем поманив Гека и Дробыша за собой, вышла из класса.
Шутники поняли, что повторного приглашения ждать не стоит. Быстро собрали сумки и поплелись к выходу.
В классе чувствовался праздник и оголтелое веселье. Горе «героям» же было не до смеха.
Вслед за завучем они втекли в учительскую.
В учительской с десяток педагогов стояли вокруг кушетки, на которой, казалось, без чувств полулежала «Кошка». Кто-то давал ей что-то нюхать, кто-то держал стакан с водой. Одним словом, все были заняты!