Русская колонна

Этапы не слишком большого пути

Колыбель. На становление политического консультирования в России значительно повлияла политическая активность населения. За последние 14 лет она прошла несколько фаз в своем развитии. Первый этап характеризовался тем, что правым удалось навязать народу представление, что все происходящее в стране есть борьба между сторонниками реформ и коммунистами, «тянущими страну назад».

Этот пропагандистский ход оказался супер-успешным. В результате была практически полностью подавлена способность граждан к политической самоорганизации, которая в этот период зарождалась как феномен жизнедеятельности политических активистов. Даже крайне робкие попытки любой политической силы, будь то национал-либералы, социал-демократы или кто-то другой, критиковать политический, экономический или социальный курс власти немедленно воспринимались населением как антиреформистские действия консерваторов-коммунистов и в значительной мере отвергались.

Аналогично практически любые действия правых воспринимались просто как действия сподвижников довольно популярного в то время Бориса Ельцина, что впоследствии и привело почти к деградации «Демократической России». На эти обстоятельства наложилась чудовищная организационная бездарность всех противников власти, как ортодоксальных сторонников советского пути, так и представителей весьма рыхлой и неопределенной коалиции коммунистов-реформаторов и разочаровавшихся демократов, руководивших тогдашним Верховным Советом.

В результате власти удавалось обходиться практически без услуг внешних политических консультантов, политических технологов и пиарщиков. Ведь нельзя же считать полноценным политическим пиаром тогдашнюю полторанинскую пропаганду, оперировавшую листовками, напоминавшими журнал «Крокодил» времен кампании против космополитизма. На одной из них Ельцин изображен в качестве огромного фараона на фоне маленьких, противных, как блошки, депутатов и гнусного Руслана Хасбулатова с подписями типа «Злой чечен ползет на берег». О качестве пропаганды тогдашних коммунистов и говорить нечего. Оно было убого низким. Усилия же вооружить Верховный Совет инструментами более или менее профессионального пиара, вроде тех, что предпринимали авторы настоящей статьи вместе с Михаилом Малютиным и Олегом Григорьевым перед референдумом 1993 года, были бесполезны, поскольку в силу организационной беспомощности аппарата материалы просто не рассылались по стране.

На этом фоне попытки будущих профессионалов политического консультирования и пиара работать на власть воспринимались ею как поддержка, но не как собственно профессиональная деятельность, а эксперименты, связанные с проведением масштабных политконсалтинговых кампаний независимых кандидатов, воспринимались как экзотика.

Школа для трудных детей. Все изменилось после драматических событий октября 1993 года и принятия новой Конституции. Стало ясно, что складывается хоть для многих и отталкивающая, но тем не менее достаточно устойчивая политическая система. Именно в это время начали быстро развиваться и политическое консультирование, и другие, связанные с ним, отрасли, такие, как избирательные технологии и пиар. Пытаясь создать новую профессию, в эту область устремились представители противоборствующих сторон, как сторонники, так и противники реформ. Для многих это был либо шаг отчаяния, либо попытка взять реванш. В большинстве случаев эти люди не имели профессионального образования.

Характерной чертой этого периода была сильная децентрализация данной отрасли, наблюдавшаяся с выборов в первую Государственную думу и до начала президентской кампании 1996 года. То было время сравнительно честной игры, подобной школьному футболу, где достаточно часто в споре команд политических консультантов и технологов побеждал сильнейший.

Начиная же с 1996 года крупный бизнес начал создавать своего рода теневую избирательную финансовую биржу. Как следствие возникла олигополизация заказа, когда за откат предлагались заказы на выборы нескольким компаниям, сумевшим войти в доверие к власти и олигархам. Эти компании предварительно забирали себе не менее половины бюджета любой избирательной кампании, а на оставшуюся часть средств нанимали на работу одних и тех же профессионалов из Москвы, разбавляя их иногда наспех натасканными людьми из регионов. Что касается опытных сотрудников из регионов, то их тогда к содержательной работе привлекали редко, как из экономии средств, так и не желая растить себе конкурентов.

Независимые команды – реликты прежнего периода – оттеснялись все дальше в глушь, к все большему демпингу, получив от олигархов презрительное название «дикие команды».

Таким образом, сколько-нибудь масштабные избирательные проекты все больше загонялись в финансово-административный олигополизм. Впрочем, полного благолепия все-таки не получилось. Время от времени благодаря непрофессионализму прикормленных фирм у них случались проколы, приведшие к возникновению в регионах нескольких достаточно сильных консалтинговых компаний. При этом важно отметить, что на протяжении и второго, и третьего периода существовал хотя и скромный, но постоянный сектор консалтинговой деятельности для тех, кто хотел работать с коммунистами.

Последний звонок. К 1996 году сложилась уникальная система электорального «многомыслия», своего рода электоральная супершизофрения, когда на каждый тип голосования гражданин шел с сущностно разными мотивациями:

1) на выборах президента избиратель выбирал меньшее зло, которому не так страшно отдать страну;

2) на выборах в Думу по спискам добросовестно выбирал партию, которая ему идеологически ближе;

3) на мажоритарных выборах в Думу выбирал самого симпатичного из тех, кого ему предложили, независимо от его партийно-идеологической принадлежности;

4) на выборах в губернаторы и президенты республик – самого харизматичного и хозяйственного альфасамца;

5) на выборах в местные органы власти и законодательные собрания регионов предпочитал выбирать хороших по профессии людей, то есть женщин, главврачей и директоров школ.

С 1999 года эта конструкция начала частично разрушаться. Как думские, так и президентские выборы оказались для олигополии, с одной стороны, слишком уж успешными, а с другой, недостаточно успешными. Желаемого удалось добиться значительно легче, чем ожидали участвовавшие в проекте политические консультанты и технологи, а также поддерживавшие их элиты.

У крупных политических инвесторов стали возникать сомнения: а не парят ли им мозги нанимаемые ими специалисты и так ли уж они им нужны? Однако эти выборы оказались недостаточно успешными, поскольку желавшие путем использования политических технологий возвести на российский престол марионетку, неожиданно обнаружили в Кремле президента, которого поддерживает народ.

Кроме того, с 1999 года губернаторы (или же их очень богатые конкуренты) начали отдавать себе отчет в том, что административного или финансового ресурса вполне хватает для позитивного результата и без каких-либо изощренных технологий.

Взросление. Особо хотелось бы отметить внезапно обнаружившийся на некоторых губернаторских выборах феномен программно-идеологического голосования. В отличие от прежних списочных выборов в Думу оно стало происходить на гораздо более рефлексивном уровне. Особенно это проявилось в ходе выборов в Красноярском крае, когда Сергей Глазьев добился значительно более высокого результата, чем когда-либо получали в крае коммунисты или поддерживаемые ими кандидаты. При этом в кампании Глазьева не было задействовано ни экстраординарных денежных сумм, ни каких-либо особых оргусилий, ни выпячивания личности кандидата, а был сделан упор на связное, структурированное, четкое и доступное изложение политической и экономической программы кандидата. Еще одним признаком перемен были изменения в оргработе КПРФ. Коммунисты, наконец, стали целенаправленно и всерьез готовиться к победе. Свидетельством тому служит, например, новый сайт КПРФ – современный, удобный, со ссылками на множество политических интернетресурсов, в том числе и антикоммунистических.

Так что нельзя исключить, что политическое консультирование, политические технологии и политический пиар будут, наконец, востребованы не только крупными бизнесменами, инвестирующими деньги в политику, но и народом. А многие центры, предлагающие перечисленные выше услуги, войдут в политические партии или аффилируются с ними.

Что же касается собственно народа – того самого избирателя, на которого во многом направлены усилия профессионалов политического рынка, – то, чтобы он перестал считать политический консалтинг и сопряженные с ним профессиональные области не слишком чистоплотным занятием, ему надо перестать быть лохом, которого сравнительно легко развести всем желающим.

Безвременные грезы российских либералов

Рынок все расставит по своим местам! Фермер нас накормит! А Запад нам поможет!

Когда переехал, не помню,
Наверное, был я бухой,
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес сегодня такой:
www.Leningrad.spb точка ru
www.Leningrad.spb точка ru

    С. Шнуров

Один из номеров «Отечественных записок» был посвящен теме социального государства, причем редакция предоставила возможность высказаться в большинстве противникам социального государства. Наибольший интерес представляет интервью, которое Модест Колеров взял у Евгения Гонтмахера, так как последний давно работает в правительстве и в значительной мере отождествляет себя с тем выбором, который сделала верховная власть в России в 1991–1993 годах. Доказательством этому служит не только то, что Гонтмахер, на манер Андропова, предлагает «оптимизацию» в рамках сложившегося распределения собственности и власти (сырьевая рента им ни разу не упоминается, то есть ему хочется, чтобы она не стала предметом дискуссии; не упоминается также вопрос о праве быть долларовым миллиардером при наличии массовой бедности), но и высказанные им опасения о все еще возможном «возврате в прошлое».

Общее направление взглядов Гонтмахера можно охарактеризовать тезисом «выживание каждого есть личное дело каждого». Право человека на жизнь Гонтмахер трактует как право не быть убитым, а вот в праве на то, чтобы не умереть голодной смертью, он ему отказывает. Он считает, что человек, даже квалифицированный, вполне может работать всего лишь за кусок хлеба. Он полагает, что государство должно спасать от голодной смерти только по-настоящему нетрудоспособных, а для здоровых людей он предлагает сократить количество рабочих мест в бюджетной сфере и сузить их спектр, как при помощи прямой ликвидации рабочих мест, так и при помощи уменьшения количества мест в вузах. Он также предлагает увеличить пенсионный возраст. Тем самым он надеется заставить этих дополнительных незанятых либо заняться собственным бизнесом, либо стать промышленными рабочими тех специальностей, которые затребованы бизнесом.

При этом сократить и перепрофилировать он хочет инженеров, учителей и квалифицированных рабочих, то есть не признает ценности любимой работы и полагает, что торговать пирожками лучше, чем проектировать высокотехнологичные изделия. Из этого видно, что, несмотря на абстрактные реверансы, науку и образование он на самом деле ни во что не ставит.

Это воззрение содержит в себе две компоненты: «прагматическую» и «моральную». С «прагматической» стороны (причем моральный выбор в пользу такого «прагматизма» все равно является определяющим существо вопроса) имеется в виду, что сложившееся статус-кво должно быть неприкосновенным и к нему надо приспосабливаться и что непременное дальнейшее снижение уровня жизни значительной части населения сменится последующим улучшением через какое-то неопределенное время, скажем, через несколько десятилетий, так как «рано или поздно, рынок все тут сделает».

«Моральная» же сторона этого воззрения есть вышеупомянутый социал-дарвинизм, которым в публичной сфере российские либералы резко отличаются от западных. Многие западные либералы думают сходно с российскими, но говорить об этом боятся. Российские же либералы хотят говорить о нем свободно и целиком чувствовать себя в своем праве. Еще полвека назад и на Западе такое было широко распространено, но не выдержало испытаний демократической борьбы. Так как упрямство российских либералов намного сильнее, а дальновидность намного слабее, то следует ожидать, что выработка аналогичного ханжества произойдет у них в результате более сильных поражений.

Но так или иначе, форма социал-дарвинизма у Гонтмахера еще не самая крайняя и для богатого в целом общества до какой-то степени приемлемая: в отличие от многих своих единомышленников, он не предлагает перестать платить пенсии, массово выселять людей из квартир и голодом приучать «этот народ» к труду и протестантской этике. Но применяет он свой социал-дарвинизм к современной России, в которой до 40 процентов населения по-настоящему бедны и в которой массовая бедность стала результатом реформ 1992–1995 годов.

Советское и перестроечное общества четверть века подряд обеспечивали подавляющему большинству населения кусок хлеба с маслом (сыром и колбасой). Кроме того, в них существовали два очень узких слоя: с одной стороны, тех, у кого была еще и икра, а с другой – тех, у кого был только хлеб.

Можно согласиться, что это не бог весть какое достижение, но ведь к власти Ельцин пришел только при помощи обещаний быстро повысить уровень и качество жизни у всех, кроме откровенных люмпенов, произведя экономические реформы, которых якобы не делает Горбачев. Когда же к середине 1992 года он понял, что эти реформы не повысили, а понизили уровень жизни большинства населения, и в ближайшей перспективе положение дел не улучшится, то от своего обещания он решил без объяснений отказаться. Демократическая оппозиция в лице парламента не согласилась поддерживать ельцинские реформы и требовала перенаправить их, и Ельцин не нашел ничего лучшего, чем ликвидация оппозиции вооруженным путем, и совершил государственный переворот сентября-октября 1993 года. Большинство населения поддержало этот переворот в лоховской надежде все-таки выиграть на новом «празднике жизни» и поэтому действительно и само виновато в собственном жизненном крахе (но эта вина все-таки несравнима с виной самих лохотронщиков). А как же остальные 30–40 процентов, которые были против? Где компенсация им за материальный и особенно моральный ущерб?

Таким образом, существенным элементом теперешнего общественного устройства является то, что населению обещали повысить уровень и качество жизни, а на самом деле понизили их большинству населения. Это полностью лишает Гонтмахера права говорить так, будто нынешнее устройство общества существует вечно.

От ельцинских реформ выиграли 10 процентов населения, а 1 процент выиграл очень много. Если кто-то скажет, что это лучшие люди, то это будет новация по отношению ко всем развитым и по-настоящему развивающимся странам, так как во всех таких странах очень ценят культуру, науку и искусство.

Ведь в эти 10 процентов в большинстве попали те, кто любит пьянствовать, драться, ходить по проституткам, играть в азартные игры, дружить с бандитами, то есть самая настоящая «аристократия помойки».

Что же касается ученых, то огромное их количество эмигрировало из России, так как реформаторы отнеслись к ним с презрением. Только в последние годы при Путине и в основном в сфере разработки новых вооружений зарплаты были подняты до уровня 500–800 долларов, что все равно не идет ни в какое сравнение с доходами, например, банковских клерков или журналистов.

Еще хуже обстоит дело в области литературы: российские писатели мирового уровня своим трудом не могут обеспечить себе такой же уровень жизни, какой есть у сотен миллионов людей на Западе.

Нелишне отметить, что даже в сталинские времена ученые и инженеры зарабатывали во много раз больше, чем рабочие, несмотря на все лицемерное возвеличивание «пролетариата».

Если господин Гонтмахер и прочие российские либералы намерены определять ценность людей по критерию «вписанности в рынок», то чем они тогда отличаются от большевиков, по своему произволу назначавших «прогрессивные» общественные классы?

Но даже если бы ученые, писатели, лучшие инженеры, врачи и т. д. реально вошли бы в те самые «зажиточные» 10 процентов, то и тогда согласие любого, попавшего в число «избранных», на продолжающуюся нищету десятков миллионов сограждан оставалось бы моральным преступлением. А активное отстаивание «справедливости» сложившегося положения дел есть уже преступление против человечества, которое, как известно, не имеет срока давности.

После того, как три четверти населения было обмануто, и практически все обманутые в конце концов поняли, что их обманули, предложение «крутиться» и «приспосабливаться», к которому сводятся в их отношении воззрения Гонтмахера, нагло и глупо. Оно могло бы еще сработать, если бы ущерб, нанесенный уровню и качеству жизни большинства населения, армии и науке, не был столь велик. И опираясь на эти прочные общественные настроения, рано или поздно проявит себя политическая линия пересмотра итогов ельцинских реформ.

Здесь мы видим, какого «возврата в прошлое» боится Евгений Гонтмахер. Он действительно боится возврата к советской политической системе, хотя на самом деле это вряд ли возможно, потому что общество, как ни странно, по-прежнему хочет демократических выборов и обеспечения прав человека. Но при этом он почему-то полностью уверен в невозможности возврата к советской экономической системе, обеспечивавшей приемлемые уровень и качество жизни для всех и практически непрерывный экономический рост. Хочется спросить, каким образом советская экономическая система, прославленная либералами как супернеэффективная, успешно добивалась того, чего не может достичь теперешняя, по их обещаниям, значительно более эффективная?

Грязная изнанка российских выборов

По своему содержанию типичные выборы в России состоят из двух компонентов: борьбы кандидата с командой и борьбы за голоса избирателей. На первый компонент, как правило, уходит основная доля усилий. Борьба кандидата с командой, в свою очередь, также состоит из двух частей: борьбы за статус и борьбы за деньги. Как правило, статус важнее. Обещанные деньги на проведение работ и на гонорары обычно выплачиваются не целиком – об этом заранее известно всем участвующим сторонам. Но и за те деньги, что выплачены, кандидат желает получить удовлетворение, которое состоит в доказательстве самому себе и команде, что он более крутой, чем она, и что он сам лучше умеет вести свои собственные выборы. Для реализации этих целей в последние годы кандидаты все чаще используют сразу несколько команд, которые должны конкурировать между собой. Кандидаты различаются еще и по приоритетам: для некоторых важнее украсть деньги у спонсора, другим важнее положительный результат голосования.

Основной же целью команды является получение гонораров в возможно более полном объеме и (для большинства команд) разворовывание части средств, выделенных на проведение работ. Одним из самых эффективных методов разворовывания является разработка и размещение видеоклипов, которые при этом практически никогда не влияют в положительную сторону на голоса избирателей, зато довольно часто влияют в отрицательную. Другой удобный канал воровства – это размещение заказов на агитационную печатную продукцию. В этом отношении лучше всего дела идут у тех команд, которые назначаются непосредственно спонсором кандидата. Для некоторых команд в той или иной степени важно также не потерять лицо в борьбе с кандидатом за статус. Результат голосования в большинстве случаев стоит на последнем месте.