Возвращение

– Так мне это ничего не стоит, почему бы и не помочь?

– А еда, а куртка? – поднял я брови.

– Муж сгинул в море в прошлом году, а еда… Говорю же, я не ресторан тебе предлагаю. Картошка есть отварная, молодой лучок только вылез, ну, хлеба дам – вот и вся еда, за что тут платить?

– Спасибо вам человеческое! – просто сказал я и кивнул. Развязав завязки на мешке, стал доставать свой нехитрый скарб. Специально не брал в Штатах ничего особенного, мало ли нарвусь на патруль. Так, сосиски консервированные, тушенка да пара банок фруктов, тоже в банках. Все это было доступно здесь, во Владивостоке, те же американцы и привозят. А что, власть она далеко, в Москве, здесь вообще как отдельная страна. Нет, чекисты, конечно, не дремлют, упоротые коммунисты и здесь, бывает, появляются, да только взятки никто не отменял, поэтому и встречаются здесь иностранные товары.

– Хозяйка, это вот, к картошке… – я пододвинул банки ближе к женщине.

– Это чего, оттуда? – махнула рукой куда-то за спину хозяйка дома.

– Да, с ребятами в порту махнулись не глядя, – улыбнулся я, – мы им папирос московских, они нам вот это.

– Продают на рынке иногда такое, – женщина указала пальцем на банку, – но дорого всегда, не каждый купит.

– Вот и берите, детишек побалуйте, – я хоть и в темноте заходил в дом, да видел обувку возле дверей, детская она.

– Спасибо тебе, не откажусь. Трое у меня, а батьки-то нет, тяжко… – вздохнула женщина. – Войну прошел, с самого начала их буксир в море ходил, конвои водил, японцев отгоняли, а вот в мирное время сгинул… – Слезинка покатилась по ее щеке, а я вспомнил ту войну. Да уж, бывает же.

Хозяйка зажгла лампу и, собрав нехитрый стол, села ужинать со мной, это я настоял. Вообще, несмотря на ее упоминание о детях, женщина была отнюдь не старой, максимум лет тридцать, я-то постарше буду. Просто в это время вообще люди выглядят как-то старше. Валентина, а хозяйка представилась именно так, мне понравилась. А самое плохое для меня было в том, что я ей, видимо, тоже. Почему плохо для меня? Так я ж уеду завтра, не хотелось оставлять о себе дурное мнение, да и зря надежду дарить человеку это также не по мне. Валентина, конечно, открыто ничего не говорила, но я видел, как она на меня смотрит. Черт, у нее явно мужика не было очень давно, а тут я, посреди ночи…

Все-таки или мне почудилось ночное поведение Валентины, или она просто не решилась на действие, но ночь прошла так, как и должна была. Я мирно продрых аж до девяти утра, а утром меня ждал хороший завтрак. Словно я всю ночь как раз трудился, а не спал.

– Куда ты сейчас? – Валя сидела напротив, как и ночью, и, подперев ладошкой щеку, грустно смотрела на меня.

– Мне нужно возвращаться, я на номерном работаю, могут и дело завести…

– Да-да, конечно, – одними глазами выразила эмоции женщина, – на поезд пойдешь?

– Схожу, но не знаю, будет ли что-то в ближайшее время. Скорее всего, придется на попутках добираться.

– Далеко тебе. Ты сам-то с Куйбышева, или туда только на работу приехал?

– Да я с Ярославля, слышала о таком городе?

– Конечно, это ведь недалеко от Москвы?

– Километров триста. Как на фронте ранили, списали из армии, так я, как был в госпитале в Куйбышеве, так там и остался. Чего, думаю, мотаться туда-сюда.

– Молодец. А где воевал? – Да, война еще долго будет в памяти людей.

– В Сталинграде.

– Вот же тебе выпало… – аж закрыла ладошкой рот женщина.

– Да ничего. Бывали и похуже места. Но, согласен, трудно было.

– Да уж, мужики. Хлебнули вы… – кивнула Валя, думая о чем-то своем.

– Валентина, да о чем ты? – воскликнул я эмоционально. – Как будто в тылу лучше было? Я с сорок третьего списанный, уж повидал, как в тылу живут. Да вам памятники надо ставить при жизни, за ваш труд и выдержку. Тянуть детей, работать на износ, вот кто уж натерпелся, так это вы, труженики тыла! Знаешь, чего навидался я в покинутых деревнях и селах? Врагу не пожелаешь, в этом и наша, мужиков, вина, что фрица так далеко пустили, – я нисколько не преувеличивал, действительно так считал. Очень, очень трудной была жизнь в тылу. Да, там, где было далеко от фронта, может, и полегче, но думаю, ненамного. Кушать-то везде одинаково хочется. А дети? Сколько их от голода умерло…

– Спасибо тебе, Саш. За такие слова спасибо, – горько произнесла женщина и вдруг, встав из-за стола, подошла ко мне. – Поцелуй меня, пожалуйста, – сказала она тихо, постояв несколько секунд возле меня, а у самой слезы в глазах стоят.

Что говорить, остался я у Валентины аж на неделю. Тогда, услышав такую просьбу, я вскочил со стула, едва не опрокинув стол, и сграбастал эту хрупкую женщину в объятья. Когда мы расцепились после долгого поцелуя, я лишь спросил, где дети. Валя ответила, что ребятишки в школе и саду, придут к обеду. Детки были еще совсем малые, две девчонки, Катя восьми и Аленка пяти лет, и мальчик Сева, шести лет от роду. Как мы оказались в спальне, даже не понял. Одежда была сорвана в одно мгновение. Валя набросилась на меня так, что казалось, задушит в объятиях. Как женщина может тосковать по мужику, Валя показала наглядно. Сколько бы мы мяли друг друга в постели, неизвестно, выбрались только по приходе детей. Мне было крайне неудобно, нас хоть и не застали в кровати, мы просто услышали шум в сенях и встали, но все же чувствовал я себя не в своей тарелке. Девчонки, те как-то просто поздоровались и занялись каждая своим делом, а вот малец был с характером. На предложение матери познакомиться тот и бровью не повел. Молча зыркнул глазами и, развернувшись, утопал куда-то, несмотря на возгласы матери.

– Не знаю, что это с ним? – удивленно сказала Валя, когда мы вновь остались одни.

– Ревнует, наверное, он же мужик! – всерьез ответил я.

– Да, он батьку очень любил… А тот его.

– Не любил, а любит, поэтому и реакция такая.

– Да, я что-то и не думала, что в его возрасте можно думать о чем-то таком, – казалось, женщина была расстроена, но на самом деле она просто очень удивилась реакции сына.

– В войну дети взрослеют рано, – предположил я.

В тот первый день у Вали я вообще никуда не ходил. Та после обеда проводила детей на рыбалку, они ходили куда-то к морю, а мы вновь остались вдвоем.

– Валь, извини, а тебе самой не нужно на работу?

– Я кладовщицей в порту работаю, у меня смены. Сутки работаю, потом сутки отдыхаю. Я тебя вчера встретила грубо, прости, просто только со смены пришла, спать ложилась.

– Это ты меня извини, свалился тебе как снег на голову.

– А знаешь, как я рада такому снегу? – Валя вновь меня поцеловала, а когда получила от меня ответ, то даже задрожала вся. – Даже не знаю, что на меня нашло. Ты не думай, я не какая-нибудь… – Валя сделала серьезное лицо, – у меня кроме Николая, мужа, никого никогда не было. А тебя утром увидела, ночью-то злая была, словно бес вселился.

– Просто ты по мужу соскучилась, какой он у тебя был?

– Да обычный, – как-то уклончиво ответила женщина, – муж как муж. Взял меня за себя, когда мне только восемнадцать исполнилось, а через год я Катюху родила.

– Ты извини, что я тебе о нем напоминаю.

– Да ничего, я уж забывать стала. Ты меня, наверное, дрянью считаешь, я ведь не по мужу соскучилась, чего уж врать, а… – Валентина замерла на несколько секунд и, выдохнув, продолжила: – По мужику я соскучилась. Как разглядела тебя утром, так просто с ума сошла. Не знаю, первый раз такое со мной.

– Не разочаровалась? – улыбнулся я.

– Ты что? – улыбаясь и смущаясь одновременно, произнесла женщина.

Вот так и жил я у Валентины целую неделю. Козел, ведь не хотел бабу разочаровывать, но все же мне нужно было уходить, ведь я не для этого в Союз вернулся. Было тяжело, признаюсь честно, как-то запала в душу эта первая, после возвращения, встреченная мной женщина. Дождался дня, когда Валя уйдет на работу, да и ушел. Записку оставил, надеюсь, все поймет, не маленькая уже. Написал просто, что у нее же будут проблемы, если я не вернусь, сейчас под суд угодить, «как два пальца об асфальт». Оставил Валентине половину всех денег, у меня их много стало после налета на бандитов. Специально их нычки я не искал, так, собрал лишь, что по карманам лежало. На печке в кухне, возле самой трубы, чемодан стоял, в нем куча всяких документов, то ли «липовые», то ли настоящие, с убитых и обворованных граждан. Вот в этом чемодане деньги и лежали, вперемешку с документами. В ценах я пока еще плаваю, но денег на вид было много, мне хватит. Вот и оставил женщине часть, дети у нее еще малые, пригодятся, если вдруг в ней пролетарская совесть не проснется.

От деревни шел через перелесок, так быстрее до трассы. Еще у Вали, я сбрил волосы под ноль, а еще и усы с бородкой. Они хорошо укрывали лицо, я их давно отрастил, даже документов в Штатах не осталось с чистым лицом, на всех я был с растительностью на лице. Сбрив всю эту поросль, я словно помолодел, наверное, даже Валя бы не сразу узнала меня теперь. Конечно, если меня раздеть и осмотреть, даже не пристально, то все мои «особые приметы» сразу выползут, но, надеюсь, этого не случится. А так да, шрамов у меня столько, что можно гордиться. Даже на роже, уже в Америке появился.

Это было в сорок шестом. Как я и предполагал, сенатор Калифорнии от меня не отставал. Я тогда его родственничка на тот свет отправил, за подставу, тот меня на фронт отправил. Вернувшись почти без руки, я отомстил, вот высокопоставленный родственник и начал пакостить. Хотел меня именно замучить, причем не в тюрьме. Постоянно строил разные козни, точнее, это устраивали разные люди, по его поручению. Убрав троих, наиболее приставучих, я решил тогда, что пора заканчивать и с самим начальником. После убийства тех молокососов я решил больше не рисковать, устраивая несчастные случаи, а просто валить недругов да прятать. Благо с местом для избавления от трупов проблем не возникло, океан-то на что? Так и чистил их семейку, был человек, да пропал. Я же сам еще и в розысках участие принимал, служа в полиции, куда вернулся после излечения. Руку мне тогда все же собрали, не как новая, конечно, но вполне могу даже стрелять с нее. В основном же я полностью перешел на левую. Восстановление было долгим, поэтому тренировался постоянно. Сначала приучал себя есть левой рукой, затем плавно перешел на письмо. Очень сложно было заставлять себя, ведь так-то я правша. Это стреляю я с любой руки легко и метко, а вот в бытовых делах… Ведь при каждом движении правая так и норовит по мышечной памяти сделать все, что делала раньше, приходилось ее даже привязывать, чтобы привыкнуть.

С возвращением в полицию Лос-Анджелеса помог тогда сержант Фоули. Сначала взяли вновь в отряд спецназа, но чуть позже я отучился восемь месяцев на специальных курсах и стал детективом. Честно говоря, мне это не нравилось. Вся эта бумажная волокита не по мне. Поэтому попросился обратно в снайперы. К тому времени рука действовала хорошо, не полностью сгибается, но чувствительность не снизилась. Со спецотрядом тоже было не все так гладко. Меня ведь тогда, когда я начал здесь работать впервые, невзлюбили почти все. Еще бы, богатенький дурачок. Тогда вновь проявил себя сержант Фоули. Он убедил начальство, что в нашем участке также нужно держать штатного стрелка, и ведь, что интересно, прокатило. Даже более того, результаты пошли в гору уже через месяц. А что для копов результат? Правильно, сокращение преступности. А нас реально начали бояться в районе. Еще бы, только за два первых месяца службы я убрал четырнадцать бандитов. Двоих, особенно ими горжусь, ликвидировал в тяжелых условиях при захвате заложников. Ребята банки грабили, а я пресек это начинание на корню. А когда стали умирать и главы семейств, бандиты в районе взвыли.

Черт, это не Америка. Уже час топаю по дороге, а ни одной машины не проехало, причем в любом направлении. Да, я так, похоже, долго идти буду. Надо было сразу топать к железной дороге, через лес быстро бы получилось, на автостоп надежды нет. Немного подумав, свернул прямо в поле, что шло по левую руку. Конец мая представлен во всей красе. Зелень повсюду, еще не запыленная, как летом, сочная, красота! Поле оказалось довольно большим, зато пройдя его насквозь, вышел к небольшому перелеску, за которым увидел железнодорожную насыпь. О, вот по ней и пойду. В это время паровозы ходят довольно медленно, даже если не притормозит где-нибудь на повороте, смогу запрыгнуть.