Приврали рассказчики.
– А и велики же глаза у страха, – бросил князь с презрением, вставая и выпрямляясь. Остальные охотники смолчали. Зверь, вестимо, был здоров, силён и свиреп, но до бычьих размеров ему было далековато, и, уж тем паче, не тянул он на Сильного Зверя. Просто большой кабан. Вепрь. И всё.
Выжлятники уже сворили хортов, вязали на длинные ременные поводья. Охотники шутили, хохотали, волокли туши забитых кабанов – секачей, свиней и подсвинков, мерялись и хвастали друг перед другом добычей. Всем было ясно, что наибольшая охотничья слава ныне княжья, но ему не завидовали – на то он и князь, чтоб у него всё получалось лучше иных. Уже трещал костёр, и вкусно тянуло жареным мясом, кто-то откупорил и пустил по кругу глиняную баклагу с медовухой.
– А всё ж главное-то стадо ушло, – сокрушённо бросил старый выжлятник в ответ на чью-то похвалу, глотнув из баклаги, утёр губы и вцепился зубами в горячий кусок мяса, шипящий, брызгающий салом и пахнущий дымом.
– Не жадничай, старик, – засмеялся князь, с наслаждением вдыхая полной грудью живой весенний воздух. – И так добыча хороша…
– Княже! – окликнул сзади Ярко. – Брячислав Изяславич!
Князь тоже глотнул из баклаги и оборотился – отрок стоял саженях в полутора, а рядом с ним дружинный вой, которого тут не должно было быть, он остался в Полоцке —Нечай Неверич! Брячислав не глядя протянул руку с баклагой кому-либо и раскрыл уже рот, чтобы спросить у воя с чем тот прибыл. Но рука повисла в воздухе. Опричь вдруг враз встал вой и скуление хортов, а средь людей, наоборот, пала тишина. Глаза Ярко округлились от непереносимого ужаса, он вспятил, указывая дрожащей рукой куда-то за спину князю. А вой замер на месте, бросив руку к ножу – шарил по ладно скроённому из турьей кожи поясу и никак не мог найти рукоять, хоть и мял пояс пальцами рядом с ней.
Князь уронил баклагу наземь и медленно-медленно оборотился, уже зная, что он там увидит. И всё одно остолбенел.
В прогале меж кустов стояло громадное бурое чудовище, злобно глядело на людей маленькими глазками. Не соврали весяне – и впрямь с доброго быка ростом в холке был вепрь. От него так и веяло какой-то первобытной силой, непререкаемой властью, предвечной жутью – ни у кого из охотников даже и мысли не возникло схватиться за рогатину или лук.
Впору было, стойно Ярко, шептать: «С нами крёстная сила!». Да только поможет ли?
Сильный Зверь несколько мгновений люто глядел на испуганных людей, потом утробно хрюкнул, неожиданно легко для такой огромной туши поворотился и почти бесшумно исчез в зарослях. Средь охотников пронёся единодушный вздох облегчения. Псы разноголосо скулили.
– А ну, друже, проверьте-ка – никто в штаны не наделал со страху? – зубоскалил неуёмный дружинный старшой Юрец.
Вои неохотно отбрехивались:
– Себя проверь!
– Эк какой шустрый после времени!
Князь нагнулся, подобрал обронённую баклагу – рука показалась чужой. Глотнул раз и другой, не чуя хмеля.
– Слухи ходят разные про Сильных Зверей, – негромко говорил кому-то рядом старый выжлятник. – Им от их прапредка Велеса дар оборотничий дан, они в людей оборотиться могут. Да и колдуны ещё. Эва, гляди-ка, нам глаза отвёл, в человека оборотился, да средь нас же и затерялся. А потом и вышел…
Верно, – подумал князь, почти не слушая. – Глаза отвёл и стадо увёл, слабых нам бросил. А княжья добыча – это кто-то из кабаньих воев жизнь за вождя отдал.
Князь, сам того не сознавая, мыслил уже про зверей, словно про людей. А чего ж…
А ведь этот вот Сильный Зверь в здешних местах и есть настоящий владыка, – смятённо подумал Брячислав. – А что они, люди, перед такой предвечной мощью? Как пришли, так и уйдут. А он, Сильный Зверь – останется.
Князь содрогнулся и зарёкся про себя на будущее охотиться в здешних краях. Вестимо, у людских князей одна власть, а у Лесных Владык иная, да только мало ль… Невестимо ещё, чем бы и ныне окончило.
– Княже, – вновь окликнул его Ярко из-за спины.
Хлопнув себя по лбу, князь оборотился – это ж надо было даже и забыть про гонца. Вой уже отошёл от испуга и глядел весело, разбойно-бедово. Князь вяло улыбнулся и негромко спросил:
– Чего у тебя?
– Весть к тебе, княже, срочная, – полочанин под княжьим взглядом приосанился и вскинул голову. Охотники невольно залюбовались – горд парень, ох и горд. Такого не враз и согнёшь, даже и перед княжьей волей.
– Что ещё за весть такая? – нахмурился князь. Ну что такого срочного и важного могли сообщить ему сейчас из Полоцка после того, что они только что видели? По спине вновь побежала морозная змейка, сводя кожу меж лопаток судорогой.
– Так… сын у тебя родился! – весело ответил вой и, не сдержав чувств, расхмылил во всю ширину рта. Глянул на князя радостно. – Наследник!
Брячислав, расслабленный радостью от удачной охоты, хмелём и страхом от встречи с Сильным Зверем, не вдруг и понял. Отмахнулся было – будет, мол, болтать-то – да так и замер с поднятой рукой.
– Ну?! – неверяще переспросил он, впиваясь в воя взглядом. Во рту разом пересохло.
– Да… вот солнце, княже, – парень махнул рукой в сторону солнца и довольно улыбнулся. – Соврать не даст.
– Ну… – князь не враз и слова-то нашёл, чтоб ответить. Первое, что нахлынуло вдруг – какая-то странная слабость в ногах. Потом выросло откуда-то из глубин души неудержимое ликование, стремление прыгать по-мальчишечьи, вскочить на коня, куда-то срочно скакать. Ну как куда… в Полоцк, вестимо. Ан до Полоцка вёрст с полсотни. Ну и что же? Силу вдруг в себе ощутил – горы бы своротил. Снова поворотился к вою. – Какой награды для себя просишь?!
Сын, наконец-то сын… Брячиславу было уже за тридцать лет, а в таком возрасте сын – отрада. Особенно после трёх подряд дочерей – они с Путиславой в этот раз оба яростно надеялись, что будет сын. Сбылось. Теперь есть надежда, что Киев кривичей не подомнёт.
– Не, – весело отверг молодой вой, решительно мотнув разбойно-вихрастой головой, глянул озорно. – Никоторой награды не надо мне от тебя, княже!
– Чего так? – князь непонимающе выгнул бровь.
– А у меня тож сын родился, так потому, – всё так же весело пояснил вой.
Средь дружины прошёл удивлённый гул.
Князь расхохотался.
– Ну… коль так… чару ему!
Кто-то из ловчих протянул из-за спины баклагу:
– Чар с собой нету, княже, не обессудь, – с деланным сокрушением прогудел он.
– Выпей, – князь протянул вою хмельное. – За Брячиславича и Нечаевича. Так?
– Так, княже, – весело подтвердил Нечай, принимая княжье подношение, глотнул как следует. Покосился на князя, не отрывая баклагу от губ, понял, что можно ещё. Глотнул и ещё, и опять – как следует.
Уже на обратном пути, когда завиднелись в вечерних сумерках стены Полоцка, Брячислав негромко спросил у Нечая – вой ехал невдалеке и по первому знаку князя оказался рядом.
– Как сына-то назовёшь?
Нечай, помедля с полмига (негоже вслух произносить имя только что рождённого младеня, да ещё посередь леса), но всё ж решился. Уж кому-кому, а князю-то сказать можно, князь сам по себе – оберег:
– Несмеяном назвать думали.
Теперь если и слышала его нечисть лесная, ничего сделать мальчишке не сможет – он ведь не сказал, что мол, Несмеяном назвали. Думали только.
– У нас в роду всех старших сыновей на «не» кличут. Меня – Нечаем вот, отца моего Невером, а деда – Немиром.
– Крестить думаешь? – отрывисто и всё так же негромко спросил Брячислав.
Нечай замялся. Князь с любопытством ждал, уже заранее зная ответ – решится парень сознаться в приверженности к старым богам или нет. Всё ж Нечай решился (князь Брячислав никогда и никем не был замечен в числе ревнителей Белого бога христиан) и мотнул головой.