Серия продолжается

– Женщиной. А разве я ошибся? – отвечал бродяга оживившимся голосом. – Сейчас проверим.

Он подошел к царице и, оттянув апоптигму (верхний край столы в области декольте), заглянул ей за пазуху.

– Да, несомненно, это женские груди… На новообразование и опухоль не похоже… – вслух рассуждал наглец. – Они, эти груди, много повидали на своём веку, и много занятного им есть что рассказать… Но не сейчас! Сейчас они при исполнении!

Воцарилось всеобщее оторопение, и Елена почувствовала, что именно от её действий в этот миг зависит исход событий.

– А знаешь ли ты, хамло, что сто?ит мне пошевелить пальцем – и на этом твоя жалкая биография закончится?! – тихим и зловещим голосом спросила она.

– А знаешь ли ты, женщина, как иногда бывает трудно пошевелить пальцем? – незамедлительно отреагировал Метастигей.

После этого в зале снова воцарилась тишина. Люди, окна и стены озадаченно смотрели на Елену. Мухи замерли в полёте, да что там мухи – время остановилось, не понимая, надо ли течь дальше после такого…

А бродяга взял руку аугусты и принялся её рассматривать.

– И от какого, интересно знать, пальчика зависит моя жизнь?

Елена с удивлением ощущала сковывающую тяжесть во всём теле, а сознание оставалось ясным, мысль работала как обычно. Она призывно смотрела на охранников, но те словно окаменели. Метастигей проследил направление взора царицы, и подозвал дюжего гвардейца, растерянно стоявшего на другом конце взгляда.

– Так ты, мужик, чего, боишься эту старуху? И чем же она тебя так напугала? Тебя, здорового бугая?

Солдат молчал и лишь переводил виноватый взгляд с аугусты на бродягу и обратно.

– Ай, какой конфуз! – измывался Метастигей. – Все придуманные условности осы?пались, а реальность напугала нас. Страшно без фиговых листочков-то? – сочувственно спросил он у Елены.

– Нет, не страшно! – отважно возразила царица звонким голосом. – Продолжай свой стриптиз – я не боюсь правды!

Елена с интересом анализировало своё состояние. Она чётко сознавала, где она находится и что происходит, только какая-то истома снизошла на неё сверху. На мыслительном уровне всё по-прежнему оставалось ясным, но уровень действия был затянут какой-то ленивой поволокой. «Ты по-прежнему хозяйка ситуации», слышалось ей, «сделаешь всё, как задумано. Только задержись на миг, дай произойти чему-то важному». В этом было что-то похожее на беззаботную расслабленность от выпитого вина.

А Метастигей всё набирал разгон.

– Я, как ты правильно заметила, нездешний, мне не известны ваши местные традиции, условные договорённости, заработанные в ходе игры репутации и всякие там престижи. Я вижу реальность, а о ваших иллюзиях могу только строить предположения. Вот это твоё красненькое платьице, наверно, означает много фантов, стоит много жетонов, заслуживает много игровых очков в ваших грёзах. Как человек мягкий и сердобольный я не хочу вас резко будить, окатывая ушатом ледяной правды. Поэтому, когда я назвал тебя женщиной, это было всего лишь лёгкое прикосновение к плечу, тихий призыв приоткрыть глаза, нежное разгребание сновидений. А ты сразу завелась, не дав мне донести до тебя реальность высшего порядка, показать истинную основу всего, которая обычно завалена нагромождениями привычек и условностей. Она, как подземная часть фундамента, грубая и неотёсанная, её незачем благообразить. Как всё фундаментальное, она находится под поверхностью, ей позволительно иметь неприглядный вид, поэтому она часто выглядит похабной, но именно на ней зиждется здание жизни, все его декоративные кирпичи опираются на эту истину.

Бродяга явно упивался собственным красноречием, и Елена не выдержала:

– Хорош трепаться! В чём твоя фундаментальная правда? Смысл будет, или только ворох упаковки?

– Смысл? Получай самый основной смысл: у меня есть, что? воткнуть, у тебя – куда воткнуть, в этом истина и суть! Кстати, рифма – бесплатно, это подарок фирмы клиентам с затруднённым запоминанием элементарных вещей… Вот она, родимая! Это и есть вся правда жизни, а всё остальное – придуманная шелуха, макияж и косметика, завихрения сюжета! Я – драматург, моя специальность – пикантные приправы к этой незамысловатой правде жизни! Но настоящая приправа должна подчёркивать вкус основного блюда, а не перебивать его. Чтобы процесс втыкания не выглядел простым механическим действием, которым он, собственно, и является, чтобы он предварялся и сопровождался трепетным замиранием сердца, душевным восторгом, блеском влюблённых глаз и прочей романтичной хреновиной…

Эти его липкие слова обволакивали и волновали Елену, влекли в какую-то запретную даль. Они всколыхнули, устоявшийся было, осадок души и пьянили своей непривычной свежестью. И, чтобы окончательно не впасть в заворожённое состояние, Елена собрала остатки скепсиса, окинула Метастигея насмешливым и оценивающим взглядом, и вымолвила из последних здравых сил:

– Драматург, значит… Знатный трахарь (celeber fututor), говоришь… А ты знаешь, мы почти коллеги! Я тоже когда-то творчески занималась развратом, моё сценическое имя было Селена, а вот амплуа были самые различные. И один из моих любимых образов – Аранея, хищная и безжалостная паучиха, для которой самцы – расходной материал на одну ночь. И видишь, представляется случай проверить, насколько обоснованы твои потуги выглядеть половым гигантом. Только сценарий на этот раз буду писа?ть я!..

– Позвольте меня увести, ваше сиятельное высочество. И накормить после длинной дороги, – попросил Метастигей с деланым почтением. – А то я ещё не придумал, чем всё это закончится.

Аугуста сделала знак конвою, и зал с облегчением опустел.

– Приведите его к концу дня, – распорядилась Елена. – К девятому часу! Только помойте как следует!

– Ты хочешь ему отдаться?! – с брезгливым испугом спросил судья Филастер.

– Да! – ответила Елена и победоносно посмотрела на Камилла, а потом перевела свой жгучий взор на судью. – А у тебя есть более непорочный способ выведать его тайны? По меньшей мере, я его осмотрю основательно, а если повезёт, заражусь могуществом венерическим путём. Нет, если хочешь, можешь ты ему отдаться, я уступаю.

В интерьере зала повисло тягостное молчание. Такое тягостное, что нарушить его смогла только хозяйка ситуации.

– Чего замолкли? – спросила Елена, а потом рассердилась: – Почему вы вообще считаете, что соитие унижает женщину?! Филастер, ты же поборник женского равноправия! Как можно быть такими патриархальными и отсталыми! «Отдаться» – слово-то какое… Я буду брать! Я буду доминировать! Я всегда доминирую!

Во время этого взрыва она почему-то испытующе смотрела на Камилла. Однако тот остался невозмутимым, как мильный столб на обочине Америнского тракта.

Буря в постели

Она получила вызов – дерзкий и наглый. Надо сбить спесь с хама.

Девятый час – по-нашему это примерно три часа дня. Из своего богатого опыта она знала, что это час мужского позора. Внешне неприметный для окружающих и неощутимый для самцов. Они всё также бросаются в атаку, не подозревая, что возможности их пребывают на минимуме в этот час суток, когда усталое солнце еле ковыляет по седьмому дому.

Сидя в ванне, Елена испытывала смутную тревогу. Она старательно втирала в кожу баккариолу, душистое масло из растений каких-то жарких стран и понимала, что что-то важное должно произойти совсем скоро.

Она оделась, причесалась и позвонила в колокольчик, в результате чего привели Метастигея, чистого до неприличия, одетого в белый хитон. Он стоял с обыденным видом и рассматривал роскошный интерьер спальни.

Елена оценивающе посмотрела на жертву.

«Этой ночью я порву тебя, хам!», говорил её взгляд.