Вестник. Повесть о Данииле Андрееве

– Действительно, трудно кого-либо осуждать, мы ведь не знаем всех подробностей, – произнёс статный и серьёзный мужчина, которого все звали Иван Алексеевич. – Но случай вопиющий и свидетельствует об общественном нездоровье. А вы знаете какие-нибудь подробности? – повернулся он к дяде Филиппу.

– Елизавете Михайловне что-то рассказывали, – уклончиво отозвался тот, и гости ожидающе стали смотреть на маму Лилю.

– Этот ваш ревоюцион-эр, едва не убил Леонида, – с осуждением произнесла она. – На самом деле они оба, учитель и этот преступник оказались, несмотря на то, что читали книжки, оказались невежественными людьми. И поразительно наглыми…

Услышанное от племянника и жены Леонида всё ещё не было ею пережито. Занятая последние дни своим горем и печальными хлопотами, она забыла о теперь уже давнем, закрытым собственными хлопотами, случившемся с бывшим мужем её сестры, но теперь вспомнила и, отвлекаясь от собственных горьких мыслей, стала рассказывать то, что услышала от видевшего эту сцену племянника Вадима и жены Леонида, Анны Ильиничны, благодаря которой, собственно, тот и остался жив.

Она помнила, как радовался Леонид, когда в их доме появился учитель – молодой, переполненный смелыми мыслями, выпускник университета Михаил. Он надеялся, что тот станет другом для старшего сына, в какой-то мере восполнит тот недостаток внимания, которого не могли дать ни мачеха, ни он сам. Он видел, что отношения между его старшими сыновьями от так рано покинувшей этот мир Александры и нынешней женой Анной Ильиничной никак не складываются. И хотя та не выделяла свою старшую дочь Нину, но детей, родившихся от Леонида, любила больше, чем сыновей его первой жены и не скрывала этого. И если младший Даниил, живя у Добровых и лишь изредка наведываясь к ним в гости, этого не замечал, Вадим подобное отношение переживал. Учитель должен был компенсировать недостаток внимания к старшему сыну, стать тому другом. К тому же Михаил оказался начитанным и любознательным молодым человеком, весьма оригинально и смело мыслил и Леониду Николаевичу самому было интересно разговаривать, а нередко даже спорить с ним.

Но, спустя время, первое впечатление, произведённое стройным юношей с модной бородкой и такими же модными суждениями о жизни, сменилось на разочарование. Его методы обучения были не только непонятны, но и казались странными. За малейшую провинность он наказывал Вадима. «сажая в тюрьму», то есть запирал в пустой комнате, заставлял штудировать уроки, не особенно их объясняя.

И всё-таки отказаться от его услуг Леонид Николаевич не спешил, уж слишком интересны были их беседы и споры, к тому же Михаил оказался большим книгочеем и добился разрешения хозяина пользоваться его библиотекой.

Летом хозяева уехали в Крым и именно учителя Андреев оставил за главного в доме. А тот распорядился принять и оставить неведомо каким ветром заброшенного к ним беглого преступника, крестьянина из Новгородской губернии, который объявил себя «политическим». Звали его Абрам. Вернувшиеся хозяева, поверив на слово и Михаилу и Абраму, определили обязанностью последнего следить за хозяйством и охранять его. Как охраннику ему и выдал Андреев револьвер с патронами.

Необычайное сближение образованного выпускника университета и полуграмотного «политического» заметили все. И, видя, что Абрам теперь в свободное время сидит с книгой, расценили это как доброе дело.

Сказать, что за два года, которые прожила эта пара в семье Андреевых, у них не случалось ссор с хозяевами, нельзя. И прежде всего это проявлялось в неподобающем отношении к чужой собственности. Оба, и учитель, и Абрам, не спрашивая, брали и пользовались не только книгами, но и другими вещами хозяев. Но Леонид Николаевич относил это к новому прогрессивному взгляду на собственность, который проповедовали оба, и даже упрекал Анну Ильиничну, которая никак с этим не хотела согласиться.

Но в конце года в предпасхальные дни всё накопившееся в Леониде Николаевиче раздражение прорвалось, когда Абрам опять взял без спроса то, что хотел, и он, вспылив, велел охраннику убираться.

– Это настоящий убийца, – голос Елизаветы Михайловны, севший за эти дни от печали и слёз, вдруг зазвенел.– Как Лёня не мог этого не видеть!..

– Лизонька, успокойся, – вмешался дядя Филипп. – Всё же хорошо закончилось…

Даня уже слышал эту страшную историю, которая приключилась с его отцом и людьми, жившими с ними. Учителя своего брата он помнил, тот был совсем нестрашным, хотя Вадим и не любил его. А вот того, кого называли Абрамом, совсем не помнил и поэтому представлял его то с чёрной повязкой на глазу, то со злым, как рисуют преступников, лицом и обязательно с огромным револьвером в руке…

– Вадим слышал как они ругались, и по его рассказу это выглядело так: Леонид приказал Абраму немедленно уйти, тот отказался. Тогда Леонид из своего револьвера выстрелил в потолок. А Абрам из того, который ему Лёня дал раньше, стрелял в Леонида Николаевича, но Анна Ильинична ударила его по руке и пуля пролетела мимо… – закончил дядя Филипп рассказ за жену.

– Как замечательно, когда рядом верная жена. – негромко заметил Иван Алексеевич. И продолжил: – Но лучше было, если бы они не пригрели этого политического. Такие, как этот Абрам, ещё принесут России немало горя.

– Зачем же сразу – «политический» значит преступник, – возразил другой гость. – Не всякий, кто себя выдаёт за революционера, им является. Этот Абрам – чистый уголовник, это теперь всем ясно. А Леонид Николаевич разбираться в разнице не был намерен, вот и результат…

И взрослые продолжили совсем неинтересный Дане разговор, а бабушка всё не приходила и он незаметно выскользнул за дверь…

Шурочку он нашёл в её комнате и, входя, сразу же сделал насупленное лицо, показывая, что обижен на неё, так и не рассказавшую, почему нет Бусеньки.

– Садись, Данечка, – предупредила она его навернувшиеся слёзы и сама отчего-то вытирая глаза платочком. – Ты же знаешь, где твоя мама?

Даня посмотрел на неё. Кивнул.

А Шурочка, всё продолжая сжимать в руке платок, блестя влажными глазами, продолжила:

– Когда ты заболел, бабушка всё время было рядом с тобой, ты же это помнишь?

Он кивнул, хотя не мог точно сказать, чьё лицо видел над собой, когда задыхался и, как ни старался, никак не мог вдохнуть полной грудью.

– Ну вот… А потом наша бабушка Ефросинья Варфоломеевна, Бусенька, тоже заболела. И сейчас она в больнице, её там лечат, как и тебя.

Шурочка глубоко вздохнула, словно ей тоже не хватало воздуха, прижала платок к глазам и, стараясь быть бодрой, произнесла:

– Но она так соскучилась по своей Шурочке, по твоей маме, что хочет скорее с ней встретиться.

– Но моя мама в Раю.

– Вот и бабушка очень хочет туда попасть. А ты же знаешь, чтобы пойти по дороге в Рай, нужно умереть…

И она посмотрела на него, ожидая подтверждения.

Даня кивнул.

– Она бы уже это и сделала, но очень хочет, чтобы ты одобрил её решение. Ты же не будешь против?

И Шура замолчала, ожидая его ответа.

– А она очень хочет увидеть маму? – через некоторое время спросил он.

– А ты очень хочешь видеть Бусеньку? – ответила вопросом она. – И бабушка хочет видеть твою маму ещё сильнее…

– Тогда она, так же как мама, больше никогда не придёт?

– Нет. Оттуда никто не приходит, там всем хорошо, – сказала Шура. – Но когда ты вырастешь, придёт время и ты встретишься там и с бабушкой и с мамой.

– Когда? – уточнил он.

– Когда тебе нужно будет идти туда, – ответила Шура. – Но это ещё очень нескоро, – торопливо добавила она. – Так ты отпускаешь её?

– Если она так хочет, – неуверенно отозвался он.

– Ну вот, я так ей и передам… – вздохнула Шура и опять поднесла платок к глазам.

– А можно я напишу ей письмо? – вдруг спросил он.

– Письмо? – удивилась она. – Ну хорошо, напиши…

Получив от Шурочки всё необходимое для письма, он побежал в свою комнату и стал выводить на листе большие буквы, разрешая Бусеньке отправиться в Рай и обязательно передать там маме, что придёт время, как сказала Шурочка, и он с ней встретится…

…Потом наступили замечательные дни, заполненные множеством событий, которые бывают летом, когда мир раздвигается так, что его трудно даже вообразить. И когда уже стало совсем тепло и наступили самые короткие ночи, они всем семейством дядя – Филипп, мама Лиза, Саша, Шурочка и он – выехали в дом отца на Чёрную речку.

Отец был в отъезде по делам, но зато все остальные в большом доме были им рады и дни завертелись в весёлых заботах и играх.

Скоро Даня исследовал все окрестности, определив свои любимые места. Больше всего ему нравилось ходить на реку. Вода, то янтарная в солнечных лучах, то коричневая под тенью белых облаков, то чёрная в пасмурный день, притягивала его, поражая непредсказуемой и всегда неповторимой игрой живых зелёных водорослей, неостановимым движением невесть куда и зачем. Он догадывался, что вставать на его пути бессмысленно, что любая преграда не остановит это движение, а лишь заставит воду растекаться в разные стороны, упорно стремясь к своей цели…

Он уже знал, что когда люди тонут, они также направляются по дороге в Рай, где теперь уже бабушка встретилась с мамой. Однажды ему так захотелось их увидеть, что он уже совсем было решил спрыгнуть вниз с моста, но помешал дядя Филипп, который совсем его заискался, потому что уже было довольно поздно.

– Что же ты здесь делаешь ? – удивился он его отстранённому выражению лица, отсутствующему взгляду.

И Даня сказал о том, о чём только что думал.