Не только еда. Книга первая. Часть первая

Мансур подумал, что эта тайна поможет ему склонить чашу весов в сторону решения Фёдора поступить так, как хотел Эдыгэй. Фёдору же было нужно, чтобы Мансур не убил его сразу же, прямо здесь, и чтобы он не уехал сейчас же в Сарай. Эта ночь была ему очень нужна. Он приложил множество усилий, чтобы оказаться здесь, на вершине башни Кыз-Куле на горе Дженевез. Мансур же был твёрдо уверен, что Фёдор сюда бежал, воспользовавшись дружбой с Эдыгэем.

– А мать кто? – спросил он у Фёдора.

– Мы прячем её.

– Что же вы задумали? – спросил Мансур.

– Тяжёлые времена для вашей семьи в Орде грядут, – неожиданно произнёс Фёдор. – Многие недовольны тем, что твой отец фактически правит Ордой, хотя сам не ханского достоинства. Многие ему предательства и убийства Тимур-Кутлуга забыть не могут, тучи сгущаются. Мор страшный по земле прошёл, только-только в Диком поле погребальные костры жечь перестали, народа нет, а твой отец на Москву войско собирать задумал. Москву вы возьмёте, но сгорит она, да и бедна. Народ ещё не восстановился после морового поветрия. Зря сходите. Вырежете город, Русь потеряете, развалится Русь. Не ходить вы теперь тоже не можете, но мой сын Иван вам поможет, откупится от вас Москва. Золото привезёте, почёт привезёте, а Москве оно всё равно не нужно сейчас – хлеб после мора не у кого покупать. На эти деньги Сибирского хана поддерживай, а там видно будет.

Мансур задумался.

– Спасибо за совет! – наконец произнёс он. – Однако холодает. Ночь безлунная будет, да и облака на небе, тьма идёт. Ты тут ещё побудешь?

– Да, мне подумать надо, – ответил Фёдор.

– Ну думай, Фёдор, думай. А я распоряжусь тебе огня принести.

Мансур развернулся и тяжёлым от мыслей и раздумий шагом спустился по лестнице. Фёдор остался один.

Тьма меж тем сгущалась. Последние сполохи зашедшего за горизонт и пропавшего там солнца догорали, луны не было, а звёзды затянули облака. Через минуту поднялся кипчак и принёс Фёдору факел. Отдав его, он с поклоном удалился, и только сейчас, с факелом в руках, Фёдор понял, насколько же вокруг стало темно.

Неожиданно свет факела начал угасать, как бы переставая освещать окружающее, хотя пламя его горело точно так же. И тревога, невыносимая тревога вгрызлась в солнечное сплетение боярина. Через некоторое время тяжёлый, режущий взгляд упёрся между его лопаток, заставив его вздрогнуть. Фёдор обернулся. Факел освещал уже почти только его лицо. Непроглядная тьма окружила Фёдора.

Он знал, что оно ищет его, его порождения идут за ним из самой Москвы. Он выманил их, вытащил из задыхающихся от морового поветрия русских земель в Дикое поле, и вот здесь, сейчас должна была состояться эта встреча.

И вот оно явилось к нему. Здесь, поскольку не могло ещё на эту землю ступить, а крепости этой было больше тысячи лет, и кто её построил – неизвестно. Явилось не само, дух его пришёл, но и этого Фёдору было достаточно, чтобы оно убило его самым простым для неё способом – страхом.

Первобытный и леденящий ужас сковал Фёдора, он еле дышал и не мог даже пошевелиться. Тьма за его спиной незримо словно бы оформилась в нечто плотное, он чувствовал это, но повернуться не мог.

«Мы нашли тебя», – даже не услышал, а почувствовал Фёдор.

– А я – вас, – неожиданно хрипло ответил он.

«Сейчас ты умрёшь», – так же донеслось до его сознания.

– Вы тоже умрёте, но потом, и никто этого не остановит!

Тьма за его спиной колыхнулась.

«Нам будут ставить храмы! Мы захватим все земли, ничто не сможет нас остановить!»

– Вы убьёте всех, и никто не построит вам ни одного храма. Только появившись, вы убили множество людей. Когда вы придёте окончательно, не останется ни одного человека, никто не построит вам ничего, и вы сгинете навечно, мучаясь от голода и бессильной злобы. Вы уже жрёте друг друга, обессиленные, с воем волочась ночами по безлюдным деревням.

«Замолчи!» – неожиданно сильно и нечеловечески зло пронеслось и заколыхалось тысячами разъярённых воплей в клубящейся тьме: «Замолчи! Замолчи! ЗАМОЛЧИ!..»

– Ваша злоба погубит вас! Вы не можете ничего, кроме как убивать. Вы не способны построить себе ни храма, ни убежища. Вы не способны учиться на прошлом. Вы неспособны подумать о будущем. Вы прокляты. И ваша победа над людьми станет вашим поражением. Вы сожрёте друг друга, вы будете охотиться друг на друга, ловить друг друга, убивать друг друга, пока не останется один, последний, на пустой и безжизненной земле, чтобы в страшных муках и бессильной ярости вечно подыхать от голода. Вы никогда не будете царствовать в храмах. Вы будете ютиться в руинах и проклинать самих себя за своё ненасытное естество. Вы будете прятаться друг от друга и искать друг друга в страхе, чтобы, пока ищите вы, такой же, как вы, но пока ещё сильнее не нашёл вас и не пожрал. И не будет у вас ни единого храма. Некому будет построить его. Ужас и голод ждут вас навсегда! Вечный ужас, вечный голод и вечная беспомощность, и уже вы будете молить о помощи, и никто не поможет вам! В час, когда вы победите, – вы проиграете! Мор истребит людей, вы обречены!

Пламя факела остановилось и начало гореть наоборот, словно бы высасывая ставший злым и холодным свет из окружающего воздуха. Тени, носящиеся мимо боярина, толкали его, царапали, рвали его одежду. Тьма клубилась вокруг него бешено кипящим варевом и завывала в его сознании мириадами обезумевших от ярости голосов:

«Замолчи! Замолчи! Замолчи!!!»

Казалось, этому безумству клокочущей тьмы не будет конца, но вдруг Фёдор почувствовал, как что-то явило свою холодную, великую и чёрную волю, и тот час же тьма успокоилась и стала кружить вокруг него медленным стонущим водоворотом.

Факел снова загорелся, но едва давал свет.

Время тянулось так медленно, что Фёдору казалось, будто это будет длиться вечно.

Наконец великая чёрная воля явила:

«Ты умрёшь!»

И наступила полная, звенящая тишина. Такая тишина, что боярин не слышал своего дыхания и не чувствовал даже стука собственного сердца.

Он ждал.

Беззвучные вдохи мерили уходящие мгновения.

«Не молчи!» – яростно ударила его чужая и чуждая воля.

– Что ты хочешь услышать? – спросил он.

«Научи!» – возникло из тьмы.

Боярин почувствовал, как ноша тяжкая на него навалилась. Тщательно взвешивая каждое своё слово, он заговорил:

– Пусть будете вы отныне слабые, средние и сильные. Пусть сильные едят средних, а слабые не едят насмерть. Пусть где нас много, там средних мало. Пусть между молодым и старым, между больным и здоровым выбран будет средними старый и больной. И не доводите слабые здорового до болезни, и не чтите средние младенчество за слабость. Так будете вы рядом жить, и будет вас столько, сколько род людской вынесет. И пока жив род мой, пусть так тому и бывать.

Тьма кружила и кружила безмолвным волнующимся водоворотом. Боярин ждал.

Наконец тьма отпрянула от него, и Фёдор почувствовал:

«Да будет так!»

И тут же тьма бросилась на него со всех сторон, погасила факел и скрыла его под собой.

Жизнь покинула тело Фёдора за мгновение до того, как зло успело понять, что не оно убило его, и не поняло зло, кто из зла убил его, и разлетелось зло по тьме и исчезло.

Луч предрассветного солнца мерещащейся дымкой озарил вершину башни Кыз-Куле.

Фёдор посмотрел на своё тело, провёл пальцами по теряющему морщины забот от безмятежности смерти лицу, закрыл устремлённые в никуда стекленеющие глаза и покинул башню. Там, за мысом, его ожидал тайно подошедший отцовский драккар. Взяв поданный воином своей охраны плащ и сумку с нужными свитками и грамотами, он направился к надёжному, проплаченному взяткой выходу из крепости. Ему нужно было торопиться. Он должен был успеть выйти во время утреннего намаза, пока Мансур не обнаружит его тело и не даст тревогу на закрытие открытых на восходе ворот.

Там, в золотящемся морским солнцем разгорающемся утре, его ждала новая судьба.

9514495791614217124442948019423188899380

Переставив бабушкин будильник на десять минут вперёд, до упора заведя его и поставив у самого изголовья кровати на табуретку, он снова с тревогой начал засыпать, чтобы уйти в это пограничное состояние. Сон не шёл. Он встал, походил несколько минут по комнате, зябко потирая свои плечи, усиленно думая обрывками предложений и пытаясь собрать разрозненные мысли во что-то цельное.

Походив немного, он кое-как успокоился. Будильник щёлкнул, готовясь зазвенеть. Переставив заблокировавшуюся механизмом стрелку, покрутив её в другую сторону, он на всякий случай задал на этот раз не десять, а пять минут, и, положив рядом с ним на всякий случай подаренный ему нож «Вятич», он снова лёг в кровать.