Действительность
Я сейчас попытался вспомнить, когда у нас последний раз был интим и не смог. Вероятно, это было даже не в этом году. Похоже, я утратил всякий интерес к противоположенному полу, вот только осознать это сумел лишь сегодня.
И да, думаю, у нее кто-то есть на стороне. До того, как все сломалось, моя жена очень любила секс. Она занималась любовью с большой отдачей и всегда предлагала что-то новенькое. Вряд ли ее может устроить нынешнее положение вещей.
Мне стало обидно, но лишь на долю секунды, пока я не вспомнил наш недавний разговор. Боюсь, даже если бы затеяли любовные игры, то у нас бы ничего не вышло, ведь очень тяжело испытать эрекцию в присутствии человека, который ассоциируется исключительно с чем-то неприятным.
–
И все-таки главную свою ошибку я совершил после окончания школы, когда была предоставлена возможность выбрать, кем же мне быть в этой жизни. Как и многие другие, я халатно отнесся к своему будущему, за что теперь расплачивался по полной, ибо это самое будущее больше не сулило мне ничего хорошего.
Я тут задумался и прикинул, что целых десять часов и двадцать минут в день я трачу на работу и дорогу туда. То есть практически весь свой день я трачу на то, что мне не нравится. Я делаю это, потому что должен. Не более. Никакого удовлетворения, никакой радости и платят мне за это жалкие копейки, которых не всегда хватает до следующей зарплаты.
Недавно я понял, что все мои беды из-за этих самых десяти часов двадцати минут. Я вдруг очнулся посреди этого замкнутого цикла и осознал, что моя жизнь проходит здесь и сейчас, но проходит она мимо.
Знаешь, старики часто говорят: «Ох, так быстро время пролетело!». Но я уверен, что они не правы. Это не время идет быстро. Это не счастливые часы, которые тают незаметно. Это из-за того, что все прожитые дни похожи один на другой. Сорок лет до пенсии состоят из ежедневных десяти часов и двадцати минут на работе.
Мы всегда находимся там, где не хотим быть. Наши дети вырастают и встают на ноги без нашего участия, пока мы тратим время не пойми на что. И да, это происходит слишком быстро, но это не неизменная особенность течения жизни, это из-за атрофии мозга. Человеческий мозг способен хранить и анализировать гигантские объемы информации. Но вместо этого мы даем ему пищу в виде десяти часов и двадцати минут ежедневной рутины. Из-за этого получается, что каждый день похож на предыдущий как две капли воды. И мозг просто не сохраняет ничего из прошедшего дня. А зачем? У него уже есть такой день в памяти, зачем забивать архив одинаковыми копиями?
Вот и кажется людям, что время идет быстро. А на самом деле они просто просуществовали такую жизнь, в которой и запомнить то было нечего.
Кажется, сейчас на дворе середина декабря, я не уверен, но я попытался вспомнить, что интересного произошло в июне и не смог. Это не нормально, так не должно быть.
И сейчас я думаю, что счастье вовсе не в деньгах и не в безграничной любви, ибо все это проходящее. Счастье в том, чтобы найти себя и превратить те десять часов двадцать минут бессмысленной рутины в то, что приносит тебе удовольствие и удовлетворение. Позволяет тебе почувствовать себя человеком и заставляет двигаться вперед.
И это умозаключение собственно возвращает меня к главной моей ошибке в жизни, к ошибке в выборе будущей профессии.
Итак, на момент окончания школы я и сам не знал толком, кем хочу быть. К тому моменту школьная панк-группа перестала существовать, а от писательского ремесла меня надолго отвадила зелененькая кружка.
Но однажды я случайно наткнулся на книги Владимира Санина об антарктических экспедициях. И тут пошло-поехало. Я достал старые библиотечные экземпляры дневников Роберта Скотта и Руала Амундсена, читал их взахлеб и тайно мечтал оказаться на далеких и мрачных берегах Антарктиды.
Этот суровый и негостеприимный край почему-то манил меня. Меня манила тяга к испытанию самого себя этой жесткой средой. Антарктика представлялась мне удивительным местом, где люди сбрасывают свои маски и, борясь с жестокой действительностью, могут, наконец, быть теми, кем они являются. Как человек, который постоянно примерял чужие обличия, я мечтал оказаться в мире, где все естественны и честны не только с окружающими, но и сами с собой.
Я сильно загорелся этой идеей. Захотел отучиться на гляциолога – это специалист по изучению природных льдов. Я сел и начал искать, где же в нашей славной стране, которая еще совсем недавно была весьма продвинута в изучении полярных широт, учат на гляциолога. И узнал одну шокирующую правду. Нигде. Гляциологи этой стране были не нужны.
А время уже поджимало, посему я спустился с небес на землю и начал реалистично обдумывать то, кем мне предстоит стать во взрослой жизни. Я просмотрел все вузы и училища, которые бы потянул и решил, что нашел подходящий вариант.
Ведь мне все еще нравилось сочинять истории и придумывать миры. Да, у меня не получилось должным образом воплотить их в словесной и печатной форме, но почему бы не попробовать визуализировать их в интерактивном виде? Делать игры. И я решил поступать в областной вуз для того, чтобы освоить техническую составляющую этого направления. Областной вуз имел достойный факультет по этому направлению и не требовал заоблачных проходных баллов.
Мечты с каждым днем заводили меня все дальше. Когда я ложился спать, будущее уже ясно виделось мне как главенство в небольшой студии по производству нестандартных игр. Я лежал в постели и грезил о собственной студии, что расположилась в небольшом ныне заброшенном здании детского сада в старой части города.
На той же улице где находился заброшенный детский садик, располагался старый, но еще работающий, хлебокомбинат. И я представлял себе, как ранним утром подхожу к зданию студии, что скрыто от пытливых взоров раскидистыми вековыми дубами и вдыхаю аромат свежего хлеба, что каждое утро наполняет собой всю улицу.
Это была довольно-таки наивная мечта. Но она у меня хотя бы была, я был готов к чему-то стремиться.
Все поломалось, когда я озвучил свою идею родным. Они были настолько шокированы, что поначалу даже никак не отреагировали. Но потом началось планомерное разрушение фундамента моей уверенности. Ты уверен, что работу потом сможешь найти? Экзамены-то сможешь сдать, ведь вуз-то областной? Может, что-то более приземленное придумаешь, а?
И я сам не заметил, как отказался от своей же собственной мечты и взял на вооружение чужую. Я упустил тот момент, когда отошел от того, что нравилось мне самому, и поверил в то, что было «престижно». Я не успел толком ничего понять, а уже стоял в приемной комиссии местного вуза и подавал документы на специальность, которая называлась: «Бизнес-информатика».
И осознал всю серьезность своей ошибки я совсем недавно, когда начал, словно в омуте, тонуть в своей «счастливой» действительности.
Как же так вышло? Почему я не настоял на своем? Это правильные вопросы. Но задал я их себе слишком поздно, когда грань безысходности уже была преодолена. А тогда, в юности, я не нашел в себе сил отнестись к собственному будущему серьезно.
Так, а теперь слушай внимательно. Если у тебя есть ребенок, то у меня есть рекомендация. Когда он научится самостоятельно ходить в туалет и перестанет неконтролируемо падать со шкафов и других высоких предметов мебели, то просто отстань от него.
Не лезь к нему со своим половым воспитанием. Ему все объяснят сверстники, при помощи эротического журнала. Не лезь к нему со своим пониманием того, что необходимо в жизни. Он сам разберется, если ты дашь ему почувствовать то, что от его выбора что-то зависит. Дай ему возможность ошибиться на жизненном пути, тогда он поймет всю серьезность предстоящего выбора. Поддерживай, помогай, но не вмешивайся, когда тебя не просят. И тогда он точно не будет в четыре пятнадцать утра, мучаясь от бессонницы стучать по клавишам ноутбука, не в силах вспомнить какой сегодня день недели.
«Вот закончишь институт, устроишься на работу и скажешь мне большое спасибо».
Я закончил институт, устроился на работу и рассыпался, едва дожив до тридцати.
СПАСИБО!
–
Накануне я видел по телевизору один интересный сюжет. Кажется, это было в вечернем блоке новостей. Репортаж в места событий ведал о том, что женщина, мать двоих детей, прыгнула из окна восьмого этажа и разбилась насмерть о мостовую. Он была молода, ей было всего двадцать семь. Видеофрагмент сопровождался фотографией, на которой улыбающаяся девушка с озорным огоньком в глазах смотрела на зрителей с экранов телевизора.
Далее журналисты взяли интервью у супруга погибшей. Это был обычный мужчина средних лет. На момент интервью он еще пребывал в шоковом состоянии и был не способен ясно выражаться. Он неразборчиво выплевывал в микрофон фразы, в которых не было смысла: «Она ничего не говорила… Никаких поводов… Не знаю, что случилось».
А мне вдруг подумалось о том, как это происходит. Где люди берут силы для того, чтобы разорвать путы бытия таким образом? Или же это вовсе не осознанное желание и люди всегда уходят в состоянии подобном моему приступу? А что если это был просто моментальный порыв, о котором она бы теперь сожалела, если могла?
Да, думаю не всегда, и далеко не все перед решительным шагом задумываются о серьезности подобного поступка. Пару лет назад в моем городе пятнадцатилетняя девочка покончила с собой из-за мальчика. Серьезно. Она так и написала в социальной сети: «Я любблю лешу».
Полагаю, ее убила не любовь к некому Алексею. Ее убил тот самый пост в сети и юношеский максимализм. Убило то, что она озвучила свои намерения вслух. Подросток так устроен, что всегда боится пойти на попятную. Он настолько дорожит каким-то мифическим положением в подростковой иерархии, что боится отказаться от своих слов. И тут ничего не сделаешь. Пока существуют подростки с их максимализмом и упорством, такие случаи будут происходить. Мы не можем запретить им две вещи: влюбляться и быть идиотами.
Но не всегда этот поступок вызван юношеским максимализмом, иногда люди просто не дают себе времени, чтобы найти выход из ситуации. Недавно в лесополосе неподалеку от города нашли висельника. Это был мужчина тридцати двух лет. Он повесился сидя, представляешь?! Этот мужчина не смог найти достаточно высокое дерево и использовал ветку орешника. При нем нашли записку, в которой он дрожащей рукой начеркал пару фраз. Мужчина просил прощения у матери и сообщил, что повесился из-за карточного долга.
Вот он просто поддался этому импульсу и не дал себе ничего обдумать. Как я понял? Мужчина повесился сидя в сыром осеннем лесу, одетый в домашний халат. Значит, он не продумывал месяцами этот день. У него не было плана. Он просто пришел в лес и ушел из жизни.
И вот смотрел я на фото этой милой девушки, которой было двадцать семь лет и мне не хотелось думать, что ее убила неразделенная любовь или долги. Мне хотелось полагать, что у нее случился приступ, примерно такой, что все чаще переживаю я.
При ней не нашли записки и несмотря на то, что тело в видеоролике было закрыто мозаикой, отчетливо были видны домашние тапочки в форме заек, что слетели с девушки в момент падения и просто лежали на мостовой. Посему я думаю, что она не могла сделать этого сама, ее убил голос в голове. Это был ее голос, но он пришел извне, и она просто не смогла ему противиться.
Да, скорее всего, она мучилась приступами несколько дольше, чем я. Ведь я сам вижу, что чем больше времени проходит с момента самого первого приступа, тем чаще мое сознание теряет контроль над телом.
Когда она прыгнула, оба ее ребенка были дома. И это частично подтверждает мою теорию. Ведь даже самая плохая мать неспособна оставить своих детей в опасности. А судя по всему, эта улыбчивая женщина не была плохой матерью, просто приступы у нее были уже куда более сильными, чем сейчас испытываю я, а, соответственно, и память ее работала еще хуже. Скорее всего, она просто забыла, что у нее есть дети, забыла, что есть в этом мире хоть кто-то, кто ей дорог. А затем голос в голове нашептал ей нужные слова и все случилось.
–
Я снова был в отключке. Не знаю что произошло, помню только, что перед этим я снова поругался с женой. Она вышла из себя из-за какого-то пустяка, а потом орала на меня до тех пор, пока сын не выдержал и не начал плакать, требуя от мамы, чтобы та перестала кричать.
А затем провал, и неизвестно как я оказался на занесенном снегом перроне незнакомой мне железнодорожной станции. Темно. Только два фонаря неярко освещают девственно-чистый снег под собой. Удивленный, я бросаю взгляд вправо и вижу уходящую вдаль пригородную электричку. Скорее всего, именно на ней я сюда и приехал. Не уверен. Тем временем, быстро набрав ход, поезд покинул освещенный фонарями участок полотна, и лишь удаляющиеся огни его окон еще какое-то время были видны вдалеке.
И вместе с тем как вдалеке стих стук колес и гул электромоторов, на меня опустилась безмятежная тишина зимней ночи, и я осознал вдруг, что в полном одиночестве стою по щиколотку в снегу посреди неизвестной мне железнодорожной станции.
И что же теперь делать, скажи на милость?
Первым делом я взглянул на наручные часы. К счастью, привычка всегда при выходе из дома одевать этот аксессуар не подвела меня даже в приступе. Стрелки часов показывали 19:61. Что ж теперь я хотя бы знал точное время, уже хоть какая-то информация. Дату мои часы не показывали, так что этот вопрос пока оставался открытым.
Далее я решил выяснить свое местоположение при помощи трекера в телефоне. Но почему-то телефона при мне не оказалось. Выбросил ли я его где-то по дороге или он остался дома, я не знал. Главное в том, что теперь я не мог узнать, где точно я нахожусь, не мог позвонить кому-то из знакомых, и, наконец, не мог банально вызвать экстренные службы.
Как раз в тот момент я почувствовал, что мои ноги начали понемногу стыть в снегу и только теперь начал понимать всю серьезность своего положения. Я без средств связи оказался в неизвестном мне месте, где судя по уровню снега на перроне, никого, кроме меня, давным-давно не было, а на мир вокруг тем временем быстро опускается морозная зимняя ночь.
Что ж, если мой разум хотел меня убить, то лучше бы уж просто вытолкнул из окна.
Я рефлекторным движением попытался стряхнуть снежную пыль с плеча и, с удивлением заметил лямку рюкзака, что висел у меня за спиной. Я не помнил, как и зачем его собирал, но вдруг там найдется что-то полезное. Я торопливо снял со спины нетяжелую сумку и, расположившись прямо на заснеженной платформе, начал рыться в его внутренностях.
Я додумался взять с собой ноутбук без зарядки, небольшой налобный фонарик, зубную пасту, два почерневших банана и игрушечную машинку моего сына. Весьма странный набор.
И вот я сидел на корточках подле своей разверстой сумки, твердо осознавая, что мне скорее всего конец, и неожиданно рассмеялся в голос. Мне вдруг стало очень весело в тот момент, когда я представил удивленные лица полицейских, что найдут мое окоченевшее тело и, открыв рюкзак, найдут в нем столь любопытный набор предметов. Это будет один из тех забавных случаев, что пересказывают друг другу во время застолий, а затем, спустя много лет он обрастет кучей подробностей и превратится в дрянной анекдот, что печатают в дешевых сборниках на плохой переработанной бумаге.
Но тут подул холодный ветер, и я почему-то весьма живо осознал, что мою курьезную кончину и нынешний момент моего бытия разделяет ряд неприятных и весьма болезненных часов, на протяжении которых я буду медленно замерзать на этой богом забытой станции.
Стоп! Да что же твориться с моей головой-то?! Ведь если я сюда приехал на электричке, то и обратно смогу вернуться на этом же поезде! Надо только найти расписание. Я выхватил из рюкзака так кстати захваченный мною фонарь и, оставив сумку валяться прямо посреди платформы, спрыгнул на полотно. Затем, перебравшись через рельсы, я взобрался на противоположный перрон и с помощью фонарика нашел табличку с названием железнодорожной станции и расписанием прибывающих поездов.
Первым делом я отряхнул снег с верха таблички, где большими буквами было обозначено название станции. И тут меня ждала первая за весь день хорошая новость – название станции было мне знакомым. Если меня снова не подводит память, я сейчас располагался в четырех остановках и двадцати километрах от родного города.
Станция незамысловато именовалась «Дачная» и была построена для сообщения трех дачных поселков с городом. И словно бы для того чтобы никого не обидеть, строители решили возвести ее прямо посреди леса на равном удалении от всех трех дачных угодий.
Что ж пускай я находился на совершенно не востребованной зимой станции, зато я теперь хотя бы знал, где я.
Затем я смахнул снег с расписания поездов, и внимательно изучив его, издал жалобный стон. Последняя электричка в обратном направлении ушла двадцать минут назад, а возобновится железнодорожное сообщение лишь завтра утром. И первая электричка будет здесь только в 7:02.
Так, а что если поехать дальше в изначальном направлении? Кажется, через две остановки будет небольшой город, где хотя бы будет к кому обратиться за помощью. И с этой робкой надеждой я снова пересек полотно и проделал те же манипуляции с табличкой на противоположной платформе.
Робкая надежда умерла во мне в тот момент, когда я понял, что та самая электричка, на которой я прибыл на эту станцию, собственно и была последней. Я закрыл глаза и поднял лицо к небу, позволяя редким снежинкам касаться моего лица, принося освежающую прохладу.
Никого вокруг. До ближайшего городка, думаю, километров десять. Это если напрямик. А напрямик – это не зная дороги через лес по пояс в снегу. И скоро, повинуясь требованиям инстинкта, я все же попробую преодолеть этот путь, ведь невозможно будет просто сидеть на платформе и покорно ждать, пока холод одолеет меня.
Но сейчас чувствовал какое-то странное смирение. Я был отчасти даже доволен тем, что происходит. Ведь теперь никто не позвонит и не попросит меня что-то сделать, никто не будет тиранить меня по поводу вечной нехватки денег, и больше не придется каждый день заниматься той ненужной ерундой, за которую мне платят зарплату.
Завтра меня еще не хватятся. Жена подумает, что я пошел на работу не заходя домой, а на работе подумают, что я остался дома с женой. Лишь спустя два дня кто-нибудь задумается о том, куда же я пропал, почему вдруг осмелился перестать отдавать свой вечный долг.
Первым, скорее всего, забеспокоится сыночек.
И тут я резко пришел в себя и открыл глаза. Сынок, любимый мой, я не могу с тобой так поступить! У папы прохудилась голова, но если он хоть в чем-то еще уверен, так это в том, насколько сильно он тебя любит. Я должен тебя еще раз увидеть и должен тебе еще хоть что-то сказать. А значит, мне надо как выбираться отсюда.
И у меня в голове появился немного своеобразный план спасения. Я решил найти ночлег. Раз я не могу уехать, то надо найти способ переждать эту ночь, чтобы утром в семь утра уехать домой на первой электричке. И кров я попытаюсь найти в одном из близлежащих дачных поселков. Не бог весть что, но лучшего моя дырявая голова родить была не способна. Посему я подхватил свой рюкзак, что уже был немного припорошен снегом, и быстрым шагом направился к намеченной цели.
Далее, около получаса, я, утопая в снегу, безрезультатно плутал по лесу, покуда луч фонарика, наконец, не выхватил из темноты высокий деревянный забор. Это значило, что я, наконец, набрел на одно из тех дачных сообществ, что окружали станцию. Люди здесь не показывались с самой осени, что подтверждалось хотя бы тем, что на подходах к поселку не было наезженной дороги или хотя бы хоженой тропы.
Я осветил фонариком покосившийся дом, расположенный за ближайшим забором. Но на его покатой крыше не нашлось печной трубы, а значит, мне он не подходил. И я, уже не чувствуя ног от холода, побрел дальше вдоль череды разномастных заборов. Следующие два дачных домика так же не имели труб и в целом не выглядели как место, в котором можно было бы переждать холодную зимнюю ночь. Более того, проходя мимо одного из них, я провалился в какую-то полость в снегу и подвернул ногу. Отчего дальше я с трудом ковылял, опираясь на заборы и часто отдыхая.
И уже в самом конце линии я все-таки обнаружил неказистый домик, над которым возвышалась выложенная из красного кирпича печная труба. Наконец-то!
Я сразу определил для себя, что нельзя будет выбивать окно, ибо дом и так не выглядел теплым, и дополнительно портить его теплоизоляцию не стоило. К счастью, входная дверь оказалась закрыта лишь на небольшой навесной замок, который удалось сбить пятью ударами какой-то деревяшки, найденной здесь же в снегу.
Теперь благополучный исход виделся мне вполне допустимым. Однако сразу согреться не получилось. Еще минут двадцать у меня ушло на то, чтобы, стуча зубами на морозе, раскопать дрова, аккуратно сложенные в поленницу возле дома. К тому моменту у меня уже начало жечь нос и щеки, а поврежденная нога так замерзла, что перестала болеть.
На мою удачу мне удалось довольно быстро растопить печь. Правда, стоит признаться, поначалу я по незнанию забыл открыть дымоход и напустил внутрь дыма, но я быстро понял свою ошибку и сделал все как надо.
Оттаяв и, наконец, почувствовав пальцы на ногах, я вдруг осознал, что очень голоден. И, поставив заполненную снегом эмалированную кастрюлю на огонь, я решил пройтись по дому в поисках съестного.
В старом советском серванте, подле фотографии того писателя, что писал про старика и море, я обнаружил пачку макарон, полкоробки шоколадных конфет и упаковку чая. Макароны были в запечатанном пакете, а значит, их можно было есть без опаски. Шоколад на конфетах побелел и от мороза они затвердели, но при всем этом они все еще были вкусными. Чай слипся комочками, но все же заваривался, пускай и имел явный привкус земли. Так что из прихваченных в припадке бананов и найденных на месте припасов я сумел приготовить вполне себе полноценный ужин.
И насытив свою утробу, я решил достать ноутбук и поделиться с тобой всем тем, что мне довелось сегодня мне пережить. Да, прямо сейчас я нахожусь на чье-то даче и радуюсь хотя бы тому, что мне удалось сегодня выжить. Завтра с первой электричкой я вернусь к своему сыну и проведу с ним столько времени, сколько он сам посчитает нужным. Плевать на все остальное.
Главное, чтобы завтра не случился еще один приступ. Они становятся все глубже, продолжительнее и фатальнее. Наверно мне уже стоит смириться с тем, что совсем скоро я полностью утрачу над собой контроль. Посему следует быть готовым к тому, что завтра состоится, возможно, последняя моя осмысленная встреча с моим ребенком.
Совсем скоро сядет ноутбук, но надеюсь, что мне хватит заряда, чтобы сказать тебе кое-что важное. Знаешь, я вс
–
Весь следующий день я, как и планировал, провел со своим сыном. На первой электричке, что отправлялась со станции «Дачная» в 7:02 я вернулся в город, и, забрав сына из детского сада, целый день водил его по кафешкам и развлекательным центрам. И знаешь, я считаю, что это был лучший день в моей жизни. Я провел его с единственным на всем белом свете человеком, которому действительно нравилось проводить со мной время, а мне было хорошо просто потому, что он был рядом и никто нам не мешал.
А ночью, зная, что все равно не смогу уснуть я просматривал наши семейные фотоальбомы. Мне было больно осознавать, что обстоятельства, стоящие за определенными фотокарточками, я не в силах был вспомнить. Вот фотография, на которой я стоял рядом с каким-то молодым человеком, и мы показывали «класс» фотографу. Я не помнил кто он. Возможно это мой близкий друг? Или, наоборот, какая-то известная персона, с которой мне повезло сфотографироваться? Я не помнил этого человека, посему не мог верно оценить ценность данной фотографии. Ведь фотографии сохраняли в себе лишь сиюминутное состояние людей. Они обладали той магической силой, что вызывала в нас определенный эмоциональный отклик, наделяла смыслом эти обрывки глянцевой бумаги уже наша память, а на мою память уже какое-то время нельзя было полагаться.
Вот на фотографии запечатлены мы с женой. Оба мы счастливы, я обнимаю жену за талию, а она одной рукой опирается на мое плечо, а другой обнимает свой округлившийся живот. Умом я понимаю, что это чуть ли не единственное доказательство того, что когда-то мы были с ней счастливы. Я даже испытываю некую глупую зависть по отношению к тому молодому человеку, чья любимая жена находится на последних месяцах беременности и совсем скоро в их семье случится пополнение. Но я не помню когда, где и кем было сделано это фото. Оно существует само по себе, словно бы на фотографии был запечатлен не я, а мой брат-близнец, чье место в мире я сейчас совершенно необоснованно занимал.
–
На следующее утро, едва я успел сесть за свое рабочее место, ко мне подошла Надежда и попросила пройти в ее кабинет. Она не была зла, не выглядела расстроенной, скорее просто была настроена поговорить.
