В неудачах первых двух браков Чарльз винил войну. Война вовлекла в свой водоворот многих женщин его возрастной группы. Она прервала цепь социальных сезонов и ежегодных Балов дебютанток, пользовавшихся в британском высшем обществе неизменной популярностью. Череда легких любовных приключений, которыми были отмечены пять лет его пребывания в Оксфорде и Гарварде после войны, настолько увлекла графа, что напрочь отбила у него охоту к моногамному браку. К тому времени, когда Чарльз вернулся из Америки, лучшие партии в Британии были уже разобраны.
В первый раз Чарльз женился в возрасте двадцати восьми лет на дочери одного из клиентов банка «Браунз» – владельца группы радиостанций и газет из штата Массачусетс. Этот союз продолжался год. Второй брак был заключен, когда графу было тридцать лет, и продлился почти три года. На этот раз Чарльз женился на даме из Южно-Африканской Республики, унаследовавшей долю своей семьи в горнодобывающих предприятиях, фермах и виноградниках. Эта дама пришла в банк «Браунз» посоветоваться, как ей перевести часть своих активов в Британию и влиться в британское высшее общество. У обеих жен было солидное приданое, но согласно условиям брачных контрактов Чарльз мог воспользоваться им только после нескольких лет пребывания в браке. Поскольку оба союза оказались бездетными, разводы были быстрыми и безоговорочными. Браки не принесли никакой выгоды ни для самого Чарльза, ни для Ардуна.
Под нависшей угрозой банкротства Чарльз пришел к убеждению, что в деле о выгодном браке на кону стоит не просто укрепление семейной собственности, но ее спасение. Он не мог позволить себе еще одной неудачи. Однако то обстоятельство, что граф уже был дважды женат и разведен, портило его репутацию. Истории о его беспорядочных сексуальных связях, бездетности его первых двух браков и склонности к азартным играм, а также слухи о плачевном состоянии его финансов означали, что он – далеко не лучшая партия в Британии. С растущим трепетом Чарльз начинал понимать, что ему, вероятно, снова придется искать невесту за границей.
Поиски привели Чарльза через Карибский бассейн в Испанию. Один из американских клиентов «Браунз» из Южной Каролины обратился в банк с просьбой оказать ему финансовую помощь при покупке сахарной плантации в Тринидад и Тобаго. Проводя проверку юридической чистоты сделки, граф встретился с агентом продавца в его старом доме на плантации в Тобаго.
Поддавшись обаянию Чарльза, агент – бывший торговый атташе посольства Испании в Венесуэле – открыл ему, что среди его клиентов есть одна испанская аристократка, графиня из Андалусии.
Сидя на выходящей в сад веранде в тени цветущих палисандровых деревьев, джентльмены потягивали ром, а вокруг в зарослях орхидей с неумолчным гомоном шныряли зеленые и малиновые птицы. По мере того, как ром растекался по жилам, а прохладный бриз смягчал утомительный зной, агент мало-помалу утрачивал профессиональную бдительность и рассказывал графу все, что знал о своей клиентке.
Ее звали Мария Консепсьόн Химéнес де Кόрдова. Умная, энергичная и жизнерадостная женщина классической красоты, – так отзывался о ней агент, и его сверкающие глаза и выразительные жесты говорили больше, чем самые щедрые комплименты. Странным образом графиня никогда не была замужем и не имела ни с кем романтических отношений. Вероятно, это было связано с ее религиозными убеждениями. У графини были прочные отношения с католической церковью, поскольку ее кузен был кардиналом в Папской курии в Ватикане. В то же время ходили слухи о ее увлечении эзотерическими учениями и духовными практиками.
Финансовые советники Марии Консепсьон в Мадриде дали агенту понять, что продажа плантаций в Карибском бассейне является частью ее грандиозного плана, который состоит в ликвидации большей части семейных предприятий и земельных владений в обеих Америках и по всему миру и превращению их стоимости в наличность.
В деловых и дипломатических кругах Испании шепотом обсуждались причины столь неожиданного решения. Некоторые считали план графини мудрым стратегическим маневром, суть которого сводилась к тому, чтобы подобру-поздорову убраться из колоний прежде, чем те достигнут политической независимости. Независимые государства могли в любой момент национализировать частный сектор. Особенно это касалось предприятий, которые – как в случае графини – были основаны на землевладении. Такие предприятия имели политически сомнительное происхождение, которое коренилось в испанском завоевании Нового Света и последующем колониализме.
Другие полагали, что всему виной угрызения совести, которые графиня испытывает по поводу несметного богатства своей семьи и, в особенности, того, каким путем это богатство было нажито. Третьи говорили, что она действует из альтруистических побуждений и хочет увеличить наличный капитал, чтобы использовать его в своей благотворительной и религиозной деятельности.
Граф обратился в банк «Браунз» с просьбой деликатно навести справки о Марии Консепсьон через корреспондентский банк в Мадриде. Результат оказался весьма обнадеживающим. Какими бы ни были мотивы графини, она уже довольно далеко продвинулась в осуществлении своего плана. По оценкам маклеров, занимающихся закупками ценных бумаг для нее, объем продаж недвижимого имущества в наличных деньгах превышал три четверти миллиарда фунтов стерлингов, и это было далеко не все.
Пресс-служба на Флит-стрит предоставила графу подборку статей из английских и испанских газет и журналов. В одной из этих статей была помещена фотография графини в черной кружевной мантилье на аудиенции у Папы Иоанна XXIII в Ватикане; в другой – фотография, на которой она стояла в белом шелковом сари рядом с Далай-ламой в Дхарамсале в Индии. Чарльз обнаружил публикации со снимками, на которых графиня была запечатлена рядом с Главным раввином в Иерусалиме, со Старшим муллой в Марокко, с синтоистским священником в Токио и другими религиозными деятелями и духовными лицами, в том числе шаманами и знахарями. Такие сочетания слов, как «просветленное сознание», «древние учения» и «путь знания» довольно часто встречались в статьях, посвященных конференциям и встречам, в которых участвовала графиня. Эти статьи содержали ценные сведения о круге ее интересов. 41 42
Однажды Чарльзу попались фотографии Марии Консепсьон, сделанные в Нью-Йорке на встрече с Дагом Хаммаршельдом, Генеральным секретарем ООН, а также в Стокгольме на приеме у Лестера Пирсона, после получения им Нобелевской премии в 1957 году. Последнее фото вызвало особый интерес графа, поскольку он был лично знаком с Лестером Пирсоном – бывшим Генеральным секретарем ООН и действующим лидером Либеральной партии Канады, а стало быть, наиболее вероятным кандидатом на пост премьер-министра Канады.
Порывшись в латиноамериканской прессе, Чарльз нашел сообщения о благотворительных проектах графини в Мексике и странах Центральной Америки, а также в Венесуэле, Боливии, Перу, Уругвае и Чили. Мария Консепсьон финансировала детские дома и больницы, семейные клиники, лепрозории, школы, колледжи и культурные центры. Судя по тому, как деятельность графини освещалась в прессе, большая часть ее проектов имела отношение к детям и семьям коренного индейского населения Мексики, Центральной и Южной Америки. Она часто поддерживала начинания местных жителей. Несколько проектов были связаны с католической церковью, в частности, с Обществом Иисуса – Орденом иезуитов.
Наводя справки, граф вышел на благотворительный фонд «» в Севилье. Графиня была его постоянным участником и главным жертвователем. Официальной целью фонда являлось «возмещение ущерба, причиненного коренным народам Нового Света». Centro Para la Restitución
Единственной публикацией, в которой были приведены слова, принадлежащие лично донне Марии Консепсьон, была ее вступительная речь на симпозиуме Всемирного Банка в Вашингтоне. Речь была озаглавлена . «Реституция – наша обязанность, а не возможная альтернатива» 43
Графиня, несомненно, была загадкой. Область ее интересов охватывала защиту природы, сближение мировых религий под лозунгами экуменизма, поддержку неортодоксальных систем верований и эзотерических учений, включая племенной шаманизм и колдовство. Казалось, главным объектом ее забот были коренные народы и их культура в обеих Америках. Учитывая громадное состояние и общепризнанную красоту Марии Консепсьон, очень странным выглядело то обстоятельство, что она не была близка ни с одним мужчиной. В свои тридцать семь лет – а она была на два года моложе Чарльза – графиня наверняка была озабочена своим биологическим возрастом. Ни одна богатая женщина не хотела оставаться бездетной старой девой. 44
Можно было, конечно, предположить, что графиня – не более чем эксцентричная богатая дилетантка, пытающаяся придать значительность своей персоне. Но тем больше было у Чарльза оснований, чтобы попытаться завязать с ней дружеские отношения. Для этого он должен был сделать вид, что ее интересы заслуживают внимания и вполне согласуются с его собственными взглядами.
Завершив расследование, граф заручился поддержкой военного атташе при посольстве Великобритании в Мадриде – бывшего однокашника по Итонскому колледжу и сослуживца по Королевской конной гвардии. Тот доставил письмо Чарльза лично графине в ее дом в Севилье и поручился за репутацию графа.
Отвергнув деловой стиль, Чарльз составил письмо в духе почтительного обращения одного благородного человека к другому. Письмо было написано на гербовой бумаге графа Ардунского с отчетливо проступающим грифоном. Для начала Чарльз поздравил графиню с успешной речью, обращенной к Всемирному банку, и отметил, что речь эта пробудила в нем чувство ответственности. Он пояснил, что является наследником семьи, которая в течение нескольких веков вела торговлю с индейцами и эскимосами Канады и Соединенных Штатов и была тесно связана с Компанией Гудзонова залива. На взгляд Чарльза, его собственная семья и семья графини имеют схожую историю взаимоотношений с Новым Светом. Не следует забывать, что обе семьи в свое время сыграли важную роль в установлении торговых связей между Европой и коренными народами Америки – от Северного Ледовитого океана до мыса Доброй Надежды, – какими бы ни были последствия этого исторического процесса.
Новое поколение, продолжал граф, не может нести ответственность за допущенную в прошлом несправедливость. Однако он вынужден признать, что извлек из этой несправедливости личную выгоду, а потому считает своим долгом сделать все, что от него зависит, чтобы помочь нынешнему и будущим поколениям коренных жителей Америки справиться с тяжким бременем, которое капитализм и колониализм взвалили на их плечи. Он полагает, что может осуществить свои намерения через банк «Браунз», многие клиенты которого нажили состояние в бывших колониях Нового Света. Он был очень воодушевлен, узнав о философских взглядах и добрых начинаниях графини, и будет рад, если ему представится возможность обменяться с ней идеями на этот счет. Он часто посещает Испанию по делам банка, но если графиня сочтет это более удобным для себя, то он будет счастлив встретиться с ней в Лондоне. В конце письма Чарльз упомянул, что питает глубокий интерес к культуре американских индейцев и, особенно, к их духовному наследию. Он почтет за честь, если графиня пожелает ознакомиться с уникальной коллекцией индейских артефактов, которые его семья хранит в Ардуне – его загородном поместье в Оксфордшире.
У Чарльза были некоторые сомнения по поводу последнего абзаца, а именно: не слишком ли бесцеремонно звучит его приглашение? Однако, поразмыслив, он решил отбросить стыд и оставить абзац в письме. Должно быть, графиня получает груды безликих приглашений, думал он, и, не задумываясь, отправляет их в корзину. Упоминание об индейской коллекции в Ардуне должно было сыграть роль «вкусной наживки, на которую клюнет форель».
Первый ответ графини представлял собой короткое формальное уведомление о прочтении письма. Графиня выражала признательность за добрые пожелания и приглашение. Учитывая многочисленные обязательства, она будет благодарна графу, если тот позволит ей отложить его приглашение для рассмотрения в будущем.
«Очевидно, что ответ написан личным секретарем», – подумал граф. Месяц спустя он направил финансовым советникам графини в Мадриде письмо, в котором упомянул, что состоит с графиней в переписке и что почел бы честью для себя и для своего банка участвовать в продаже ее плантации в Тобаго, добавив, что был бы рад оказать ей другие возможные услуги.
В конце концов Чарльз получил из Мадрида известие: графиня дала указание связаться с ним и обсудить возможность встречи. Советники искали банк в Лондоне, который помог бы им правильно распорядиться значительными денежными средствами, выраженными в фунтах стерлингов и вложенными в первоклассные ценные бумаги. Кроме того, нужно было организовать финансирование будущих приобретателей собственности графини.
Чарльз впервые встретился с донной Марией Консепсьон в отеле «Кларидж» в Лондоне. Он прибыл в отель, чтобы приветствовать графиню и сопроводить ее и двух ее советников в банк «Браунз», где они должны были обсудить предстоящую сделку. Мария была одна в приемной гостиничных апартаментов, когда к ней пригласили графа. В самом начале разговора она извлекла из папки письмо Чарльза. Указывая на грифона, красовавшегося на фирменном бланке, графиня спросила, что означает слово Ардун.
– Это название происходит из древнескандинавского языка, сударыня. К нам оно пришло через древнеанглийский. Мне говорили, что этимология слова искажена временем, однако известно, что оно означает «холм, на котором живут орлы».
– В вашем имении живут орлы?
– Увы, графиня, больше они там не живут. Сегодня в Британии почти невозможно встретить этих редких птиц, за исключением нескольких беркутов в отдаленных северных землях Шотландии. Недавно мы позаимствовали несколько орланов в Норвегии для того, чтобы снова населить ими северо-восточное побережье. Они обитали там когда-то, но к настоящему времени перевелись. Тем не менее, в Ардуне все еще стоят несколько старых дубов и тисов, на которых, мне хотелось бы думать, наши орлы гнездились в прошлом.
– Поэтому на вашем гербе изображен грифон – наполовину орел, наполовину лев? Лев, очевидно, символизирует Англию?
– Отличная идея, сударыня! Я никогда не думал о грифоне в таком ключе, но, возможно, вы правы.
Графиня рассказала Чарльзу об орлах, живущих в Испании. Беркуты и ястребы водились там в изобилии. Весной к ним присоединялись орлы-карлики и орлы-змееяды. А еще она видела несколько пар редких испанских императорских орлов.
– Испанский императорский орел, – повторил граф, смакуя звучание слов. – Испанский орел и британский лев! Вот сочетание, достойное грифона!
– У нас тоже есть грифоны, – отвечала графиня с улыбкой. – Это грифы-стервятники, которые каждый год прилетают в Испанию из Египта.
Чарльз поинтересовался, откуда у нее такие обширные познания в орнитологии. Графиня рассказала, что отец поощрял ее любовь к живой природе и иногда брал с собой в конные экспедиции в предгорья хребта Сьерра-Невада в Андалусии.
Благодаря этому откровению графини обнаружился их общий интерес к лошадям. Радуясь своей находчивости, граф признался, что его заветным желанием было разводить чистокровных испанских жеребцов в Ардуне, так же как отец графини разводил их на семейной гасиенде между Севильей и Кордовой.
Затем Чарльз открыл «дипломат» и извлек из него амулет, который он позаимствовал из индейской коллекции в Ардуне. Амулет назывался «Ловец сновидений».
– Существует легенда индейского народа лакота-сиу, которая объясняет значение амулета, графиня, – сообщил он, показывая на карточку с заметками, сделанными его отцом. – Согласно легенде, один из старейшин племени сиу взошел на вершину высокой горы. Там он получил виденье, в котором встретился с Иктоми. Вам знакомо это имя?
– Да. Он был учителем мудрости и великим мастером на всяческие проделки, – отвечала графиня.
– А! Так, значит, вы слышали эту легенду? Стόит ли мне продолжать?
– Напомните мне ее, если можно.
Граф снова заглянул в заметки отца.
– В видении Иктоми принял облик паука и говорил со старейшиной на священном языке, понятном только духовным учителям сиу.
Графиня понимающе кивнула.
Чарльз зачитал послание Иктоми: «Этот амулет – символ Паутины Жизни, которая является совершенным кругом. Повесьте его над изголовьем на время сна. В центре Паутины есть круглое отверстие. Мысли, сны и видения – это великая сила. Те из них, что содержат зло, противны природе; у них острые края и зазубрины, которыми они зацепятся за Паутину Жизни, запутавшись, как мухи в сетях паука. Утреннее солнце сожжет их, и они исчезнут из вашей жизни. А добрые сновидения согласуются с законами природы. У них гладкие круглые края, поэтому они беспрепятственно скатятся к центру паутины, проскользнут через отверстие к вам в голову, пока вы спите, и останутся с вами, когда вы проснетесь. Если вы будете следовать путями Великого Духа, то Паутина Жизни поможет вам извлечь пользу из добрых мыслей, снов и видений, – для себя и своих близких».
Закончив чтение, Чарльз пригласил графиню осмотреть амулет. На круглый каркас, согнутый из ветвей красной ивы, была натянута «паутина», сплетенная из сухожилий какого-то животного. С каркаса свисали четыре шнура, свитые из конского волоса и украшенные маленькими орлиными перьями и кусочками полированной бирюзы в серебряной оправе.
С галантным поклоном граф протянул амулет собеседнице.
– Прошу вас, примите это в подарок, сударыня. Этот амулет – часть индейской коллекции в Ардуне, он хранился в нашей семье более ста лет. Пусть исполнятся все ваши добрые мысли, сны и видения, а также сны и видения индейских детей, которые находятся под вашей опекой!
Глаза Марии Консепсьон светились признательностью. Очевидно, военная хитрость графа сработала, потому что графиня сказала, что хотела бы увидеть остальную часть индейской коллекции. Она вспомнила, что Ардун расположен в Оксфордшире, и поинтересовалась, далеко ли от имения до Роллрайтских камней. Графиня давно мечтала посетить это сооружение – одно из самых древних и таинственных в Британии. Она была наслышана о жреческих обрядах бронзового века, которые проводились среди Роллрайтских камней около пяти тысяч лет назад, и о колдовстве, которое молва связывает с этим местом со средних веков и до наших дней.
После шести месяцев ухаживаний Чарльз взялся всерьез анализировать перспективы женитьбы на графине, как если бы речь шла о слияния двух торговых компаний. Несколько испанских титулов Марии Консепсьон – в том числе титулы маркизы и графини – были значительно старше его собственных. Ее принадлежность к ближайшему окружению генерала Франко в Мадриде, а также тесные связи с семьей будущего короля Хуана Карлоса были куда более значимыми, чем его собственный статус на Даунинг-стрит, 10 и в Букингемском дворце. 45
Семья Марии Консепсьон происходила из Кордовы – сельскохозяйственного района Андалусии. Благотворительная деятельность Марии в Севилье снискала ей горячую любовь горожан и почти феодальное почитание со стороны сельских жителей. Принимая во внимание размах семейного бизнеса графини в Америке, на Филиппинах, в Нидерландах и Марокко, а также владение недвижимым имуществом в Северной Европе и Северной Америке, точно оценить ее состояние было невозможно, однако было очевидно, что состояние это огромно и измеряется миллиардами.
Чарльз много путешествовал по Испании и высоко ценил красоту ее ландшафтов, ее природу, архитектуру и национальную самобытность, – но только в качестве гостя. Он не допускал мысли о постоянном проживании в этой стране, равно как и о тесных отношениях с родственниками донны Марии Консепсьон или представителями ее круга. Ему было глубоко чуждо католичество с его иерархичностью, конфессиональной обособленностью и жестким контролем со стороны духовенства, – в особенности это относилось к католичеству в цветистом и навязчиво-сентиментальном испанском варианте. Этот мир был бесконечно далек от изысканной и благородной строгости англиканской церкви, в которой обряды и праздничные церемонии совершались в сдержанно-уважительной манере, а священники не пытались насильственно вбить свои идеи в головы прихожан.
По крайней мере, в английском обществе Чарльз чувствовал некоторое превосходство над графиней. Члены его круга считали ее экзотической и, следовательно, подозрительной особой, но ее родословная, ее богатство и связи склонили чашу весов в ее пользу. Граф понимал, что большая часть его окружения в Англии считала, что этот брак заключался по финансовым соображениям. Однако никто не ставил ему это в вину. Кроме того, красота и живое обаяние графини позволяли поддерживать в глазах высшего света миф об истинно романтических отношениях между будущими супругами.
В утонченных чертах лица Марии Консепсьон сквозила некоторая надменность, что наводило графа на мысль о том, что, возможно, в отдаленном прошлом к ее роду примешалась арабская кровь, как это часто бывало в старых андалусских семьях. У графини была гладкая бронзовая кожа, изящные резко очерченные скулы и твердая линия подбородка. Ее янтарные глаза были необычайно яркими и выразительными.
Учитывая необычный интерес графини к различным духовным учениям и практикам, можно было ожидать от нее небрежного отношения к одежде и эксцентричности манер. Однако на деле оказалось, что она тщательно следит за своим внешним видом и одевается с безукоризненным вкусом, отдавая предпочтение простоте и изысканности стиля Ива Сен-Лорана. Соблазнительно чувственная, окруженная аурой богатства и власти, Мария обладала таким неотразимым обаянием, что Чарльз иногда и сам не понимал, является ли он в этой игре охотником или жертвой. То обстоятельство, что у графини никогда не было любовника, также было весьма интригующим.
Несмотря на то, что в семейном бизнесе Мария Консепсьон полагалась на своих управляющих, а контроль над капиталовложениями доверяла советникам, было ясно, что она с детства привыкла иметь собственное суждение. Больше всего Чарльза выводила из себя одна ее привычка, которую он называл «духовещанием». Он совершенно терялся, когда графиня ссылалась на высшие силы при обсуждении экономических аспектов добычи меди или выращивания кофейных зерен или обнаруживала метафизическую причинно-следственную связь в самых что ни на есть обыденных вещах. Казалось, она не могла закончить ни одну беседу, чтобы не оседлать своего любимого конька и не упомянуть «обездоленных индейцев».
Рассматривая предстоящий брак как слияние двух компаний, как того хотел Охотник Джон, Чарльз понимал, что за этим последуют свежие вливания капитала в семейный бизнес Гриффинов, которые радикально улучшат его баланс. Это позволит начать совместную коммерческую деятельность и, что важнее всего, вернуть ощутимый и надежный денежный поток в Ардун. Кроме того, этот брак повысит репутацию графа в Лондонском Сити и позволит ему открыть кредитную линию, которую он сможет использовать для личных капиталовложений. При таком раскладе граф готов был какое-то время оставаться в тени «корпоративной культуры» графини. Однако он был уверен, что со временем сможет поправить свои дела и изменить соотношение сил в свою пользу.
– Ты же знаешь правило, старина, – увещевал его Мортимер Гранвилль, обсуждая брачный проект за ланчем в клубе «Уайтс» в Сент-Джеймс. – Если история слишком красива, чтобы быть правдой, то, скорее всего, так оно и есть.
– Это правило для плебеев, – не соглашался граф. – Всякий раз, когда моей семье удавалось сорвать большой куш, его объясняли счастливым стечением обстоятельств. Однако когда эти обстоятельства рассматривали , они оказывались вполне предсказуемыми. Вся штука в том, чтобы не судить задним умом, а уметь заглянуть на шаг вперед. post factum 46
– Да, много бы я дал, чтобы узнать завтрашний расклад на бирже, прежде чем прозвенит звонок к ее открытию! – произнес Гранвилль задумчиво.
Приятели расхохотались.
– И потом, – продолжал Чарльз, – это не значит, что она ничего не получит взамен, – он имел в виду графиню. – У нее тоже есть свои требования.
– Она хочет, чтобы ты стал католиком? – поддразнил его Гранвилль, выказывая, однако, живейший интерес.
– К счастью нет, но, возможно, ты ближе к истине, чем думаешь сам. Она хочет, чтобы наш наследник был римским католиком.
– Уже думаете о наследнике! Вот это да! Стало быть, ты продвинулся гораздо дальше, чем я думал!
– Сказать по правде, Мортимер, рождение наследника является ее главным мотивом… если не единственным.
Чарльз покусывал губы. Он не хотел углубляться в детали. Уже в шестом классе Итонского колледжа у Мортимера были все задатки консерватора в вопросах нравственности, – а ему тогда едва исполнилось семнадцать лет. Их с Чарльзом школьная дружба продолжалась в лондонских клубах. В военное время приятели вместе участвовали во всех общественных событиях и встретились снова в Оксфорде после войны. С безошибочным чутьем Мортимер выбрал направление своей карьеры и присоединился к престижной фирме биржевых маклеров в Лондонском Сити. Вскоре он стал старшим партнером и уже имел дело со счетами королевской семьи и нескольких видных представителей Консервативной партии. Все, кто его знал, признавали, что получение им звания рыцаря или даже пэра является только вопросом времени. Правящие круги всегда заботились о тех, кто направляет «денежный поток» в их карман.