«Они щебечут, как птицы, – думал Чистый Голос. – Странно, что эти чужие люди так счастливы нас видеть? Должно быть, они просто притворяются!»
Он укрепился в своих подозрениях, когда через пять минут после шумной встречи две монахини повлекли братьев по темным, извилистым коридорам и привели в большую холодную комнату с выложенными плиткой стенами, зеркалами и раковинами для мытья. Здесь монахини жестами приказали им раздеться. Увидев, что мальчики стоят в смущении и нерешительности, сестры стали подталкивать их и дергать за края одежды. Они не успокоились до тех пор, пока оба новичка не оказались совершенно голыми. Затем пальцы монахинь впились им в косы и принялись бесцеремонно их расплетать. Взяв себе по одному мальчику, монахини стали расчесывать и ощупывать их головы в поисках блох.
Чистый Голос был настолько потрясен происходящим, что ему и в голову не пришло сопротивляться. Он даже не заметил, как в назойливых руках монахини появились ножницы, и отрезанные локоны волос стали падать на его голые плечи и бедра. Продолжая возбужденно болтать о чем-то, сестра подтолкнула мальчика к раковине. Здесь она ловко обтерла его с головы до пят куском материи, смоченным фиолетовой жидкостью со странным запахом, и жестами приказала подождать, пока дезинфицирующий раствор сделает свое дело. Когда жидкость высохла, сестра стала поливать Чистого Голоса холодной водой из кувшина, натирать его тело куском грубого мыла и скоблить кожу щеткой, сделанной из колючей щетины. Затем она снова начала поливать его холодной водой, не обращая внимания на то, что руки и ноги его тряслись, а зубы стучали от холода.
Вытираясь полученным от монахини тонким полотенцем, Чистый Голос услышал хныканье Пловца, которого вели к раковине в другом конце комнаты. В следующую секунду он увидел, что младший брат бежит к нему, обхватив голову обеими руками. Чистый Голос быстро повернулся, ища свое отражение в зеркале. Из зеркала на него широко раскрытыми обезумевшими глазами смотрел школяр с оттопыренными ушами и коротко остриженными волосами.
Всю жизнь Чистый Голос носил густые черные волосы, которые свисали ниже лопаток и закрывали уши, даже когда были собраны в одну центральную или две боковые косы. Для исполнения некоторых танцев он зачесывал волосы вперед, заплетал их в косу и завязывал замысловатым тройным узлом, который торчал надо лбом, пронзенный перьями фазана, ворона или орла. Но большую часть времени волосы свободно спадали на плечи и разлетались веером при резком повороте головы.
Внезапная стрижка, учиненная без его согласия и каких-либо объяснений, а также последующее интимное обследование и грубое выскабливание его тела странными кудахтающими женщинами произвели на Чистого Голоса ужасное впечатление. Унижение было доведено до логического конца, когда одна из монахинь дала ему в руки швабру, а его брату – совок для мусора и велела замести валявшиеся на полу волосы в бумажный пакет, чтобы потом сжечь его в печи.
Закончив процедуру, монахини тычками проводили братьев по коридору в бельевую комнату и там, суетясь, собрали для каждого из них стопку одежды. Комплект включал в себя пару старых ботинок, две пары поношенных кальсон, черный шерстяной пиджак, пару черных бриджей, две пары гольфов, две рубашки, черный галстук и черную шестиугольную фуражку.
Новая одежда сидела на мальчиках скверно. Пловцу она была велика, а Чистому Голосу мала. Спереди на пиджаках видны были следы въевшейся в материю засохшей пищи и плесени.
Пока мальчики одевались, появился новый человек по имени Жак Пеллетье, и монахини оставили их на его попечение. Осмотрев одежду новичков, Пеллетье сказал Пловцу ободряюще:
– Скоро ты подрастешь, и одежда будет тебе в самый раз. А тебе, – подмигнул он Чистому Голосу, – я найду что-нибудь поприличнее, когда кто-либо из старших учеников уйдет из школы.
Пеллетье было около двадцати восьми лет. Он жил в местной общине метисов, перебравшихся сюда из Манитобы и Квебека. Община была организована стараниями местного священника, который хотел создать церковный приход для метисов, говоривших на французском языке. Пеллетье объяснил, что у него было две бабушки кри, дедушка шотландец и дедушка француз. В официальных отчетах, которые школа посылала индейскому агенту, он числился учителем, но фактически выполнял обязанности помощника по общим вопросам – работал переводчиком и присматривал за мальчиками в общежитии и в школе во время хозяйственных работ.
У Пеллетье были черные волосы, спадавшие на воротник, тонкие висячие усы и символическая бородка, состоящая из нескольких волос вокруг ямки на подбородке. Он носил длинный пиджак с многочисленными медными пуговицами и желтый шелковый галстук с застежкой, украшенной искусственными бриллиантами. Накрахмаленный воротник рубахи был застегнут на запонку. Из-под пиджака выглядывал красный жилет с вышитыми цветами; на нем красовалась золотая цепь, к которой были прицеплены карманные часы. Пеллетье достал часы из кармана и, взглянув на них, сообщил:
– Ровно через двадцать три минуты я отведу вас в кабинет заместителя директора.
В школе существуют определенные правила, объяснил Пеллетье, которые мальчики должны усвоить в течение ближайших нескольких дней. Но в данный момент он обращает их внимание только на правило номер один: они никогда не должны говорить в школе на языке кри. Говорить на языке кри – серьезный проступок, за который их ждет суровое наказание. Все ученики в школе обязаны докладывать учителям о своих товарищах, которые говорят на языке кри.
Пеллетье помолчал, дожидаясь, пока до братьев дойдет вся чудовищность этого правила. Чистый Голос хотел было возразить, что ни он, ни Пловец не знают ни слова по-английски, но Пеллетье прижал палец к его губам.
– Я, кажется, сказал тебе, что здесь не должна звучать речь кри, – повторил он строго, но тут же миролюбиво улыбнулся, сверкнув золотым зубом, и присел на корточки, так что его глаза оказались вровень с глазами мальчиков. Словно делая им щедрую личную поблажку, Пеллетье сказал, что будет прощать им нарушение этого правила в течение пары недель, до тех пор, пока они не выучат достаточно английских слов и фраз, чтобы освоиться в новой обстановке, – но только, если он убедится, что новенькие заслуживают доверия. Доверия заслуживали ученики, которые сообщали ему, когда кто-то из их товарищей говорил на языке кри или нарушал другие правила. Доносчики получали самую лучшую работу по дому и на ферме, дополнительную пищу и другие привилегии. Им первым предоставлялась возможность поехать домой.
– И наоборот, – Пеллетье нахмурился и выпрямил спину, – ученики, не заслуживающие доверия, сурово наказываются. Вы слышали, какие здесь применяют наказания?
Братья помотали головами.
Это может быть порка розгами или ремнем по задней части ног или по голым ягодицам, сообщил Пеллетье. Иногда провинившегося заставляют ходить босиком по снегу или часами стоять на одной ноге. Однажды он видел, как мальчику проткнули иголкой язык в наказанье за то, что он говорил на языке кри. Если ученик настолько глуп, что решает убежать из школы, конные полицейские ловят его и возвращают назад в наручниках. После этого мальчика бьют, сажают на хлеб и воду и приковывают цепью к кровати или к тачке. Так продолжается до тех пор, пока директор не убедится, что ученик оставил мысли о побеге.
– Но мы надеемся, что все эти неприятности благополучно вас минуют. Нет причин беспокоиться, если вы будете сотрудничать с нами. – Пеллетье снова улыбнулся и подмигнул.
Чистый Голос подумал, что Пеллетье – умный и сильный человек, но не мог решить, заслуживает ли он доверия. После встречи с заместителем директора он решил, что нет – не заслуживает.
Пеллетье левой рукой постучал в дверь кабинета. В правой он держал раскрытые часы. Затем он провел братьев в комнату со словами: «Сейчас ровно шесть тридцать, сестра Мэри Джозеф».
Мэри Джозеф не было среди тех монахинь, что встретили мальчиков в вестибюле школы. На взгляд Чистого Голоса, она была старше их – вроде королевы Виктории. Сестра сидела за большим столом посреди комнаты, скупо уставленной мебелью. Когда братья подошли и встали перед ней, она достала из ящика стола две маленькие молитвенные карточки и дала по одной каждому из них.
На карточках был изображен Иисус, сидящий на каменной скамье посреди многолюдной площади. Иисус раскрыл объятия навстречу детям, протягивающим к нему руки. На картинке была надпись: . «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне»
– Иисус хочет воодушевить вас, – сказала сестра Мэри Джозеф по-английски с сильным французским акцентом. – Он хочет принять вас в свое Пресвятое Сердце.
Пеллетье перевел ее слова на язык кри.
– Скажите сестре Мэри Джозеф ваши имена, – потребовал он.
, – ответил Чистый Голос, но Пеллетье поправил его. – Нахевитакос
– Это не твое настоящее имя. Скажи сестре свое христианское имя по-английски.
Чистый Голос думал о бороде Иисуса на картинке. Он знал, что в отличие от индейцев кри, белые люди могут выращивать густые волосы на лице, но считал, что все бороды и усы у них подстрижены и уложены одинаково – как у солдат и конных полицейских. Борода Иисуса, казалось, росла свободно и безо всякого ухода. Чистый Голос также размышлял о том, что такое «Пресвятое Сердце». Он был удивлен, когда Пеллетье сказал, что имя – не настоящее. Он не спешил отвечать и ждал, когда новый наставник разъяснит ему, что он имеет в виду. Нахевитакос
– О господи, еще один молчун! – воскликнула сестра Мэри Джозеф.
– Может быть, ворон выклевал твой язык? – подстегивал его Пеллетье. – Назови сестре свое христианское имя!
Чистого Голоса охватили противоречивые чувства: требования воспитателей рождали в его душе протест, но он помнил о данном отцу обещании следовать правилам белого человека. Как жаль, что рядом нет дедушки! Он наверняка подсказал бы, как поступить.
– Ну что же ты! – воскликнул Пеллетье, теряя терпение.
– Джон, – гортанным голосом произнес свое имя мальчик.
Наставники вопросительно посмотрели на Пловца. Чтобы избавить брата от этого сурового испытания, Чистый Голос шепотом напомнил ему его христианское имя и сказал, чтобы тот произнес его вслух.
– Вы объяснили новым ученикам, что они не должны разговаривать на языке кри? – сестра Мэри Джозеф обращалась к Пеллетье.
– Да, сестра, они знают об этом, – ответил Пеллетье и довольно ощутимо ткнул Пловца локтем.
– Томас? – произнес Пловец, словно высказывая предположение. Сестра Мэри Джозеф ответила ему натянутой улыбкой.
В свои последующие нравоучения она несколько раз пыталась вставить фразы на языке кри, но в основном говорила по-английски, временами сбиваясь на французский и полагаясь на Пеллетье, который выполнял обязанности переводчика.
– Джон, мне кажется, ты умный мальчик. Ответь мне на такой вопрос. Когда через несколько лет все кри переберутся из резерваций в города и научатся говорить по-английски и по-французски, – кто тогда будет говорить на языке кри? – Чистый Голос молчал. Перегнувшись к нему через стол, сестра сама ответила на свой вопрос: – Никто, Джон, никто! Это умирающий язык, дитя мое.
Пеллетье глубокомысленно кивнул, словно ответ сестры не вызывал у него никаких сомнений.
– Возможно, язык кри отвечал скудным потребностям того мира, в котором жил твой дед, – продолжала монахиня, – но он слишком примитивен, чтобы выражать те высокие формы знания, которые тебе понадобятся в современном цивилизованном мире. Кри – это твое варварское прошлое, Джон; английский – твое цивилизованное будущее! – По всей видимости, сестра Мэри Джозеф не ожидала от него ответа.
Чистый Голос старался следить за ее мыслью. Что она имела в виду, когда сказала, что кри покинут резервации? Не далее, как утром этого дня отец обещал ему, что семья никуда не уйдет, и дом всегда будет стоять там, где он его оставил.
Сестра Мэри Джозеф повернула голову к картине, висевшей в раме на стене. На картине была изображена сцена из Нового Завета, в которой Иисус стоял в реке Иордан лицом к Иоанну Крестителю.
– Джон, ты видишь человека, чье имя ты носишь? Это святой Иоанн Креститель, он крестит Иисуса. А вот – белый голубь, ты видишь? Это – Святой Дух! Если Сын Божий, который пришел в наш мир без единого порока, нуждался в водительстве Святого Духа, то, я думаю, мы можем с уверенностью сказать, что дикий мальчик кри также нуждается в этом. Ты не согласен?
Чистый Голос пропустил мимо ушей обидное слово «дикий», поскольку сестра произнесла его по-французски, а Пеллетье перевел на язык кри словом «невежественный». Мальчика больше интересовал белый голубь. Он знал одного человека – брата матери, – к которому дух-покровитель явился во время Поиска Видения в виде белого голубя. Возможно, это был тот самый дух, который вел Иисуса. Чистый Голос никогда не слышал, чтобы у белых людей были духи-покровители, и теперь он, несомненно, стал лучше относиться к Иисусу.
– В священных книгах дьявол Маниту известен как сатана, – продолжала монахиня. – В Книге псалмов сказано, что сатана бродит вокруг, рыча, как голодный лев, и ищет, кого бы сожрать. Он будет ждать в засаде, и прыгнет на тебя, и разорвет тебя своими острыми клыками, когда ты меньше всего этого ожидаешь.
Пеллетье перевел, что сатана является гигантской пумой или кугуаром с огромными зубами. Чистый Голос не на шутку встревожился. «Ну да, конечно, – думал он. – Вот почему в этой школе такие строгие правила. Они нужны, чтобы не подпускать сатану. Наши тела должны быть сильны, а мысли чисты».
Сестра Мэри Джозеф долго и пристально разглядывала новых воспитанников.
– Как вы думаете, какого мальчика сатана почует первым: того, кто исполнен гордыни, или того, кто смирен и послушен? Который мальчик, по-вашему, скорее попадет в сети к дьяволу: тот, что прилежно учиться и работает не покладая рук, чтобы заслужить снисхождение для своей души, когда она попадет в чистилище, или тот, что бесцельно слоняется и теряет время по своей праздности и лени? Где сатана чувствует себя как дома: в школе, где мальчики поют псалмы в честь Иисуса и Святой Девы, или на пау-вау, где они сходят с пути истинного, чтобы своими языческими воплями и танцами под грохот барабанов вызывать дьявола Маниту? – Сестра Мэри Джозеф глубоко и шумно вздохнула. – Но дьявол Маниту не откажется от погони за твоей душой только потому, что ты выбрал Иисуса. О, это совсем не так просто, совсем непросто!
Пловец потряс головой, словно соглашаясь, что это, конечно, не так просто.
Очевидно довольная своими разглагольствованиями, монахиня присвоила каждому из мальчиков номер и записала в журнал. Она напомнила, что им разрешается оставить при себе только цивилизованные вещи из тех, что они привезли из дома. Следовало изъять из узелков, которые собрал для них отец, ручной барабан, костяной свисток, трещотку, священные камни, амулеты и орлиные перья. Все это будет заперто в кладовой.
Пеллетье отвел братьев в общую спальню на третьем этаже. Там в большой комнате очень близко друг к другу стояли вряд двухъярусные кровати. Пеллетье показал Чистому Голосу его место и снова щелчком открыл свои часы.
– Молитвы и благословение закончатся ровно через двадцать минут. После этого вы познакомитесь со своими новыми товарищами. Они могут немного поучить вас английскому языку. А сейчас я скажу вам правило номер два.
Братья с беспокойством ждали, пока Пеллетье аккуратно убирал часы.
– Джон, ты будешь спать здесь на третьем этаже, в западном крыле дома. А ты, Томас, будешь спать на первом этаже в восточном крыле. У вас будет достаточно времени, чтобы побыть вместе, когда вы поедете домой… если, конечно, вы этого заслужите, – добавил он многозначительно. – В этом заведении братьям не позволяется быть вместе. Это мешает вашему обучению новым порядкам и плохо сказывается на дисциплине. Послушайте моего совета, не пытайтесь нарушать это правило, это наказуемый проступок.
Когда Пеллетье на несколько минут оставил их наедине, Чистый Голос, сам с трудом сдерживая слезы, попытался утешить рыдающего младшего брата. Он посоветовал ему не бояться сатаны, потому что это – колдовство белого человека, и оно не действует на мальчика кри. Что бы там ни говорил Пеллетье, они будут видеться каждый день. Если Пеллетье попытается заткнуть им рты, они будут общаться на языке жестов, которому обучил их дед. А если кто-то попытается помешать им, они уйдут домой.
Чистый Голос сказал, что он уже продумал этот вариант. Если даже тут нет тропинки, ведущей прямо в Бизоний Ручей, он наверняка сможет найти дорогу, ориентируясь днем по солнцу, а ночью – по луне и звездам. Дорога займет у них что-нибудь около двух суток. Волки и койоты вряд ли будут их беспокоить, и они будут держаться подальше от лесных медведей. На короткое время настроение у братьев улучшилось. Но когда Пеллетье увел Пловца в другую спальню, Чистый Голос снова почувствовал себя беспомощным.
Здание школы напоминало гигантскую клетку для кроликов. Оно скрипело, стонало и сотрясалось под ногами невидимых обитателей, снующих по коридорам. Его постоянно наполнял какой-то беспокоящий шум: хлопали двери, звонил колокол, раздавались приглушенные песни белого человека. Стены, полы и ткани были пропитаны непривычными запахами: пахло плесенью, прачечной, карболовым мылом, вареной капустой и мочой.
Закончилась служба в часовне, и школьники шумной ватагой устремились вверх по лестнице. Стены и половицы содрогались от топота множества ног. Большинство ребят были рады видеть свежее лицо. Они окружили новенького и стали водить ладошками по коротко остриженным волосам на затылке, дергать за уши и спрашивать по-английски, как ему нравится его новая прическа с торчащими в стороны ушами.
В общем гомоне Чистый Голос разобрал слово и еще несколько дружеских восклицаний на языке кри. Когда же он назвал имена отца и деда и сообщил, откуда он приехал, двое мальчиков заявили, что они – его двоюродные братья из резервации Того-Кто-Строит-Загоны. Они сели рядом и, загибая пальцы, стали перечислять имена соплеменников, чтобы подтвердить свое родство. Новые знакомые охотно принялись учить Чистого Голоса английским словам, но стоило ему обратиться к ним на языке кри с просьбой разъяснить значение того или иного слова, как мальчики начинали отрицательно мотать головами, опасливо оглядываясь и прикладывая пальцы к губам. танси 23
Поведение школьников разительно отличалось от поведения детей кри в резервации Бизоний Ручей. Когда прозвучал колокол, возвещавший о времени отхода ко сну, все они немедленно приступили к хорошо отработанной и, видимо, давно наскучившей всем процедуре. Встав на колени на кроватях и вытянувшись в струнку, они сложили ладони на уровне носа и закрыли глаза, словно хотели остаться в одиночестве. Пока мальчики читали молитвы, Пеллетье стоял у дверей и, поглядывая на часы, громко предупреждал, что свет будет погашен «ровно через две минуты».
Чистый Голос лежал в темноте в своей постели, прислушиваясь к сонному бормотанию товарищей и беспокоясь о Пловце. Он пытался понять глубокий смысл всех треволнений, которые выпали на его долю за прошедший день. Через много-много лет, в свои преклонные годы он не раз вспоминал эту первую ночь в школе-интернате, потому что именно тогда к нему впервые пришло ощущение, которое уже не оставляло его всю последующую жизнь. Это было ощущение, что он стал чужим на своей земле.
В течение всего первого года Чистому Голосу казалось, что обучение, как таковое, еще не началось. Это выглядело так, словно он все еще проходит испытательный срок, разучивая религиозные обряды и выполняя рутинную работу, в то время как власти решают, заслуживает ли он доверия, достаточно ли он приобщен к цивилизации и является ли он христианином в такой мере, чтобы можно было приступить к его образованию. За этот год Чистый Голос с удивлением обнаружил, что чтению, письму и арифметике в школе уделяется не больше времени, чем религиозному воспитанию и физическому труду. Согласно учебному плану это соотношение должно было составлять «пятьдесят на пятьдесят»: полдня ученики должны были работать по хозяйству или на ферме и полдня проводить в учебных классах. Но уроки часто отменяли из-за религиозных праздников, духовного уединения монахинь, или просто из-за отсутствия учителей. Бόльшая часть классной работы обычно была посвящена отнюдь не наукам, а заучиванию религиозных гимнов и католических догм.
Каждое утро учащиеся посещали мессу в школьной часовне, а по воскресеньям участвовали в Торжественной мессе. Кроме того, по вторникам и воскресеньям у них по плану было чтение молитв по четкам и получение благословения. Мальчики читали молитвы перед началом и после окончания повседневной работы по дому, перед началом каждого урока и перед каждым приемом пищи. В особые дни по католическому календарю они совершали Крестные ходы вокруг часовни.
Каждый день школьники чистили свои комнаты и помещения общего пользования в школе и в пристройке, отведенной для монахинь, а также работали на кухне, в прачечной, в хлеву, на конюшне, на маслобойне, на овощных грядках, в саду и на сенокосе.
Для учения отводилось не более трех часов в день. Монахини говорили по-английски с сильным французским акцентом, не соблюдая правила грамматики, а три воспитателя-мирянина, работавшие неполный рабочий день, лишь недавно иммигрировали из Германии, Голландии и Шотландии. Чистого Голоса удручало, что его наказывают и за то, что он говорит на языке кри, и за то, что он делает ошибки, говоря по-английски. Из-за различий в акцентах и синтаксических конструкциях, используемых разными учителями, английский язык казался ему лишенным правил.
Кроме того, Чистый Голос никак не мог понять монахинь. Во время утренней службы они были – само спокойствие и уравновешенность, но эти качества куда-то бесследно улетучивались в течение дня. Он еще не встречал взрослых людей, которых бы так легко выводили из себя дети. Казалось, не проходило дня, чтобы у одной из сестер не случился приступ гнева. Радостные улыбки, которыми монахини встретили Чистого Голоса и Пловца в первый вечер, стерлись с их лиц через пару дней и не появлялись, пока в школу не прибыла очередная партия новеньких.
Много лет спустя Чистому Голосу довелось беседовать с монахиней, которая объясняла противоречивое поведение сестер следующим образом. Любая монахиня считала своим долгом видеть Христа в каждом ребенке и быть ему духовной матерью; и невинность каждого вновь прибывшего воспитанника давала сестрам еще один шанс почувствовать в первозданной ясности свое призвание. Но по прошествии нескольких часов или дней несовершенства этого ребенка – или их собственные – затуманивали девственную чистоту отношений, и радость снова уступала место разочарованию и досаде.
Внезапный обжигающий удар указкой по пальцам, унижение оттого, что тебя ведут через всю комнату, больно ухватив за короткие волосы на виске, – все это было хорошо знакомо Чистому Голосу. Случавшиеся время от времени вспышки насилия со стороны учителей и воспитателей усугубляли ощущение угрозы телесного наказания, нависшей над каждым школьником.
Как и все в школе, Чистый Голос был наслышан о Поле Равене. Полу было всего одиннадцать лет, когда он умер. Он убежал из школы и пропадал где-то двое суток, пока конные полицейские не напали на его след. Оказалось, что все это время он прятался в лесу рядом со школой и в конце концов сам прибрел назад в полуобморочном состоянии. Когда Пол отказался отвечать на вопросы, сестра Мэри Джозеф посчитала это молчаливым высокомерием. Она велела воспитателю раздеть мальчика, выпороть кожаным ремнем и приковать цепью к кровати на два дня, посадив на хлеб и воду.
Чистый Голос как-то подслушал разговор трех рабочих фермы. Рабочие обсуждали этот случай на английском языке, хотя один из них был французом, другой – голландцем, а третий – шведом. Когда Пол Равен умер, говорили они, патологоанатом засвидетельствовал, что мальчик длительное время страдал от туберкулеза. В течение последних нескольких недель его нагружали дополнительной работой, потому что воспитатели не верили, что он болен, и считали его симулянтом. Трое мужчин защищали монахинь.
– Я бы скорей поверил монахине, чем этому лживому дикарю, – говорил француз. – Индейцы только и делают, что жалуются на свою жизнь. Нужно быть святыми, чтобы иметь с ними дело. Никогда не знаешь, когда они живьем сдерут с тебя шкуру.
– Это правда, – соглашался швед. – Надо почаще давать этим краснокожим по мозгам, – это единственный язык, который они понимают.
Голландец распалял себя, пока не воспылал праведным гневом.
– Если бы какой-нибудь индеец вздумал завести шашни с монахиней, я бы сам вышиб ему мозги.
Чистый Голос уже заметил, что учеников, жалующихся на недомогание, обычно подозревали в симуляции. Это продолжалось до тех пор, пока симптомы болезни не обострялись, после чего больного безо всяких объяснений отправляли домой.