Мастер, Елизавета и другие

– Пойдёмте отсюда, я устала и хочу домой, – вытирая слёзы, попросила Елизавета.

Мастеру стало жалко её. Он обнял Елизавету за плечи и поцеловал в холодный нос. Она восприняла это как некий знак к близости и прильнула к его губам. Мастера давно уже так никто не целовал, ставшие традиционными поцелуи в женскую щёчку он воспринимал подобно приветственному мужскому рукопожатию.

– Поехали лучше ко мне, – сказал Мастер, останавливая такси. – На Английский проспект, пожалуйста, – попросил он таксиста.

В этот день Елизавета осталась ночевать у Мастера.

Алексей Михайлович и его семья. Кого слышит Бог

«Русским незамужним девушкам из «хороших семей» на Руси семнадцатого века жилось невесело. Практически всё время они проводили в дальних горницах отеческих домов, изолированные от незнакомых людей, занимаясь рукоделием да чтением церковных книг. Видеться и общаться с ними могли только близкие родственники, приходящим гостям их не представляли. Жениха выбирали родители, и молодые впервые могли увидеться только после венчания. Вот так и коротали девицы свою жизнь без радостей и женского счастья, спрятанные от чужого мужского взгляда. Если незамужняя женщина до определённого возраста не обретала своего семейного очага, то её ожидал монашеский удел.

Вокруг брачных союзов было настроено много условий и условностей. В первую очередь от них страдали царевны – дочки русского царя.

Из шестнадцати детей Алексея Михайловича до «невестиного» возраста дожили семь дочек, и все они так и не вышли замуж. Не могли найти им «статусной» пары. Выдавать замуж за боярских детей было нельзя – это означало унижение царского рода. Против замужества с детьми не православных иноземных владык выступали церковные иерархи, поскольку дочке русского царя пришлось бы расстаться с православием и принять чужую веру. Помимо царевен от этого страдала и внешняя политика Московского государства. В своё время браки детей Великих князей Киевской Руси с детьми глав иноземных государств позволяли укреплять межгосударственные связи, находить союзников и давали выход на зарубежные рынки.

Об этом думал Алексей Михайлович, находясь на женской половине дворца и глядя на своих заневестившихся дочек, Евдокию и Марфу. Попробуй он только сказать о своём желании отдать их за католических принцев – тут же церковники такой шум поднимут, что и самому Господу Богу будет тошно. «Нет, не о пользе государства они думают, а о себе радеют, – печалился Алексей Михайлович. – Не все, конечно, вон Аввакум о русском народе печётся, о его загробной участи беспокоится. А кто, кроме самого царя, подумает о жизни царства здесь, на грешной Земле? Страна огромная, а нет своего серебра-золота, мало ружей-пушек делаем, поэтому и давят нас ляхи треклятые!» Алексей Михайлович погладил по голове Марью Ильиничну, прильнувшую к его коленам. «Плохо ей, болезной. После рождения сына Ивана совсем ослабла, да и Иван уродился больным, не помощник будет, – продолжал горевать царь. – Нет у нас лекарей хороших, всё из Литвы приглашаем, да как нехристи смогут православных вылечить? Своих надо учить, да где только? Опять же в иноземщине, а там нет свойских, которые вспомогли бы нам. Куда не кинь, везде клин! На Запад надо прорываться за подмогой, а тут опять церковники упёрлись».

– Не изгоняй, царь-батюшка любый мой, протопопа Аввакума, чистый он, божий человек, – запросила жена Алексея Михайловича. – Гневим мы Бога своими распрями, вот и наказывает он нас. Фёдор хворый, Ваня совсем глупеньким растёт, мне всё неможется. Попроси Аввакумушку, пусть помолится за нас, его вера крепка, Бог его услышит.

– На Бога надейся, а сам не плошай. Болезни земные и лечить их надо лекарями своими. Да нет их у нас, одни волхвы бегают со своим бубнами, нечистую силу прогоняют, – ответил Алексей Михайлович, а сам подумал, что жена мысли его читает, понимает, что его беспокоит. – На Запад надо посылать своих людишек толковых, пусть там уму-разуму набираются, православными лекарями становятся, народ русский лечить будут. Аввакум против этого, упёрся, сам не хочет к Западу присмотреться и других с панталыку сбивает. А за нас и другие помолятся, во всех русских церквах будут благоденствия царской семье просить.

– Не услышит их Господь Бог, не крепка их вера. Чтобы Бог услышал и помог нужно верить ему свято, отбросить всё земное, не жалеть себя в вере Христовой. Такой и есть Аввакум. Прости его, царь всемилостивый!

Ничего не ответил жене Алексей Михайлович. Он сам хотел видеть Аввакума в своём стане, но никак не получается. И наказывал он Аввакума, и прощал его, и по-хорошему уговаривал, и угрожал. Ничего не помогает. Попробовал не обращать на него внимания – и тут не получилось. Людей Аввакум начал настраивать против его замыслов, а вот этого уже допустить нельзя.

– Поговорю я с ним, пусть молится о нашем здравии. А мы с тобой ещё ребёночка родим, здорового и сильного. Помощником нашим будет, – Алексей Михайлович ласково погладил жену по щеке. – Ты мне чреватая очень люба.

На следующее утро Алексей Михайлович издал указ не отправлять Аввакума в Пустозерский острог, поместить его в Пафнутьев монастырь и насилий к нему не применять. А через поверенных людей, Артемона и Дементия, передал Аввакуму свои слова: «Протопоп, ведаю-де я твое чистое и непорочное и богоподрожательное житие, прошу-де твоего благословения и с царицею и с чады, – помолися о нас!»

Услышал Аввакум слова царские, заплакал. Жалко ему царя стало, понимал он царское одиночество среди радетелей своей выгоды. Но царь не особо жалел Аввакумушку. В тёмной палатке Пафнутьева монастыря год его продержал на воде и хлебе, год Аввакум неба чистого не видел. Несколько раз приезжали к нему посланники царские, просили хоть в чём-то согласиться с новшествами греческими. Но упрям был Аввакум: «Аще и умерети мне Бог изволит, с отступниками не соединяюся!»

Тут и Божья сила поддержала его в таком упрямстве. В одну из тёмных и холодных ночей явился к нему посланник Божий и пригласил полетать с ним над Землёю, красотами её насладиться. После этого почувствовал Аввакум в себе силу необычную, будто Божья благодать опустилась на него. Лекарские способности в нём проявились. Вылечил он сторожа своего, келаря Никодима. Того уже соборовали и причастили, ждали, когда помрёт, но явился ему во сне Аввакум с кадилом и в ризах светлых, взял его за руку, и келарь на утро во здравии прибежал в темницу Аввакума, упал пред ним на колени, благодарствуя за спасение. Аввакум погладил его по голове и наказал, чтоб людям не сказывал о тайне сей великой. Но сам Аввакум запомнил о своей силе. Позже, уже будучи сосланным в Пустозёрском остроге, лечил он своих собратьев по несчастью. Даже восстановил вырезанные языки священнику Лазарю и дьякону Фёдору, и говорить они стали лучше, чем до своей экзекуции.

Аввакума через год держания в Пафнутьевом монастыре вновь привезли в Москву на церковный Собор, вновь патриархи восточные и иерархи русские уговаривали его смириться и принять новые обряды, но Аввакум оставался непреклонен. Его пример был заразителен – монахи Соловецкого монастыря не приняли нововведений, выступили за старые обряды, и царю пришлось посылать войска их усмирять. Аввакума же решили спрятать от народа и отправили далеко на север, в Пустозерский острог».

Целитель на трамвае желании: машина времени, взгляд Бога, правда жизни

Трамвай, позвякивая и поскрипывая на стрелках, катил по Среднему проспекту Васильевского острова в сторону гавани. За окном мелькали улицы-линии, пересекавшие Средний проспект. Пятнадцатая линия, двадцать первая, двадцать седьмая… С увеличением номера линий, изменялся и их вид, чем больше номер, тем современней они становились. Люди в трамвае совершали путешествие во времени, перемещаясь из имперского Санкт-Петербурга в советский Ленинград, а затем в спальный район российского мегаполиса, застроенный разноцветными многоэтажными домами.

«Вот и трамвай может быть машиной времени, – подумал Целитель, сидящий у окна вагона, – и никто этому не удивляется, все спокойно воспринимают это путешествие. Почему же считается невозможным просмотреть состояние организма человека во времени? Я думаю, что знаменитые врачи девятнадцатого – начала двадцатого веков это могли. Не было тогда современного диагностического оборудования, которое позволяет определять болезни. Доктор был вооружён одной слуховой трубочкой. Послушает он через неё человека, повертит его во все стороны, помнёт, заглянет в глаза – и скажет, чем он болеет, когда это началось и почему. Чем это не взгляд в прошлое? А потом и вперёд заглянет, поймёт, хоть и не скажет больному, сколько ему ещё жить осталось с такой болезнью».

Перед Целителем, спиной к нему, сидел мужчина на вид немного старше среднего возраста. Целитель начал его диагностировать: «Увеличенная щитовидка, язва двенадцатиперстной кишки, повышенная кислотность желудка, геморрой, простатит, подагра, остеохондроз, гипертония – верхнее давление зашкаливает. Весь набор болезней мужчины, дожившего лет до шестидесяти и наплевательски относившегося к своему здоровью. А как его тонкое тело? Посмотрим. Да, его-то жалко, всё побито грубыми невоздержанностями, всплесками истерической натуры и отрицанием всего возвышенного и святого. Интересно, в каком возрасте его тонкое тело начало разрушаться? – Целитель начал своё путешествие во времени, следя за состоянием тонкого тела мужчины. – До двадцати двух – двадцати трёх всё было хорошо, а потом пошли удары по нему. По-видимому, после окончания службы в армии и начала работы, а может быть, и после женитьбы. Но основные беды начались за тридцать. Всё как обычно, кризис средних лет. Интересно, взялись бы Высшие Силы за его лечение?»

Мужчина встал и пошёл на выход. По ступенькам трамвая он спускался осторожно, давали себя знать спинные боли. Целитель посочувствовал ему и подумал: смог ли он возлюбить этого больного человека, как себя? Он представил, как сам спускается по ступенькам трамвая, обременённый болезнями мужчины, и ощутил острую боль в пояснице. Как же больно! Целитель откинулся на спинку сидения. Трамвай тронулся, боль прошла. Целитель проводил взглядом мужчину, не спеша шедшего по тротуару и ставшего для него вдруг близким человеком. «Да, смог бы, – с каким-то облегчением решил он. – Значит, я готов к работе, как говорит Разум, в зоне своей ответственности».

Целитель ехал в Музей современного искусства. В нём он бывал довольно часто, каждый раз при появлении новых композиций. Произведения искусства ему были нужны для «подкачки» своей внутренней энергии. Он периодически ходил и в Эрмитаж, там навещал строго отобранные им самим экспонаты, вид которых вдохновлял его. Их не так много, не более десятка, но и этого вполне достаточно, чтобы его тонкое тело получило удовлетворение. Целитель вспомнил своё посещение Лувра в Париже. Это, пожалуй, самоё огромное хранилище картин в мире. Там ему стало жаль современных художников. Пройдя по залам Лувра, они должны были почувствовать, что всё, что можно, уже до них нарисовано и выполнено просто великолепно. Больше и лучше сделать невозможно. Но и среди гениев эпохи Возрождения был свой, недостижимый никому уровень мастерства. Это он понял, когда вошёл в зал, где была представлена картина Леонардо да Винчи Мона Лиза. Её всё понимающий, немного ироничный взгляд, направленный на него, был взглядом Бога. Целитель остановился, очарованный им, всё остальное отступило на задний план. Он так и стоял неподвижно несколько минут, впитывая силу, исходящую от этих божественных глаз. Затем сразу направился на выход из музея – больше ничего он не смог бы воспринимать. «Вот она – сила гения, её можно ощутить только на оригинале, которого касались руки художника – думал Целитель. – Я многократно видел Джоконду на множестве литографий и не ощущал этой силы. Наполеон, став императором, повесил картину над кроватью в своей спальне. Как он мог спать под ней? А может быть, она и дала Наполеону энергию, позволившую ему покуситься на весь мир? И – кто знает – это бы и удалось, если бы он не сделал самую большую ошибку в своей жизни: в 1812 году остановился в Московском Кремле. Кремль весь пропитан отрицательной всепоглощающей энергией русских царей-Иванов, и она нейтрализовала положительную энергию, которой Наполеон пропитался от Джоконды. После Кремля он стал простым неудачником, отброшенным Госпожой Историей на её задворки».

Лувр и его главная картина Джоконда дали Целителю ощущение силы, исходящей от оригинала произведения искусства. Кроме того, он понял, что в бесконечном Космосе нет границ для всего, в том числе и для воображения. Поэтому Целитель стал посещать выставки современного искусства. На них он подсознательно ожидал увидеть нечто неожиданное, которое заставит встрепенуться его тонкое тело и зальёт душу блаженством.

Но, к сожалению, дьявольского в современных картинах встречалось намного больше. И это соответствовало современной реальности. «Интересно, как к этому относится Разум, целесообразно строящий Вселенную и нашу земную жизнь? – задался вопросом Целитель. – Ответит ли он мне на этот вопрос, или опять скажет, что он выходит из зоны моей ответственности?»

– Желание разобраться в Истине жизни является одним из основных желаний района Земли, где ты живёшь, – раздался в голове Целителя мелодичный голос Разума. – Для человека это желание невыполнимо, но похвально. Тот народ, который об этом не думает, обречён на вымирание. Стремление понять своё предназначение и смысл человеческой жизни даёт человечеству возможность достичь бессмертия своей популяции при смертности каждого индивида. Если вы потеряете к этому интерес, то превратитесь в травоядных животных, или хуже того, в хищников, которые перегрызут друг друга. Желание понять смысл жизни движет всей интеллектуальной деятельностью человека, в том числе и искусством, о котором ты сейчас думаешь. Ты меня понял?

– Да, – ответил Целитель. – Значит, нам надо бояться не дьявола, а своей успокоенности и безразличия ко всему. Как говорят в России, на то и кошка, чтобы мышка не дремала.

– Это уж кто во что верит, у вас много интересных поговорок, в них прячется целесообразность вашей жизни. Да вот только редко вы их вспоминаете, – укорил Разум и покинул Целителя.

В музей современного искусства Целитель вошёл окрылённым общением с всеобщим Разумом. Не так уж всё и плохо!

Елизавета и Мастер задают вопросы о любви и судьбе человека

Елизавета сидела перед зеркалом и медленно расчёсывала волосы. Она вспоминала ночь, проведенную с Мастером. Он показал себя опытным любовником, понимающим чувства женщины и имеющим способность её удовлетворить. К сожалению, Елизавета ещё ни разу в своей жизни не испытывала сексуального удовлетворения, что было связано с её здоровьем. Она к этому привыкла, поэтому в постельной встречи с Мастером не ожидала стремительного прорыва в женское физическое счастье. Но желание отдавать себя этому человеку она интуитивно ощутила практически сразу. Это было главным для первого сексуального знакомства. Дальше должны пойти перестройка, подстройка, налаживание внутренних связей, это длительный процесс, интересный сам по себе. Для его продолжения и развития необходимо раскрывать сердца, доверять и верить, пытаться избавиться от страха, думать о том, что механизм соединения двух людей определяется Богом, именно Он держит людей вместе, потому что Сам сводит их.

Елизавета представляла серьёзные отношения между мужчиной и женщиной в нескольких измерениях. Первым была длина, под которой она понимала время, то есть, сколько Богом отведено прожить вместе. Второе – высота как стремление постигать истину и идти к высокодуховному, божественному. Третье – глубина, измеряемая степенью взаимного понимания и полной открытостью. Четвёртое – это широта всеохватывающей и всепоглощающей любви. В этих измерениях два человека соединены невидимыми нитями, благодаря которым между ними появляется духовная близость, сплачивающая и охраняющая вера, вне зависимости от возраста и расстояния между ними. Всему этому нельзя противиться, закрываться, иначе внутренние блокировки рано или поздно дадут о себе знать, и тогда начнутся душевные метания. Они-то и разрушают даже самые крепкие семейные союзы.

Мастер так глубоко не думал о последствиях проведённой с Елизаветой ночи. Что было – то было, а что будет дальше – жизнь подскажет. Мужчины к сексу относятся более спокойно и не строят каких-то дальнейших планов. «Насколько мы всё-таки разные, во всём, и в сексе тоже, – подумал Мастер. – Женщина ищет в нём возбуждение, чтобы почувствовать лёгкость в теле и готовность летать. Мужчина, наоборот, добивается успокоения от сексуального возбуждения, и после него ощущает приятную усталость и завершённость. По-видимому, это связано с природным предназначением мужчины и женщины. После секса он свою детородную функцию выполнил, она только приступает к её выполнению».

Мастер ехал в автобусе в книжный магазин забрать заказанные им книги. Утро было раннее, зимой в Питере светает поздно, часов около десяти, и у людей, едущих на работу, настроение было мрачное, темнота создавала ощущение недосыпа. «Вот так, – подумал Мастер. – Каждый тянет по жизни свою лямку, как говорится, от судьбы не уйдёшь.

А все ли из едущих в автобусе людей нашли свою судьбу? И, вообще, что такое судьба и когда она даётся человеку: изначально при рождении или он сам её находит? А может быть не находит, а просто с ней встречается, вернее, сталкивается?» Вихрь вопросов завертелся в голове Мастера. Ему нравилось, когда они к нему приходили внезапно, не связанные с окружающей обстановкой, отрывающие его от серой будничности. Вопросы заставляли уходить мыслями в приятное далёко. «Вот, к примеру, жизнь двух известных оперных певцов-баритонов. Один родился в многоквартирном доме, на первом этаже которого располагалась школа искусств. Родители (папа – инженер, мама – медицинский работник) отвели туда шестилетнего мальчика учиться музыке. Он добросовестно её изучал, играл на фортепьяно и, после возраста возмужания, у юноши прорезался замечательный голос. Он поступил в институт искусств, его подхватили опытные учителя, юноша начал выступать на отечественных и международных конкурсах, везде завоёвывал первые места и в результате стал всемирно известным оперным певцом. Это тот пример, когда можно сказать, что человек родился со своей судьбой». Мастер, проталкиваясь в автобусной тесноте, выскочил из автобуса на несколько остановок раньше своей. Его заинтересовали пришедшие на ум мысли, и хотелось обдумать их на свежем воздухе, пройдя не спеша по пока ещё пустынным улицам. «Второй пример, – продолжил Мастер. – Мальчик родился на окраине города, на улице, застроенной небольшими частными домиками. До возмужания улица стала главным местом времяпровождения мальчишки. Друзья-товарищи, пацанское братство, игры в казаки-разбойники, драки с компаниями из соседних районов, уличный футбол. Затем школа, футбол уже за школу. Войдя в возмужалость – игра в городской команде, а потом лестное приглашение в серьёзный футбольный клуб. Казалось, вот она судьба, ан нет! Как-то после победы в игре (отмечали её, как обычно, на свежем воздухе), среди присутствующих случайно затесался один футбольный фанат, профессиональный музыкант. И когда он услышал заздравную песню, исполненную футболистом, то подошёл к нему и выразил своё восхищение. Но уже не забитым мячом, а его голосом. На следующий день он почти силком потащил футболиста в музыкальное училище, и отсюда началось всемирное восхождение известного оперного певца. Он нашёл свою судьбу, или, вернее сказать, столкнулся с ней. А что было бы, если в той весёлой компании не оказался заезжий музыкант? Или футбольный матч бы проиграли? Да и выигрыш, по сути дела, произошёл случайно: защитник, бросившийся наперерез нашему футболисту, споткнулся, и тем самым дал ему возможность с близкого расстояния пробить по воротам. А если бы защитник не споткнулся?» Мастер засмеялся. Вот к чему он пришёл – неловкость футбольного защитника привела другого человека к судьбе, давшей ему славу, а миру великого певца.

Так что же собой представляет судьба? Набор случайностей или Божий промысел? В первом случае судьба имеет земной смысл и в ней господствует Его Величество Случай. Во втором смысл становится запредельным, божественным и в нём властвует Господь Бог. «В своё время, к концу жизни, к божественному смыслу пришёл Лев Толстой и начал искать ответ о предназначении человека в православной вере, – Мастер решил опереться на классика. – Как я предполагаю, он его так и не нашёл. Как и многие другие. Но кто-то ведь должен его понять! К примеру, тот же самый протопоп Аввакум, положивший жизнь на свою веру в Бога. И в этом было его предназначение». Мастер попал в круг мыслей, из которого не было видно выхода. «Это как в науке проблема вечного двигателя, – Мастеру пришло на ум сравнение. – Его невозможно создать. Но он существует. Однако его существование невозможно объяснить. А раз невозможно объяснить, то его нет. Круг замкнулся».

Аналогия с вечным двигателем успокоила Мастера. Если мировое научное сообщество смирилось со своей проблемой, то почему и ему, писателю средней руки, не смириться перед понятием судьбы?

Алексей Михайлович и Аввакум в споре между собой. В чьей правде прячется истина?

«Ох, ошибся Алексей Михайлович с Аввакумом, не сгибается он, а ещё более крепнет. В своих челобитных к нему уже не униженно просит, а требует и угрожает Божьим наказанием. А от этого становится страшно. Алексей Михайлович вспомнил последнее Божье наказание – моровую язву 1654–1655 годов, прошедшую по русским селениям, городам и монастырям. Тогда в его любимом Звенигороде погибла половина населения, а в Москве и того более. Сам Алексей Михайлович вместе со своей семьёй прятался от болезни в Вязьме, полгода в ней прожил, там и дочка Анна родилась, царство ей небесное. Недолго прожила, пяти лет не исполнилось, как Бог её к себе призвал.

«Не дай Бог вновь такого повторения, спаси и сохрани нас Матерь Божия, заступница наша, – прошептал Алексей Михайлович и, повернувшись к иконе Божией Матери, стал просить Её о защите православного народа. – Надо дать указание по всем храмам и монастырям, пусть молятся о защите Светлой Руси от болезней». Эта мысль напомнила ему о непослушании монахов Соловецкого монастыря, отринувших новые обряды. Воспоминание вызвало неприятные чувства. Вот уже три года стоят стрельцы под стенами монастыря, чтобы привести к порядку монахов, да без толку. Понимал он почему: сочувствуют стрельцы монахам, сами в душе остаются старообрядцами, вот и нет толку от их стояния, а только один вред. Ведь монахам стали помогать разбойники Стёпки Разина, уцелевшие после подавления восстания казаков. А что если бунт вспыхнет с новой силой?

Да тут ещё Аввакумушко развернул бурную деятельность, сидя в Пустозерском остроге. Рассылает по всей Руси свои письма, народ возбуждает. «Опять-таки, кто передаёт его письма на волю? – Вновь неприятные мысли пришли к Алексею Михайловичу. – Стража, конечно. И там поддерживают старообрядчество, а значит, выступают против него, царя Московского». Ведёт Алексей Михайлович с Аввакумом нескончаемый заочный спор. «За что Богу наказывать меня и дом мой? – спрашивает его мысленно Алексей Михайлович. – Ведь я радею за народ русский и в православии истинном его содержать хочу». А Аввакум ему из-за тридевяти земель отвечает: «Почто истину в неправде содержишь? Сего ради открывается гнев божий на вас и бысть ты наказан от Бога и все царство твое». И думает Алексей Михайлович: «Чья правда истиннее? Твоя или моя?» А Аввакум ему как гвозди в гроб вбивает: «Мы за свою правду страждем и умираем и крови своя проливаем». Царь ему в ответ угрожает: «Ещё больше крови прольёте, коли мою правду не поддержите». Аввакум на угрозы царя спокойно отвечает, жалеет его, как несмышлёныша: «Жаль нам твоея царские души и всего дома твоего, зело болезнуем о тебе, да пособить не можем, понеже сам ты пользы ко спасению своему не хочешь». Ах, как хочется царю, чтобы и там, в своих вкопанных в землю срубах, молились о здравии его! Но спокойно, в силу правды своей, отвечает ему Аввакум: «Ну, государь, благословляю тебя благословением последним, а потом уж прости». Сжалось сердце Алексея Михайловича, чувствует слабость своей правды, слышал вчера он крик юродивого на паперти церкви в след ему: «Не та вера правее, которая мучит, а та, которую мучат!» А через юродивых порой сам Бог глаголет. «Ох, нехорошо всё складывается, – мучается добрый человек царь Алексей Михайлович. – Как хотелось спокойствие и порядок в государстве навести, ан нет, не складывается дело». И правду вещает Алексей Михайлович. С его приходом на царский трон русскому народу, измученному татарским игом, жестокими царями-Иванами, был дан глоток свободы. В 1649 году было принято Соборное Уложение законов русского государства. Цель его создания, как кодекса права, стало уравнение всех пред законом: «… чтобы Московского государства всяких чинов людям от болшаго до меншаго чину суд и расправа была во всяких делех всем ровна». Собрал тогда Алексей Михайлович Земский Собор, подписались под Уложением его представители, а затем утвердил его сам царь.

За реформами в светской сфере Алексей Михайлович решил провести и реформы в церковном сообществе. В Москву стали приходить книги, изданные в Украине и Литве, ранее запрещённые дедушкой Алексея Михайловича, патриархом Филаретом, который стремился поставить защитный барьер русскому православию от западного влияния. Вслед за книгами начали приезжать и представители украинской церкви. С их помощью предполагалось начать образование московитов путём создания школ.

Но любая свобода для одних даётся за счёт ущемления других. Получившие свободу быстро к ней привыкают, и её становится мало. В свою очередь ущемлённые в свободе не хотят терять свои былые преимущества. Возникает конфликт интересов, и те, кому свободы оказалось мало, идут на провокацию. Государство с поддержкой ранее ущемлённых слоев населения стремится восстановить порядок и в результате становится душителем свободы, которую само же и предоставило. Вот это и случилось в царстве Алексея Михайловича. Как ему, болезному, дальше жить, как народом править? Ни ласка, ни сила не помогают. А на крылечке его дворца уже новый 1669 год топочет. Что он принесёт царю и народу русскому?»

Целитель учится лекарству

Телефонный звонок застал Целителя на кухне. Он только позавтракал и собирался отправиться по домашним делам в город.

– Привет! – раздался в трубке знакомый смешливый голос. – Ты готов немного поработать с нами?

Целитель понял, что это были Помощники Разума. В последнее время они его заставали в самых неожиданных местах, поэтому утренний звонок на домашний телефон был для Целителя более благоприятным, чем, например, учёба на улице перед чугунным бомбардиром.

– Да, конечно, – квакающим голосом ответил Целитель, и этот голос сразу испортил ему настроение.

– Скажи мне, пожалуйста, почему я с тобой разговариваю таким противным голосом? – не удержался он от вопроса.