KGBT+ (КГБТ+)
Объективные данные тут помогали мало – их можно было интерпретировать как угодно. Все зависело только от бюджета и наглости.
Полной уверенности, что у Доброго Государства хватит огневой мощи для международного признания нашей климатической повестки, ни у кого не было, и мировая напряженность стала понемногу расти.
Партнеры начали заматывать наши предложения, всячески затягивали решение вопроса, придумывали разные бюрократические рогатки и даже официально предлагали отключить им ветер за неуплату. Но Дядя Отечества напомнил злостным неплательщикам, что боевой лазерный модуль «Bernie» (последняя из карбоновых «орхидей на орбите») теперь под нашим контролем.
«Bernie» принялся жечь своим атомным лазером вражеские ветряки с орбиты по одному в час – и партнеры наконец прикинули, что ветер им действительно могут отключить, просто не совсем так, как они думают. И квоты стали покупать.
Некоторое время казалось, что новый международный баланс наконец достигнут. Но партнеры опять решили нас перехитрить и начали переносить свои ветряки в пустыни и степи Курган-Сарая, куда «Bernie» не добивал из-за дефекта одного из орбитальных зеркал, поврежденного космическим мусором.
Дядя Отечества, не будь дураком, тут же ввел в Курган-Сарай улан-баторов (многие помнят красивую съемку – лава пересекающих границу конников с крохотными зелеными саженцами, привязанными к спинам).
И тогда произошло немыслимое.
Прошел слух, что Дядя Отечества погиб – вернее, убит – в подземном хранилище восьмого таера.
Никто точно не знал, когда и как это произошло, потому что слухи так и не материализовались в официальное сообщение. Если верить «Ватинформу» (информация мелькала только на конспирологических каналах), высшие сердоболы получили из Лондона электронное письмо, что банка с мозгом Дяди Отечества разбилась «при уборке помещения».
Это, конечно, было пересечением всех красных линий, какие можно вообразить. Никто в баночном руководстве, планировавшем операцию, даже предположить не мог, что такое возможно.
Больше того, это был самоубийственный шаг со стороны мировых элит, потому что в мозгу генерала Судоплатонова стоял оружейный имплант, и после его смерти начался обратный отсчет в системе детонации Кобальтового Гейзера – радиоактивного вулкана, взрыв которого должен был уничтожить все живое на планете.
Мир спасло только то, что Кобальтовый Гейзер не сработал. То ли это была очередная диверсия врага, то ли промысел, то ли с Гейзера и правда растащили за столетия весь уран и кобальт – но жизнь на Земле не пресеклась.
А поскольку она продолжалась, возник вопрос о том, как именно все будет происходить дальше.
Негласным регентом Доброго Государства после смерти Судоплатонова стал генерал Шкуро (официально у власти оставался Дядя Отечества).
Проблем у Шкуро было выше крыши, потому что Курган-Сарай никуда не делся. Сердобольская конница, так уверенно выглядевшая на параде в сомкнутом строю, расшиблась в бескрайней азиатской степи на пыль и атомы. Надо было гнать на восток новые полки и табуны и, конечно, постоянно втирать что-то ободряющее гомикам с нулевого таера.
Шкуро получил от Думы титул «Мощнопожатного», что по плану сердобольских политтехнологов должно было отвлечь внимание глубинного народа от его баночного статуса и одновременно намекнуть на рукопожатность в криптолиберальных кругах.
Действовать генералу Шкуро приходилось весьма аккуратно, потому что его мозг хранился в том же лондонском бункере (говорили даже, на одной полке с Судоплатоновым), и были подозрения, что канал его связи с Москвой прослушивается персоналом «TRANSHUMANISM INC.»
Это было вполне возможно: и канал, и все необходимое оборудование были выделены Доброму Государству самой корпорацией (своего у нас не было), и сердоболы полагались в основном на внутримозговую шифровку.
Начало нового правления ознаменовалось тем, что Мощнопожатный выпустил «Декрет о защите языка» – или, как его назвали в народе,однобуквенный закон. Суть его была такой: поскольку русский язык есть священное национальное достояние, на котором возносятся молитвы и отдаются боевые приказы, все бранные и клеветнические слова должны обозначаться на письме только в формате /Х-слово/, где «X» – первая буква запретного термина.
Под закон не попадали существительное «жопа», глагол «срать» и некоторые другие относительно мягкие лексемы, что дало зарубежным философам богатую почву для психоанализа.
Одни видели в этом законе закручивание гаек, другие – попытку хоть тушкой, хоть чучелом вернуться в цивилизацию и догнать наконец Соединенные Местечки если не по уровню жизни, то хотя бы по уровню идиотизма.
Это, кстати, было похоже на правду, потому что параллельно с сердобольскими репрессиями родная культура по-прежнему активно отменяла бедняг, нарушающих катехизис «Открытого Мозга».
Ходили слухи, что страну решено при случае вернуть в семью прогрессивных народов. Но как убедить эти народы опять приоткрыть дверку, Вечные Вожди понимали не до конца и подавали разного рода сигналы и знаки. Поэтому в те грозные дни можно было повиснуть на осине не только за матюжок в адрес Мощнопожатного, но и за неправильное гендерное местоимение.
Вообще, в происходящем было много странного, даже абсурдного: после обострения международной обстановки вдруг выяснилось, что вождь хранится в бункере враждебной корпорации, один, беззащитный и уязвимый – и оттуда по линии связи приходят команды, указы, слова одобрения и поддержки…
Да, у генерала Шкуро в мозгу тоже стоял оружейный имплант, и кобальтовый гейзер все еще защищал страну (второй раз он мог и сработать), но вера в нашу мощь была серьезно подорвана.
Некоторые колумнисты с «Ватинформа» даже предлагали рассматривать руководство партии сердобол-большевиков в качестве черного ящика, где живые человеческие мозги заменены искусственным интеллектом. Называли его примерную когнитивность – пятнадцать-двадцать мегатюрингов, хотя узнать, каким образом умники пришли к подобной цифре, не представлялось возможным.
Но в главном конспирологи, увы, были правы – управляющий нами черный ящик фактически принадлежал теперь трансгуманистам. И хоть из ящика и неслись ежедневные угрозы сравнять мировой трансгуманизм с лицом радиоактивного пепла, трудно было понять, кто и где их издает.
Конечно, современные технологии заставляют нас жить по новым правилам, иногда странным, и мы со многим уже смирились. Но разбить банку с мозгом вождя…
Все догадывались, что ответ Мощнопожатного обнаглевшим мировым элитам будет крайне жестким и бескомпромиссным. Конечно, в то же самое время очень острожным и осмотрительным по понятной причине. Но и непреклонным тоже.
Какую форму примет национальное возмездие, мы, молодые курсанты Претория, не представляли. Генерал Шкуро был главой баночной разведки сердоболов и куратором спецслужб. Он мог все. Но, конечно, в известных пределах, на которые нам только что так оскорбительно намекнули.
Главное, непонятно было, когда возмездие осуществится – баночные стратеги мыслят не десятилетиями, а веками. Но что-то подсказывало, что ждать уже недолго.
Помню эти бледные пустые дни, буквально выпитые страхом. Предчувствие большой /В-слово/ и невзгод. Мрачные заголовки новостей. Кровавые слова «ВЕТРОГЕНЕЗИС В ОПАСНОСТИ» на белой кремлевской стене… Месть трансгуманистам… Мы все умрем с беспечальным лицом…
В очередях за дровами шептались, что Вечные Вожди – не просто безумцы (это было бы даже романтично), но еще и бесполезные /М-слово/, и спасти нас теперь некому.
Земля под ногами дрожала, из глубин ее доносился тектонический гул. В те дни казалось, что какой-то огромный вампир склонился над миром, дотянулся до каждого своими медийными отростками – и внушает жуткое, насылает страх, растворяет в нем жизненную силу, чтобы неспешно высосать из души…
Только не подумайте, что я критикую власть, или бизнес-модель корпоративных медиа, или что-нибудь еще, за что может прилететь. Я просто вспоминаю времена своей молодости.
А молодость в нашем мире – всегда пир во время чумы, по-другому здесь не бывает. Я был юн, полон сил и надежд, и завывание адской стужи, долетавшее со всех сторон, не мешало мне радоваться жизни.
Я, кстати, не понимаю, почему в России считают, что в аду жарко. В аду очень холодно. Наверно, церковные влиятели придумали легенду про котлы и угли, чтобы народ случайно о чем-то не догадался.
* * *Скажу пару слов о своей учебе в Претории, где я провел три с половиной года.
Самым нелюбимым моим предметом на первых курсах были воинские искусства, из чего уже тогда делалось ясно, что бойца мировой олигархии из меня не выйдет.
Это, на самом деле, было странно.
Дело в том, что фехтование на мечах, введенное в обязательную программу еще бро кукуратором, давалось мне подозрительно легко. Я словно бы помнил многие движения и приемы, удивляя своих учителей.
Они считали, что я могу пойти очень далеко, но меня не оставляло отвращение к рубке на заточенных кусках железа. Этот промысел казался мне похожим на труд мясника, которому обрабатываемая туша мешает нормально работать. Какая-то сила в моей душе поднималась и говорила – брось… Ты уже был там, это тупик… Ищи в другом месте.
Сабля и пика вызывали во мне такую же скуку, как меч.
Но меня безумно волновали сверстницы-курсантки с мечами в руках, особенно когда на них были обтягивающие трико телесного цвета (такие служили нам физкультурной формой).
Мне грезились нагие девушки, вооруженные холодным оружием – саблями или кинжалами. Они равно презирали жизнь и смерть, но обожали меня, и я был с ними всеми одновременно, как Кришна со своими пастушками. Иногда я убивал их, иногда они меня, и мы любили друг друга с такой яростной силой, что наша страсть была неотделима от смерти.
Интересно, что девушка с мечом стала моим главным эротическим фетишем еще тогда, когда я ничего толком не знал о фембоксе. Думаю, корни моей главной страсти надо искать именно здесь.
Стрельбу я не любил из-за шума. Борьбу – из-за синяков и ушибов.
Военные навыки, связанные с зелеными технологиями, казались мне куда интересней. Из всех видов оружия, обращаться с которым нас учили, больше всего мне нравилась боевая муха.
Это крохотный кумулятивный дрон, управляемый прямо с преторианского импланта. Он замаскирован под большую жирную муху – летит она бесшумно, и укус ее смертелен. Взрываясь, она проделывает в человеческом затылке миллиметровую дырку и превращает мозг в расквашенную медузу. Крошечный убийца сделан из взрывчатки весь, включая винтокрылышки, переговорный модуль и пикочип.
Это самое гуманное оружие в нашем арсенале. При ликвидации муху можно бесшумно подвести к затылку клиента, и тот умрет, ничего не поняв. Даже лучше, чем смерть во сне – перед ней, говорят, бывают жуткие кошмары, а тут просто не посещает следующая мысль, и все.
В преторианской мухе есть крохотный коммутационный модуль, позволяющий вступать в контакт с террористом перед ликвидацией (если у того, конечно, есть имплант). Иногда получается уговорить его убить своих подельников. Тогда террорист сам решает вопрос с ними, а потом мы гасим его, и вместо нескольких микродронов тратится один. За экономию положена премия.
Через муху можно также зачитать приговор. Словом, это в высшей степени полезное устройство, но я останавливаюсь на нем так подробно лишь потому, что впоследствии оно сыграло в моей судьбе интересную роль.
У преторианского импланта есть и другие особенности. Он позволяет частично контролировать гражданский мозг, но про это я до сих пор не могу подробно рассказывать из-за подписки. Скажу только, что для вбойщика это огромный плюс.
Ну а про «славянку» после моего процесса знают все. Так на профессиональном сленге называют slave-режим. Офицер с высоким рангом допуска может получить контроль над телом преторианца и способен даже управлять несколькими бойцами одновременно – практически как дронами. С гражданскими, как ни странно, такое не получится.
Помню свой ужас, когда пьяный начальник караула впервые взял на славянку меня и еще двух парней. Мы полчаса синхронно маршировали по плацу, отжимались, приседали и подпрыгивали, совершенно не желая этого делать – и даже не могли открыть рот, чтобы высказать недовольство.
Эта технология разработана «Открытым Мозгом» специально для Претория, и у сердоболов нет к ней доступа (если не считать офицеров Претория, состоящих в партии). И слава богу, а то отжималась бы вся страна.
Теперь коротко отвечу на клевету и наветы по поводу этого периода моей жизни.
Мое якобы участие в подавлении скоморошьего бунта, о котором писало несколько таблоидов (У KGBT+ РУКИ ПО ЛОКОТЬ В КРОВИи так далее) – просто неправда.
Во время известных событий нас действительно возили в Сибирь (в это время я был уже на третьем курсе), но мы стояли в оцеплении вокруг гражданских объектов. Лес прочесывали конные улан-баторы, и если они действительно кого-то отстреливали, что вполне вероятно, я этого не видел и даже не слышал.
Но я понимаю: все могло сложиться иначе, и на моих руках появилась бы кровь. То, что моя совесть чиста – простое везение и подарок судьбы.
Я не убивал людей, не топил за чужую смерть и не убеждал толпу перед винными складами в необходимости срочных перемен. Даже когда я работал преторианским переговорщиком (что продолжалось совсем недолго), я ухитрился не причинить никому зла, хотя был к этому близок.
Один раз в жизни, правда, я пытался прикончить другого человека, используя профессиональные знания. Но это произошло уже после того, как меня отчислили из Претория, и на этих страницах я честно все расскажу.
На первом курсе наибольших успехов я достиг в чистописании. На втором и третьем получил приличные оценки по церковному пению и истории сердобол-большевизма. Но поистопупятерки были у всех – сердобольская ячейка за этим следила. В смысле, за тем, чтобы курсантам их ставили, а не за тем, чтобы мы реально изучали революционную юность бро кукуратора, расстрел Михалковых-Ашкеназов, трагедию сетевых влиятелей и так далее.
Конечно, когда я был курсантом, я не проводил все время в казарме или за партой. Мы ходили по кабакам, играли в нарды с мигрантами из Курган-Сарая, бегали за юными продавщицами сбитня (чаще, впрочем, от них) – словом, жили обычной молодой жизнью. Еще мы ходили на концерты крэперов и вбойщиков.
Именно тогда я и познакомился с искусством, которое стало моим жизненным выбором и принесло мне славу.
Вбойка…
* * *Если разобраться, никаких радикально новых форм в искусстве не появлялось уже много тысяч лет. Все создали наши предки, даже рэп и крэп: стишата под музыку начитывали еще блаженные слепцы времен Троянской /В-слово/, а уж император Нерон, как пишет Светоний, достиг в этом деле полного совершенства. Нерон, кстати, был просто образцовый крэпер из Парка Культуры. Отдавался клиентам недорого и стильно, да и умер, не напрягая кукушку – в тридцать два года. Правда, крэпофона у парня не было. Приходилось самому играть на кифаре.
Кстати, только сейчас догнал: возраст Нерона – это за год до возраста Христа. Осталось понять, что я хочу этим сказать, но это можно доверить ассистентам.
В общем, даже Гомер с Нероном не изобрели ничего оригинального: подобные формы самовыражения существовали задолго до них.
Песня, думаю, появилась в палеолите. Наверняка охотники на мамонтов мычали во время разделки туши что-то медленное, протяжное и хорошо ложащееся на дыхание. Типа «Э-эй, ухнем». Вполне допускаю, что слова эти значат на каком-то древнем праязыке «мамонта едим», а песня дошла до наших дней, сменив множество суетливых человеческих смыслов, ложащихся на те же фонемы.
Когда над планетой взошел Прекрасный Гольденштерн и «TRANSHUMANISM INC.» захватила все каналы межчеловеческих коммуникаций, многим было интересно, появятся ли в новом мире радикально иные формы искусства. И они, конечно, возникли. Все на нулевом таере слышали про B2B, brain-to-brain art. В баночном измерении, где плавают освобожденные от тел мозги, столько способов самовыражения, что одно их перечисление занимает много экранов.
Созданная нейросетями «TRANSHUMANISM INC.» метавселенная дает своим обитателям возможности, которые нам трудно понять. Баночники высших таеров – уже не особо похожие на людей существа, а главный трансгуманист планеты и хозяин «Открытого Мозга», Прекрасный Гольденштерн с одиннадцатого таера по сравнению с нами просто бог. И по сравнению с баночниками младших таеров, кстати, тоже. До такой степени бог, что не стоит произносить его имя всуе.
Гомикам с нулевого таера искусство B2B в целом недоступно – они воспринимают мир через ветхие органы чувств. Люди ведь остались прежними. Единственное, что отличает их от Гомера и Нерона, это социальный имплант. Но даже этого импланта оказалось довольно, чтобы в нашем вспомогательном мирке, главная задача которого – поддерживать гармонию в баночной вселенной, все-таки появилось направление B2B, доступное любой голытьбе.
Я говорю, конечно, про вбойку. Считается, что она произошла от крэпа. Но так ли это?
В древности было много музыкальных стилей и направлений – достаточно посмотреть в Вокепедии. Мазурка, менуэт, рок-н-ролл, рэп, саундклауд, спотифай и так далее. Наследником всех этих направлений по праву является крэп: парковый, баночный и мэйнстримный. Здесь одно перетекает в другое, согласен, и говорить об эволюции можно.
Но вбойка – это радикально другое качество. Разрыв. Скачок. И правильнее говорить, что она произошла сама от себя.
В крэпе исполнитель начитывает текст под музыку. То же самое происходило и в карбоне, только биты были другими. Этот процесс сегодня до такой степени нейросетезирован, что самому крэперу надо подбирать одну косметику и прикид. Хотя, если попросить, нейросеть поможет и тут.
Именно поэтому парковая мужская проституция без труда обходит закон, мимикрируя под музыкальный перформанс. Отличить крэпера-музыканта и крэпера из сферы секс-услуг с каждым годом все сложнее, и жандармерия давно махнула на это рукой. То, что профессиональный крэпер-музыкант делает на сцене, без труда повторит на зеленом газоне Парка Культуры любой двусмысленный юноша.
Крэпофон-треха (разрешенный законом предел когнитивности для AI составляет три мегатюринга) без труда подберет и биты, и текст – и даже пропоет его за исполнителя, если у того проблемы с голосом. Крэперу надо только шевелить ртом под возникающий в очках или слинзах текст, и выходной звук будет идеально совпадать с движениями рта. Поэтому парковые ребята в основном практикуются в искусстве эротического танца.
Так что делать крэп, с одной стороны, просто.
С другой стороны, за аренду крэпофона приходится платить, а это не дешевое удовольствие. Если у паркового крэпера бывает за ночь три клиента, два панча из трех идут на оплату аренды.
Я отношусь к этому направлению в музыке без всякого презрения. Иногда крэп доставляет, и его слушают не только те, кто снимает крэперов в Парке Культуры. Но фанатеть по крэп-исполнителям сегодня смешно и отчасти неприлично – могут принять за сексуального извращенца, чья девиация заключается именно в подобном фанатизме (у этого даже латинское название есть).
То, что называется творчеством, давно переместилось из крэпа во вбойку. Она внешне похожа на крэп.
У крэперов бывают концерты. У вбойщиков – тоже, хотя чаще их называют стримами. Все выглядит почти одинаково: люди в большом зале или на стадионе топчутся и вопят, играет музыка. Но сущностная разница огромна.
В пору моей юности возрастные ограничения на вбойку еще не были сняты, поэтому я впервые попал на стрим известного вбойщика уже здоровым парнем – на втором курсе Претория. Меня привел туда мой одногодок, тоже курсант. Он был фанатом вбойки.
– Музыка там примерно как в крэпе, – объяснял он, – но вместо слов народ хавает прямую трансляцию с импланта на имплант. Важно прийти на живой стрим, хотя можно пропереться и дома, если купишь стрим-модуль. Но это уже не то. На концерте круче.
– Почему? – спросил я.
– Потому что штырит еще резонансом от других имплантов. А дома одна трансляция.
– Трансляция чего?
– Состояния, – ответил однокурсник и покрутил рукой в воздухе. – Пока не сходишь на стрим, не поймешь…
Но я был уверен, что все уже понимаю. Подобные объяснения я много раз читал в сети, и они меня не заводили.
Нет, я знал, конечно, что технологически вбойка – это подобие рекламной имплантподсветки, заставляющей девочек покупать чипсы, а мальчиков ложиться подкнутыэтих самых девочек для компенсации исторических перекосов. Что такое имплант-реклама, я понимал. Поэтому я был уверен, что вбойка – такое же дерьмо, как и все остальное.
Я ошибался. Хоть природа происходящего действительно похожа, вбойщики создают крайне изощренную стрим-подсветку, собирая в мозгу новые нейронные контуры и подталкивая своихсвидетелей(слово «слушатель» не особо точное, хотя им пользуются) к мгновенным постижениям, которые называются врубами.
Суть вруба практически всегда можно кое-как выразить в словах, что я и буду делать на этих страницах. Но пережить его как собственное внутреннее озарение – это совсем другое. Как сказал великий TREX, есть разница между сексом с Красной Шапочкой и рассказом жующей пирожок бабушки про внучкину письку. Первый же стрим, на который я попал, перевернул в моей жизни все.
Приятель привел меня в небольшой окраинный клуб, переделанный из барака, где жили сельхозхолопы.
Это был, по сути, огромный сарай со сценой – конечно, очищенный от клетушек и дезинфицированный. Пустое пространство разбили на несколько секций, разделенных барьерами, чтобы не было давки при выходе. Удобства и буфет размещались снаружи. Там же продавали туман. Под ним вбойка штырит сильнее и глубже, но на вейпы у нас не было денег.
Впрочем, в зале курило столько народу, что туманом бесплатно надышались все. Вокруг стоял гомон и шум. Потом погасли лампы, сцену залил малиновый свет и над ней загорелись желтые буквы:
DDDD
Это было имя вбойщика. Сразу стало тихо. В пространстве между колонками появился сам DDDD – в сердобольских крокодилах, черных кожаных штанах и майке с пентаграммой.
У вбойщиков уже тогда приняты были ники-аббревиатуры из четырех латинских букв, так что с тех пор ничего не изменилось (мой плюс здесь исключение – это своего рода высший орден, нечто вроде германского зеленого креста).
Иногда наши ники имеют смысл, иногда нет, но чаще всего у них сразу много значений, и со временем расшифровка меняется. Некоторые меняют ее после каждого концерта. Вбойщики называют эту традицию «кодексом подвижных смыслов». Правда, в последнее время по поводу расшифровок уже не слишком парятся.
Стрим начался как обычный крэп-тусняк.
Ударила музыка. Сперва это был просто бит вроде тех, что пишет любой крэпофон, даже самый дешевый, но потом DDDD поднял руки, схватил себя за голову и из клубов малинового дыма вышла его муза с маленьким ручным органчиком в руках. На ней были розовые кружева (совсем немного), но одежду ей заменяли нарисованные на теле пентаграммы. Муза – это техник-аккомпаниатор и контролер стрима. Грубо говоря, человек-оркестр. Уже тогда музами были только девочки: мужики и трансы с подобной работой справляются хуже.
Муза начала крутить ручку органчика (это был настоящий музыкальный инструмент), производя приятную тихую мелодию. Бит-генератор услышал тему, подстроился под нее, подхватил – и поддержал мощным контрапунктом.
Получилось красиво. DDDD переглянулся с музой, обменялся с ней улыбкой, и я каким-то образом понял, что они не любовники, а просто друзья (обычно вбойщик и муза состоят в интимной связи, но иногда ее имитируют, чтобы вписаться в жанровый шаблон). DDDD и его муза не притворялись. Они были сообщниками и реально перлись от того, что делали.
Мне стало завидно. Я подумал – а есть ли у меня такие друзья? Вот, например, сокурсник, притащивший меня на концерт. От учебы нас с ним перло не сильно. Да и другом он мне не был…
Мое внимание куда-то поплыло, и вдруг я с изумлением понял, что друзья и есть на самом деле наши главные враги. Это сделалось так ясно и очевидно, что я засмеялся.
Друзья – просто соперники, поставленные жизнью совсем близко. Часовые нашей судьбы, внимательно следящие за каждым нашим шагом. Мы соревнуемся с ними и пытаемся их превзойти – при каждой встрече, в каждом разговоре и даже обмене взглядами, а они пытаются обогнать нас, и мы сверяем свои удачи и неудачи друг по другу…
Друзья должны стать свидетелями нашего успеха, но они не слишком-то хотят, чтобы удача улыбнулась нам шире, чем им. Мы ревнуем наших друзей, а они ревнуют нас. Это вешки, по которым мы измеряем свой рост.
Да. Но почему? Да потому, понял я с холодным презрением, что все мы участвуем в собачьих гонках на выживание. Но мы не хотим покинуть эту гонку. Мы хотим в ней победить.