Кровавое Крещение «огнем и мечом»

Блуд и его сторонники стали уговаривать Владимира, чтобы он сказал свое княжеское слово и запретил своему дяде даже и думать о походе на поляков в зимнюю стужу. Владимиру было ведомо, что Добрыня собирается и его взять на войну с ляхами, поэтому он охотно поддался на уговоры сторонников Блуда. Добрыня особо не церемонился с Владимиром, оставаясь с ним наедине или в присутствии самых близких людей. Он всегда мог навязать племяннику свою волю. Однако прилюдно где-нибудь на вече или на совете бояр Добрыня, как и все вокруг, выказывал почтение Владимиру и подчинялся всем его повелениям. Все население Киева должно было видеть, что князь Владимир есть властитель на троне, а Добрыня лишь один из его советников.

Чувствуя за собой поддержку многих имовитых киевлян, Владимир все смелее стал вступать в пререкания с Добрыней, выражая недовольство всеми его распоряжениями, касающимися зимнего похода на поляков. Добрыня ходил мрачнее тучи, видя, что его противники с Блудом во главе сумели перетянуть Владимира на свою сторону. И хотя полки и обоз были готовы к выступлению, одно слово Владимира на совете воевод могло перечеркнуть все старания Добрыни.

Тем временем в Киев вновь прибыли послы бужан, сообщившие Владимиру и его воеводам, что их рать готова выступить против ляхов. Был немедленно созван военный совет. Хитрый Добрыня уговорил Владимира, чтобы тот взял на совет и Алову, мол, пусть киевская знать увидит ее беременность. Присутствие Аловы на совете будет в угоду и военачальникам варягов, которые являются главной опорой Владимира здесь, в Киеве.

Перед советом Добрыня встречался с глазу на глаз с боярином Смилгом, главой посольства бужан. От него он узнал подробности поездки бужан к князю Мешко. Добрыня надоумил Смилга, как ему вести себя в разговоре с Владимиром, дабы сподвигнуть его на войну с ляхами.

Смилг выполнил все наставления Добрыни. Едва Смилгу дали слово на совете, как он отвесил низкий поклон Владимиру и Алове, восседающим на небольшом возвышении. После чего Смилг заговорил о причинах, подтолкнувших бужан к войне с поляками. Красочно и эмоционально Смилг живописал свою встречу с польским князем в Гнёзно, упомянув и том, каким грубым отказом ответил Мешко на требования бужан, и о том, сколько словесного презрения он вылил на князя Владимира. Смилг не просто повторил все сказанное подвыпившим Мешко, но, по совету Добрыни, многое добавил от себя, чтобы вогнать в краску чувствительного Владимира.

Выслушав Смилга, Владимир пришел в бешенство. Вскочив с трона, он объявил боярам и воеводам, что полки завтра же выступят в поход, что он сам возглавит рать.

– Я покажу Мешко, этому гнусному борову, умеет ли моя рука держать меч! – гневно выкрикивал Владимир, размахивая руками и отталкивая от себя вельмож, которые пытались его успокоить. – Свинорылый мерзавец! Гнусное отродье! Не трогай меня, Блуд. Ты небось заодно с негодяем Мешко. Ты долго гостил у этого пузатого ублюдка, жрал его яства, пил его вино. Мешко небось и при тебе оскорблял меня по-всякому, а ты помалкивал или поддакивал, лисья душа. Пошел вон отсюда! И ты, Слуда, отойди от меня. Я не хочу тебя слушать! А тебя, Сфирн, и подавно. В ваших наставлениях я не нуждаюсь, у меня своя голова на плечах. Я хочу отрубить Мешко башку и насадить ее на кол! А сыночка Мешко я велю насадить на кол голой задницей! О чем вы мне талдычите, бояре? Какие снега, какой холод?.. Не удержат меня ни снега, ни морозы! Сидите дома, трусы, а я иду в поход на ляхов! Завтра же!

Добрыня подскочил к Владимиру с сияющим лицом, стал трясти его за руку, приговаривая:

– Вот это по-княжески, племяш. Это по-молодецки! Утер ты носы всем этим лизоблюдам, показал им свою железную волю! – Добрыня небрежно кивнул на кучку бояр в длинных парчовых одеяниях. – Пусть знают они, что воля твоя – закон. Скоро и Мешко узнает силу твоего гнева, племяш. Верно молвишь, пусть трусы дома остаются, с тобой в поход храбрецы и удальцы пойдут, благо таких у нас в войске хватает.

Отыскав взглядом в толпе бояр чернобородого Смилга, Добрыня подмигнул ему с видом заговорщика, мол, дело сделано, и теперь можно смело заступать ногой в стремя.

* * *

Прошло полмесяца с тех пор, как Мешко грубо выпроводил из своего замка послов бужан. Однажды Мешко насмешливо заметил своим приближенным, мол, бужане пригрозили ему войной, а сами не смеют носа высунуть из своих лесов и оврагов. Не иначе бужане понадеялись на киевского князя, на его дружину, но, видимо, князь Владимир почел за лучшее для себя не ходить войной на Польшу.

«Как растают снега, я припомню бужанам их дерзость, пройду по их земле с огнем и мечом!» – зловеще добавил Мешко.

Польский князь был злопамятен и мстителен, он не чурался подлости и коварства, если это сулило ему выгоду. Воевать Мешко любил, в последние несколько лет удача сопутствовала ему во всех походах. С тех пор как Мешко принял христианство в его латинской форме, у него наладились отношения с германским императором Оттоном и австрийским герцогом Леопольдом, происходившим из боковой ветви баварских герцогов Виттельсбахов. Этому же способствовала женитьба Мешко на знатной немке, дочери вассала германского императора. Папа римский прислал Мешко благодарственную грамоту-буллу, в которой ему воздавалась похвала за искоренение язычества на польских землях и за неустанную борьбу с язычеством на землях поморян, мазовшан и пруссов.

От воинственных мазовшан и поморян немало претерпел отец Мешко, князь Земомысл, так и не оправившийся от раны, полученной им в одном из походов в болотистую Мазовию. Мешко с большим трудом удалось покорить часть Мазовии, перессорив мазовецких вождей между собой. С поморянами и пруссами Мешко вел борьбу с переменным успехом, часто вторгаясь на их земли и постоянно отражая ответные набеги язычников. Самым опасным и непримиримым врагом Мешко были чехи, которые в правление князя Болеслава Грозного отняли у поляков немало земель, захватив даже их древний стольный град Краков.

С Болеславом Грозным Мешко тягаться не мог, поскольку польские удельные можновладцы промышляли каждый за себя. Всякий раз в самый решающий момент удельные князья предавали Мешко, оставляя его на произвол судьбы. Потерпев несколько поражений в сражениях с чехами, Мешко тем не менее не склонил головы перед чешским князем. Он даже породнился с Болеславом Грозным, взяв в жены его дочь Дубравку. Беря пример со своего тестя, Мешко где ядом, где кинжалом стал расправляться с удельными польскими князьями, прибирая к рукам их владения. Входя в силу, Мешко становился все более жесток и неразборчив в средствах, истребляя непокорных можновладцев.

Когда умер Болеслав Грозный, Мешко уже имел сильное войско, объединив земли Куявии, Познани, Серадзы и Ленчицы в единое княжество. Вокняжившийся в Чехии Болеслав Благочестивый был вынужден считаться с Мешко, который после упорной борьбы отбил у чехов исконно польские города Вислицу и Краков.

Закрепившись в верховьях Вислы, Мешко без промедления устремился к Западному Бугу, захватив Волынь, которая давно его привлекала своими плодородными нивами. Нарушая договор с русами, Мешко нисколько не беспокоился о последствиях, ибо непобедимого Святослава Игоревича уже не было в живых, а сыновей Святослава Мешко не опасался.

В середине зимы в Гнёзно примчался гонец с известием, что бужане и полки киевского князя с ходу взяли город Берестье. Стоявший там польский отряд вырезан русами почти поголовно.

Мешко на мгновение лишился дара речи. Затем он спросил у гонца, кто стоит во главе русского войска.

– Князь Владимир и воевода Добрыня, – был ответ.

«Выпорхнул-таки птенчик из отцовского гнезда, – подумал Мешко, хмуря свои густые брови. – Что ж, проучу я тебя, дерзкий юнец! И дяде твоему урок преподам. Я вас, злыдней, отучу соваться в мои владения! Слава Христу, времена Святослава закончились!»

Мешко разослал гонцов во все концы своего княжества с повелением ко всем зависимым от него комитам и можновладцам вооружать своих людей и двигаться к городу Ленчица, где был назначен общий сбор польской рати. Сам Мешко со своей дружиной выступил туда же. Но недаром говорят, что беда не приходит одна. Недавно покоренные поляками мазовецкие князья отказались подчиниться приказу Мешко, мало того, мазовшане перебили польских торговцев и сборщиков дани в городе Плоцке, а возведенную там церковь сожгли дотла. Мазовшане и в прошлом цепко держались веры в языческих богов, не желая пускать на свою землю христианских священников. Мешко хоть и удалось окрестить несколько тысяч мазовшан, однако ему было ведомо, что почти все из них не носят крестик на шее и тайно посещают языческие капища. Все христиане, приезжавшие в Мазовию на жительство или по торговым делам, постоянно жили в страхе, видя вокруг себя множество язычников. В Мазовии нередко случались убийства христиан.

Мешко оказался в крайне затруднительном положении. Вести войну одновременно с русичами и мазовшанами Мешко не мог: у него было недостаточно войск для этого. Из-за снегопадов и бездорожья отряды польских князей стягивались к Ленчице крайне медленно. Познаньский князь Собеслав и вовсе не привел свою дружину к месту сбора. Такое поведение Собеслава было вполне понятно Мешко. Познаньские князья некогда претендовали на то, чтобы объединить все польские племена под своей властью, ведь и они тоже происходят из рода Пястов. Собеслав и его родня хоть и признали верховенство Мешко, но в душе они тяготятся его властью. Собеслав готов при первой же возможности отнять у Мешко трон и власть, нанеся ему удар в спину.

Глядя на Собеслава, не пришли на зов Мешко и силезские князья из Глогова и Вроцлава. Тамошние удельные владыки тоже неохотно кланяются Мешко, постоянно держа нож за пазухой. Любая неудача, постигшая Мешко, им в радость. Если Мешко сумеет выпутаться из свалившихся на него напастей, то Собеслав и силезские князья придут к нему с извинениями, мол, снега и плохие дороги задержали их в пути. Но в случае поражения Мешко от русичей или мазовшан Собеслав сразу же обнажит на него меч. Не замедлят объявить о своей независимости от Мешко и силезские князья.

«Нужно убить двух кабанов одним ударом: разделаться с мазовшанами и русов выбить из Берестья. А как это сделать? – ломал голову Мешко. – В Мазовию легко войти с войском, но трудно оттуда выйти, ибо там леса и болота непролазные. В одной решающей битве мне мазовшан не одолеть, никак не одолеть. Язычники в грады свои попрячутся, придется моей рати все их крепости приступом брать. Так было в прошлом, так и ныне будет. Увязну я в войне с мазовшанами, а русы в это время все Побужье захватят. Надо первым делом киевского князя разбить, а уж потом с мазовшанами воевать».

Мешко объявил своим воеводам, что польская рать выступает к Западному Бугу.

Перейдя Вислу, Мешко узнал, что русское войско, продвинувшись на юг, захватило городок Володаву и продолжает двигаться к городу Червену. Живущие в этих местах волыняне не оказывают полкам киевского князя никакого сопротивления. У волынян еще остались в памяти походы Святослава Игоревича и Свенельда, которые мечом и копьем утвердили здесь власть Киева.

Мешко спешно свернул с дороги, ведущей к Берестью, двинув свою рать прямиком на Червен. Это был самый крупный из волынских городов. Мешко был полон решимости не допустить русов в Червен: этот город, расположенный на пересечении торговых путей, был очень нужен ему. Неподалеку от Червена было много соляных варниц, волынские бояре и купцы ведут бойкую торговлю солью с Европой и Византией. Дорога из Червена к перевалу в Угорских горах так и называется – Соляная. Мешко обложил податями волынских торговцев солью, заодно обязав их поставлять соль в Польшу по заниженной цене. Ради соляных барышей Мешко был готов сразиться хоть с Сатаной, не то что с киевским князем.

Как ни гнал Мешко свое войско, тем не менее перехватить полки киевского князя на подходе к Червену он не смог. Русичи подошли к Червену на два дня раньше поляков и заняли город. Оглядывая русский стан, раскинутый у земляных валов Червена, Мешко мрачно хмурил брови. Он видел, что у князя Владимира конницы ничуть не меньше, чем у него, а пешей рати даже вдвое больше. И все же об отступлении не могло быть и речи! Мешко нужна была только победа над русами, иначе половина удельных польских князей выйдет из-под его власти по примеру мазовшан.

Мешко дал своему воинству три дня на отдых после трудного броска по заснеженным дорогам. В душе Мешко лелеял слабую надежду на то, что Собеслав и силезские князья все же приведут к нему свои дружины. Однако ожидания Мешко оказались напрасными. На четвертый день Мешко построил свою рать в боевой порядок посреди широкого поля, укрытого белым снежным саваном.

Киевский князь не заставил себя ждать, его полки вышли из стана и выстроились в две линии напротив польского войска.

Мешко, понимая, что в открытом сражении численный перевес русичей, скорее всего, будет иметь решающее значение, пустился на хитрость. Через глашатая Мешко предложил князю Владимиру поберечь конные и пешие полки, решив дело поединком между двумя богатырями. Условие Мешко было таково: если победителем выйдет воин с его стороны, то киевский князь уходит с войском в свои пределы, вернув полякам все захваченные в этом походе прибужские города. Если же в поединке победит русский витязь, тогда Мешко добровольно уступит Владимиру град Волынь вдобавок к ранее захваченным прибужским городам.

Посовещавшись со своими воеводами, Владимир принял предложение польского князя. Понимая, что если начнется битва, то ему никак не отсидеться в стороне и тоже придется рисковать головой, Владимир сильно оробел и поэтому принял сторону тех бояр, которые настаивали на схватке между двумя витязями. К тому же этот зимний поход порядком утомил Владимира, не привычного к воинским трудам. Ему хотелось поскорее вернуться в Киев, в свой теплый роскошный терем к привычным вкусным яствам, к мягкой постели, к нежным объятиям своих жен и наложниц.

Добрыня хоть и был против предложения Мешко, но оспаривать решение, принятое Владимиром, он не стал, видя, что большинство воевод тоже не горят желанием сражаться с поляками.

Стюрбьерн Старки был недоволен тем, что Добрыня на военном совете не настоял на своем.

– В случае победы в поединке польского воина Мешко без боя и потерь вернет все утраченные побужские города, – возмущался варяг. – А коль победителем выйдет русич, то Владимир приобретет всего один град Волынь. Неужели Владимир не заметил подвоха в условиях, на каких должен состояться поединок двух бойцов? Уж лучше сразиться с поляками и, победив их, взять всю Волынскую землю, чем рисковать уже захваченными землями на Буге в схватке двух богатырей.

– Владимир устал от тягот похода и хочет домой, – проворчал на это Добрыня. – Вот в чем все дело.

Из рядов конной польской дружины, блистающей на солнце железом шлемов, щитов и доспехов, выехал всадник на широкогрудом саврасом жеребце с белой гривой. Подъехав рысью к плотным шеренгам русского войска, укрытым длинными красными щитами, польский дружинник поднял над головой свое тяжелое копье.

– Эй, Добрыня, выходи на поединок! – прокричал он зычным голосом. – Я – Вифиль, сын Глена. От моей руки испустила дух твоя сестра Малуша. Выходи, Добрыня! Убей меня, ежели сможешь! Ну, где же ты, храбрец?

В глубине боевого русского строя произошло какое-то движение, там, где колыхался на ветру багрово-красный стяг князя Владимира, была заметна суета среди бояр и воевод. Приближенные князя Владимира, окружив кольцом витязя на вороном коне, что-то наперебой говорили ему, пытались его удержать, хватая за уздцы вороного жеребца.

А Вифиль тем временем продолжал громко выкрикивать, привстав на стременах:

– Добрыня, говорят, ты ищешь меня повсюду, хочешь рассчитаться со мной за смерть сестры. Ну, так вот он – я! Иди сюда, Добрыня, сразись со мной! Я тоже хочу отомстить тебе, негодяй, за смерть Ярополка!

В шеренгах пешей русской рати образовался узкий проход, по которому проехал всадник на вороном коне в блестящем островерхом шлеме, с поднятым кверху копьем.

Вифиль умолк, увидев, что витязь на вороном скакуне направляется к нему. Лицо витязя было закрыто металлической личиной с прорезями для глаз.

– Кто ты? – спросил Вифиль, когда русич остановил своего вороного коня в нескольких шагах от него.

Русич воткнул копье в снег и рукой в кожаной перчатке молча снял шлем со своей головы. Перед Вифилем был Добрыня.

– Вот мы и встретились наконец, – с хищной усмешкой проговорил Вифиль. – Вали, сын Одина, услышал-таки мои молитвы!

По верованиям варягов, Вали считался богом мести. Всякий, кто хотел отомстить кому-либо, непременно молился Вали.

– Прощайся с жизнью, мерзавец, – промолвил Добрыня, холодно взирая на Вифиля. – Сейчас я отправлю тебя в подземное царство Нави, там тебя уже заждался князь Ярополк!