Кетанда

Степа

Пока сын отчерпывал воду, отец сложил в лодку канистры с бензином, палатку, костровой котел, еду, патроны… Сверху навалил утиные и гусиные чучела в больших сетках, потрамбовал, но все равно получилось горкой. Дюралевая «Казанка», что они взяли у егеря, старенькая, давно уже без переднего стекла, оказалась не такой и большой. Все было готово, чтобы плыть, но отец что-то медлил. Еще раз придирчиво осмотрел вещи и пошел к егерскому дому.

Степан доскреб со дна лодки грязную, с песком и мусором воду и уселся поближе к мотору. Было тихо. Серое небо сыпало на речку мелкую морось. Капельки были такие маленькие, что не оставляли следа на темной текучей поверхности. Степан подставил ладошку, она была мокрая и холодная и тоже не чувствовала, но дождь ощущался щеками, и все вокруг мокро блестело.

Отец вернулся с ящиком, из которого торчала рыболовная сеть.

– Ты как? Не промок?

– Нет. Дай я порулю, – попросил Степан.

Отец кивнул согласно, подкачал бензин и завел мотор. Лодку зацепило и повлекло течением. Дым из теплой егерской избы стелился по мокрому лугу. Михалыч с охапкой дров стоял на крыльце и молча смотрел им вслед.

– Ну что, Степаша, с Богом, что ли? Про льдины помнишь?

Степан включил скорость, лодка медленно двинулась, а отец вытер мокрые руки о штаны и достал сигареты. Дождь, конечно, малость портил дело, но настроение было хорошее. Пока удачно все складывалось. И из Москвы они проехали почти шестьсот верст всего за семь часов, и егерь, с которым толком не было связи, оказался дома. Отец еще раз окинул взглядом укладку – всё вроде положили.

Они были здесь первый раз; судя по всему, места неплохие. Егерь сказал, что утки уже полно, летали и гуси, но все это было не важно. Отец закурил и весело глянул на Степана, сидевшего за мотором. Ему захотелось подмигнуть своему девятилетнему сыну, но тот внимательно смотрел вперед – и видел, что отец смотрит, но даже не покосился – занят же, чего ж тут… Ну-ну – отец тихо улыбался в усы.

Когда-то они так же охотились со старшим сыном. Но старший вырос, уже студент, его ревниво кольнуло, что и младший вырастет, и ему тоже станет неинтересно с отцом. Мысль была для него не новой, но сейчас было не до нее. Они с младшим ехали на дальнее лесное озеро, где сейчас никого нет и полно уток и где они будут охотиться и рыбачить целых три дня.

Пока плыли вдоль деревеньки, Степа держал небольшую скорость. Ему, может, и хотелось, чтобы кто-то увидел, как он рулит, но думал он не об этом. Он не понимал, как вообще здесь живут. Дорога была такая, что даже их здоровый джип два раза застревал. Вся деревня была скучная, покосившаяся, тихая и безлюдная под дождем. Он хотел спросить у отца, кто же здесь живет, но не стал – уже проезжали последнюю, почерневшую от старости баньку на берегу. Степа добавил газу, мотор зазвенел, лодка заскользила свободнее, и он крепче ухватился за борт.

Был уже конец апреля, но весна сильно запаздывала – в заливах еще стоял лед. Тихо, почти по-зимнему текла речка. По крутому правому берегу тянулся старый сосняк, мокрый от весенних туманов и дождя. Из него тянуло сырым лесным снегом.

Степан внимательно глядел вперед, он уже дважды наезжал боком на невидимые в воде тяжелые льдины, а один раз зазевался и зацепил край сухих прошлогодних камышей. Речка местами была совсем узкая, он сбрасывал скорость на поворотах, зато на плесах разгонялся. Волна от лодки желтоватым шелковым веером уходила вбок.

– Руки не замерзли? – кивнул отец на мокрую детскую ручку, сжимающую толстый румпель. – Может, я поведу?

Степан покачал головой, а отец глянул на часы. Двадцать пять километров по речке, потом большая дельта с островами – вспоминал он разъяснения Михалыча. Там и надо будет ставить палатку. Время еще было.

Через полчаса Степан явно замерз, отец устроил его от ветра на дно лодки, а сам сел за мотор. Поехали быстрее. Через какое-то время справа пришла небольшая речка. Вода в ней была мутная, по верху плыл лесной мусор. Он сбросил скорость и снова глянул на часы – уже должна была начаться дельта, но и намека на нее не было.

Отец был опытным охотником и знал, что незнакомая дорога всегда настораживает и оттого кажется длиннее, но прошло уже больше часа, а речка все так же – поворот за поворотом – шла хорошим старым сосняком. Казалось, что они плывут не к озеру, а в какую-то лесную глушь. Все дальше и дальше забираются. Из-за пасмурного неба казалось, что вот-вот стемнеет. В голову лезла всякая чушь, иногда он думал даже, что поехал не в ту сторону и что, может быть, озеро находится вверх по течению.

Кончился бензин, и отец ткнулся в песчаный берег. Место было красивое – сосняк, чисто, прямо у воды небольшая полянка для палатки, усыпанная мягкой хвоей. Хорошо было бы здесь ночевать, костер на песочке запалить, посидеть, погреться, на весеннюю воду посмотреть. Так думал отец, наливая бензин, и так действительно было бы лучше, но это нарушало их планы, а он не любил отступать.

Мотор все звенел и звенел в холодном вечернем воздухе. Степа лежал среди вещей, уже не глядя по сторонам. Надо останавливаться, думал отец, сам-то уже замерз, но он даже скорости нигде не сбавил, видимо, что-то чувствовал, не раз же так бывало, что уже готов сдаться и ночевать где придется, а тут как раз и огонек костра впереди, в полной уже темноте.

Река сделала длинный правый поворот, и лес начал расступаться, как будто даже посветлее стало. Русло расходилось, появились небольшие островки, придавленные половодьем. Лодка быстро скользила по нервной, бегучей глади. Вскоре лес кончился. Впереди были камышовые острова с проблесками воды между ними. Это уже разливы дельты. Судя по простору, который открывался впереди, озеро большое. Чем ближе охотники подплывали к озеру, тем чаще и чаще взлетали утки. Справа, слева, сзади.

– Крякаши, Степ, смотри! – Отец провожал взглядом тяжело поднимающихся крупных уток. – Красиво! Шулюм из вас сварим!

Это было настоящее охотничье счастье – утки было много. У отца зачесались руки зарядить ружье, но охота открывалась только завтра с утренней зари. Он решил ничего не трогать по дороге; все-таки это тоже здорово – когда вокруг полно непуганой дичи. Он представлял себе, как поставят палатку, разожгут костер и будут ужинать среди этого птичьего рая. Под кряканье, пересвисты и хлопанье крыльев.

Лодка уверенно вписывалась между камышовыми островами, оставляя за собой резвый белый след, отец со Степаном ошалело вертели головами за широконосками и чирками, рассматривали их и показывали друг другу. В одном месте – они как раз выскочили из-за камышей – слева вдруг загоготало, захлопало, отец заглушил мотор и пригнулся.

Совсем рядом с черных грязей небольшого острова, с полегшей рыжей травы взлетали гуси. Тяжелые неуклюжие птицы, скандально и резко крича, коротко разбегались, помогая себе сильными крыльями, и почти разом поднимались в воздух. Соседний островок тоже неожиданно загоготал и захлопал крыльями.

– Вон еще, – шептал Степан, показывая направо.

В небе вокруг летало больше сотни гусей. Горланили недовольно, никакого порядка, обычного для этих умных птиц. Большинство отправились в сторону озера, но многие тут же планировали на посадку на соседние острова, а некоторые неосторожно налетали на выстрел.

– Достать ружье? – спросил Степа шепотом, прячась за сеткой с гусиными чучелами.

– Терпи, Степаша, не будем пугать, посмотрим, куда они тянут.

Лодка на самом малом, почти беззвучно двинулась по протоке в сторону озера. Вскоре острова кончились, пошли редкие камышовые колки, залитые половодьем по самые макушки. Но вот кончились и камыши, и они выехали на чистое. Впереди по всему серому горизонту прямо на воде лежало густое облако тумана, ничего не было видно – ни другого берега, ни островов, о которых говорил егерь.

Отец опять заглушил мотор. Из тумана глухо слышался многоголосый гусиный гул, и не из одного места, а отовсюду спереди – облако гоготало и горланило на разные голоса.

– Господи, сколько же их там…

– Это все гуси?! – спросил Степан, стягивая мокрый капюшон с головы.

– Это не просто гуси, это очень много гусей, Степа! – Отец как будто и не радовался, он был то ли сосредоточен, то ли растерян, не понять по нему было.

Дождь неожиданно усилился. Посыпался крупными каплями, заколотил по лодке, по пластиковым гусиным чучелам, пузырями зашипел по воде. Но отец словно не замечал дождя:

– Что же нам делать, Степа? – только и повторял он, прислушиваясь к гусиному гулу, идущему из тумана.

– Мы же хотели на остров…

Отец еще некоторое время что-то соображал, потом решительно завел мотор. Лодка вползала в туман, как входят в парилку с мокрым паром, – ничего не стало видно.

– Глянь-ка назад, Степаша!

Теперь уже и сзади ничего не было.

– Мы внутри облака, – Степа осторожно загребал рукой белый воздух. – Под нами тоже небо.

Отец шел на самом малом, опасаясь во что-то врезаться. Довольно долго шел, а вокруг по-прежнему ничего не было видно. Он уже думал вернуться и поискать место где-нибудь в дельте, но туман стал редеть, отец добавил ходу, и вскоре впереди обозначилась темная гребенка леса на другом берегу, а по озеру открылись острова.

Недалеко от них был большой остров, заросший высоким кустарником и камышом. Там, скорее всего, и палатку можно поставить, и сушняк нашелся бы. Степа устал, и ему хотелось на какой-нибудь берег. Они встали сегодня в пять утра. Когда он понял, что отец не собирается чалиться, он хотел было запротестовать, но посмотрел на отца и не стал – тот был похож на их кота Ваську, крадущегося к птице. Даже сквозь бормотание мотора хорошо слышался шум гусиного базара, туда и направлялась лодка с охотниками.

Впереди среди темной воды торчал странный светлый бугор. Это был крохотный островок – тридцать шагов в длину и двадцать в ширину. Он едва выступал над водой и был покрыт слоем полегшей прошлогодней травы. С одной стороны на него наторосило ветром гору льда, которую они и увидели. Отец причалил, вылез в воду и вытащил лодку.

– То, что надо, Степушка, гуси где-то совсем близко.

– Но здесь нет дров, – не согласился Степа. – Давай лучше на том острове.

В это время из тишины тумана раздался мощный шипящий гул. Охотники замерли.

– Вон они! – отец показал куда-то в разрывы тумана. – Видишь?

– Нет.

– Да вон же, – шептал отец, – двести метров. На льдине они сидят, поэтому здесь туман!

На огромной серой льдине, края которой не видно было из-за тумана, копошилась темная масса птиц. Время от времени часть гусей, как пчелиный рой, поднималась в воздух, и возникал этот странный шипящий ветер. Сделав небольшой круг, гуси тут же садились. Издали казалось, что друг на друга.

Работалось легко. Они поторапливались, вынули из лодки вещи, стлани, весла. «Какой же он у меня молодец, – думал отец, откручивая мотор, – вполне помощник». Он опять вспомнил про старшего: был бы тот сейчас, они бы, конечно, всё побыстрее сделали. Старший толковый и стреляет прекрасно. Сейчас бы уже всё устроили и сели ужинать втроем. Он снял мотор, отнес на траву и выволок пустую лодку боком к ледяной горе тороса. Гора была выше человеческого роста и хорошо их прятала.

– Степа, а ты не обратил внимания на одно приятное изменение? – Отец, довольный, сел на край лодки и достал сигареты.

Степан осмотрелся, они часто так играли.

– Ничего не наблюдаешь? Такое – приятненькое…

– Лодка на берегу стоит?

– Остроумно, но ответ неправильный.

Степа внимательно смотрел на отца.

– Дождик кончился! – состроил отец веселую рожу.

– Так он давно кончился, – не согласился Степан.

Отец закурил. Хорошо было. Даже вроде и тепло. К гусиному гомону они привыкли, и казалось, что совсем тихо. Вокруг, кроме влажного воздуха, ничего не было видно. Степа доставал из сетки чучела гусей. Они были плавучими, на каждом веревочка с грузиком на конце – чтобы не уплыли. Он разматывал веревочки и расставлял пластиковых птиц на мелководье.

– Штук пять на земле, на мысочке посади. Там больше всего гусиного помета, ты заметил?

Когда закончили, уже хорошо стемнело. Нос лодки был завален льдом, тщательно натянутая маскировочная сетка совершенно ее скрывала. Степан нарезал травы и навтыкал в дырки сетки. Отец отошел на дальний конец островка. Все было очень неплохо. Ни лодку, ни вещи, спрятанные под сеткой, не было видно. Казалось, что это просто островок, на который наторосило лед.

– Шикарно! Травой не порезался?

Степан порезал ладошку, но ничего не сказал. Ему было приятно работать на равных с отцом. Снова закапал дождь, но у них все было готово к охоте и до рассвета оставалось недолго. Чуть тревожное охотничье ожидание царило в душе.

– Ну все, Степка, давай ужинать, – отец достал из-под тента сумку с продуктами. – Что тут у нас? О-о-о! Яйца вареные, ветчина! Я голодны-ы-й! На-ка, порежь!

– А я какой голодный, – Степа раскладывал ножичек и хитро смотрел на отца. – Могу всю ветчину съесть!

Это была старая шутка. Когда ему было пять лет, он, пока отец с братом охотились, не торопясь слопал почти килограммовый кусок ветчины. Они не поверили, думали, шутит, даже обыскали все, но ветчины не было, а пока они искали, Степа ушел в палатку и мирно уснул. Такая была история на охоте.

Вскоре на коврике лежали хлеб, зелень, ветчина, огурцы и помидоры, порезанные на половинки и посыпанные солью. Степа налил себе чая из термоса, а отец открыл коньяк.

– Степа, старый я осел, сетку-то забыли поставить!

У Степы в одной руке было очищенное яйцо, в другой огурец, и он как раз решал, что он откусит первым, но отец уже тащил ящик с рыболовной сетью к берегу.

– Давай! Не будем лениться! – Отец взял конец сетки и пошел с ним в воду. – Следи, чтобы не цеплялась!

Мягкой змеей ползла сеть из ящика через Степины руки вслед за отцом. Сначала, сухая, она плыла по поверхности, потом намокала и уходила нижним пригруженным концом на дно. Когда в ящике осталось совсем мало и Степа приготовился поймать конец, движение вдруг остановилось.

– Ой-ёй-ёй! – Отец, ухватив вершины сапог, выходил на берег. – Не заметил, что глубоко… черт, и задница мокрая!

Он сел на ящик, снял сапоги, отжал шерстяные носки и стал стягивать мокрые штаны. Ноги на глазах покрывались гусиной кожей.

– Ни запасных штанов, ни полотенца не взял, ну что у тебя за папаша! Дай-ка мне коньячку! – Отец никогда не унывал в таких ситуациях.

– Я сейчас… – Степа побежал к лодке, достал из непромокаемого ящика сухую чистую рубаху. – На, вытрись!

Отец растирал ноги Степиной рубашкой и завидовал сам себе, с нежностью думая о сыне. У Степана всегда ясная голова. И азарт охотничий, но и недетская наблюдательность, и терпение, и широкий ясный взгляд на мир. С ним всегда интересно. Со старшим почему-то не так.

Тем временем ночь уже наступила. Светлая северная ночь, когда всё вокруг только теряет цвет и погружается в короткую дрему. Снова заморосил мелкий, едва заметный дождик. Отец надел мокрые носки и штаны, и они сели есть. Степа выплеснул остывший чай, налил горячего, а отцу коньяку. Отец взял кружку, задумался на секунду.

– Хочу за тебя выпить, как за своего… товарища. – Отец хотел сказать «друга» или даже «брата», но не сказал, стеснялся смотреть на сына. Любовь его переполняла, как о ней скажешь вслух. – Мне с тобой очень хорошо на охоте. По-настоящему. Ты понимаешь? И вообще… спасибо тебе! – И он выпил.

Степан ел холодный помидор и запивал его чаем. Ему тоже стало как будто немножко неудобно, он откусил слишком большой кусок помидора, облился его соком и стал усиленно отряхиваться.

Легли поспать. Степке в пуховом спальнике было тепло, но все время мерещились гуси, налетающие на их скрадок. Он просыпался, высовывался в серую и сырую ночь – не пора ли вставать. А отец задремал поначалу, но быстро замерз в мокром спальнике. Лежал, кемарил вполглаза и следил, чтобы Степка не раздевался. Когда уже совсем начинал дрожать, вставал, выпивал коньяку и начинал приседать, пока не согревался. Гуси ночью кричали меньше, иногда совсем замолкали.

Еще не рассвело, когда он стал готовиться к охоте. Свернул спальник и коврик, распихал все под маскировочную сеть. Просмотрел, чтобы ничего не мешало, чтобы быстро можно было развернуться с ружьем в любую сторону. Справа от себя устроил сиденье для Степы. Из специального ящичка достал патроны, манки, разложил все так, чтобы было под рукой. Манков у него было два: толстый деревянный с грубоватым голосом – на гуменника и маленький прозрачный, слегка писклявый – на белолобого гуся. Он негромко «ка-гакнул» в каждый – все работало. Все было готово. Только Степка нарушал маскировку островка ярко-желтым спальником. Будить его не хотелось.

Было уже без десяти шесть, но горизонт оставался серым и тяжелым и почти ничем не отличался от ночи, да и пусто и тихо вокруг, как всегда бывает перед рассветом. Отец открутил крышку термоса и налил в нее чаю. Подумал и добавил коньяку. За маскировочной сеткой было уютнее и как будто теплее. Можно было и позавтракать, как раз бы и начало светать, но без Степана не хотелось.

В это время Степа, словно услышав отца, завозился в спальнике. Отец присел возле. Степа спал крепко, даже слегка похрапывал. «Устал мальчишка», – отец разглядывал правильные черты смуглого Степкиного лица.

– Степа, – позвал осторожно. – Степаша! Пора уже вставать! Давай чайку попьем…

Степан резко поднял голову, сел и стал шарить руками очки, широко глядя на отца красивыми темными глазами. «Что-то уж очень быстро проснулся», – подумал отец. Степа вылез из спальника, отошел к берегу и стал расстегивать штаны.

– А что, пора уже? – Голос сонный, лишь струйка бодро звенит по песку. – Гуси же позже начинают летать?

– Сейчас все что хочешь может быть. Надо приготовиться.

– А где же облако? – Степа смотрел в сторону льдины.

Отец оглянулся – туман уходил на их глазах. Не сдвигался, не поднимался, как это часто бывает, а исчезал, будто испарялся. Все прояснялось. Несмотря на утреннюю сумеречь, уже хорошо были видны и озеро, и острова. Отец с сыном стояли и как завороженные смотрели в сторону льдины. На ней было черно от гуся. Собственно, самой льдины почти не было видно, это была широкая темная полоса. Гуси вели себя на удивление тихо. Отец достал бинокль – большинство птиц спокойно спали, завернув головы на спины.

– Так, Степка, это интересно, они спят… – отец отдал бинокль. – Давай-ка в скрадок! Позавтракаем, может, они проснутся?

– Сколько же их там! – восхищался Степа, не отрываясь от бинокля.

– Давай-давай, из скрадка их тоже хорошо видно!

Он достал вареные яйца, порезал огурцы, нашел соль и стал наливать чай… И тут прямо над ними раздались громкие гусиные крики. Гуси, видимо, спокойно заходили на посадку на их чучела, снизились и увидели охотников. С резкими сиплыми криками развалились они в воздухе в разные стороны, а отец привычно кинулся за ружьем и тут же понял, что ружье он еще не собирал.

– Вот, черт, Степка, ружье-то! – голос его внезапно оборвался, а взгляд застыл.

Отец глядел на Степана, но видно было, что он сейчас где-то в другом месте.

– Степа, блин! Я ружье забыл! – выдохнул отец убитым голосом и опустился на ящик.

Он ясно вспомнил, как во дворе у егеря взял чехол с ружьем из кучи вещей и отнес под навес от дождя. Подумал еще – не забыть бы… «Елки-палки! Ну, я даю!» Отец при Степе не матерился и теперь только скрипел зубами.

– Забыл?..

Степка по-детски полагался на отца в таких вопросах. Тот обычно что-нибудь придумывал, но… что же сейчас можно придумать? Степан совсем не готов был к такому. Он никогда еще не стрелял по летающей дичи и вчера, когда увидел, сколько вокруг гусей, подумал, что отец обязательно даст ему попробовать…

Степа смотрел на отца, ожидая его решения, а отец обреченно глядел куда-то вдаль, потом сказал спокойно, как будто ему было все равно:

– Вон одиночка летит.

Степа аккуратно высунулся над маскировкой, но ничего не увидел.

– Где?

– Над самой водой, к нам идет.

Одинокий гусь летел, едва не касаясь воды, казалось, что он совсем не машет крыльями, но приближался он быстро, и, глядя на него, отец понял, что взошло солнце. Грудь и шея гуся были чуть красноватыми.

Солнце поднималось над дельтой, над камышами, прозрачным утренним золотом скользило по студеной воде, отражалось в ближних островах и проясняло небо. Только что безликий и серый сосновый лес на берегу нежно зазеленел, а по голубой уже глади озера поплыли редкие белые облака. Отец недоуменно присматривался. «Господи, хорошо-то как! – неожиданно подумал он. – Сейчас солнце согреет, высушит все, вон гуси летают. – За одиночкой тянулись еще несколько штук… – Блин, и ружья нет!» Он отвернулся от гусей. Где-то внутри перемкнуло. Он сидел и тупо смотрел себе под ноги. «Это же надо – отмахать шестьсот верст, целый вечер строить скрадок под дождем… вокруг гуся немерено, и я сижу, как…»

Гусь между тем, не долетев совсем немного до их чучел, раскрылся, сильно замахал крыльями, слышно было, как трещат перья, и, забороздив воду оранжевыми лапами, сел. Завертел головой в разные стороны. Охотники замерли за своей сеткой, гусь был в двадцати шагах, в него ничего не стоило попасть камнем, но у них даже камня не было.

– Совсем не боится, – прошептал Степа.

– Одиночка, пару ищет. Видишь, охорашивается.

Гусь несколько раз подряд окунул голову и крылья, окатил себя водой, встряхнулся и принялся поправлять перышки на груди.

– А-ка! – крикнул он вдруг громко и, повернувшись боком к чучелам, замер.

Охотники от неожиданности нагнули головы и тут же пригнулись еще сильнее – прямо напротив них, с шипением разрезая чистую гладкую поверхность, один за другим плюхнулись еще шесть гусей. Эти вели себя иначе. Сплылись и замерли настороженно, совсем как чучела. Только волны вокруг говорили о том, что они живые. Отец с сыном боялись шелохнуться, большие серые птицы были в десяти метрах. Степана колотило внутри, ему казалось, что если сейчас быстро побежать – главное, не запутаться в маскировке, – то гуси не успеют взлететь и обязательно хоть одного, да схватишь. Но он боялся даже шевельнуться, только скосил глаза и увидел, что отец тоже на него смотрит, скорчив страдающую гримасу.

Гуси, опасливо поглядывая на их сооружение, потихонечку отплывали к дальнему краю островка. Следом за ними отправился и одиночка. Этот был совершенно спокоен и даже что-то потихоньку гергекал. Отец осторожно повернулся к Степану: