Пролог

Выбор в буфете был небогат. Но за неимением лучшего… Я взял пару варёных яиц, пяток холодных котлет, стакан чуть тёплого чая и каменной твёрдости коржик.

Нужно как-то решать проблему с питанием. Мне вовсе не улыбалась перспектива заработать язву желудка. На заводе наверняка есть столовая, и с обедом сложности не будет. Но вот завтрак и ужин. У меня даже ложки нет, не говоря о чайнике и кастрюле.

Я залпом выпил так называемый чай и, оставив буфетчице для дальнейшего использования нетронутый коржик, поспешил в свой новый дом. Там наскоро разобрал вещи и подошёл к хозяйке, которая в позе «зю» копалась в огороде.

– Марья Ефремовна, где у вас магазин?

– На соседней улице. Дойдёшь до каменного дома, повернёшь направо, там опять направо, в магазин и упрёшься.

– Марья Ефремовна, у вас холодильника нет случайно?

– Есть. На кухне стоит. Верка свои продукты на верхней полочке держала. И ты там храни.

– Спасибо, Марья Ефремовна.

– И посуду бери, какая свободная. Не стесняйся. А и разобьёшь – не страшно. Полно её, посуды-то. Не в могилу ж её тащить?

– Спасибо, Марья Ефремовна.

– И на огороде рви, чего надо. Лучок там, огурчик или морковочку. Только картошку не трогай. Её с умом надо копать. Лучше мне скажи, я сама нарою.

– Спасибо, Марья Ефремовна. Значит, направо?

– Направо, миленький, направо. Оба раза направо.

х х х

Это был маленький деревянный магазинчик. Едва ли не добрую половину полезной площади которого занимали бутылки с самыми разнообразными этикетками. Каких только вин, настоек и наливок там не было. В Калинине ассортимент подобной продукции значительно беднее. Местным алкашам раздолье в таком море разливанном. Впрочем, у них здесь имеется собственный ликёроводочный завод. Не может быть, чтобы на нём не было утечки. Может этим и объясняется ликёроводочное обилие на прилавке.

Подумав, я купил бутылку водки местного производства. Надо закрепить отношения с хозяйкой. Кроме того, взял полкило сливочного масла, килограмм российского сыра, килограмм шпика, два десятка яиц, пачку сахара, пачку чая, пачку печенья, буханку хлеба и батон. Засунул продукты в авоську и двинулся назад.

Когда я подходил к хозяйскому дому, из калитки выскочила молоденькая девушка с заплаканными глазами и, едва не налетев на меня, шмыгнула мимо. Я узнал в ней хорошенькую студенточку, мою соседку по автобусу. На ней и курточка была та же самая.

Интересно, что ей здесь надо? Родня? Но почему глаза на мокром месте? Впрочем, это её личное дело, и меня оно не касается ни с какого бока. Чёрт, а соль-то забыл! Я остановился. Разиня проклятый. Но не возвращаться же обратно? Попрошу у бабки.

Хозяйка с видимым удовольствием согласилась отметить моё новоселье. Забегала, засуетилась, проворно шмыгая в погреб и на огород. Не прошло и часа, как стол в горнице был накрыт: варёная молодая картошка, малосольные огурчики, яичница с салом, зелёным луком и мелко потёртым сыром. Что ещё надо?

– Марья Ефремовна, вы одна живёте? – поинтересовался я у хозяйки, после того как мы выпили по стопочке.

– Одна, миленький. Пять лет как одна маюсь на белом свете.

– Не скучно?

– Когда скучать? Весь день в хлопотах.

– А дети у вас есть?

– Есть. Трое. Иван, Пётр и Андрей. Иван-то с Петром погибли. Один под Москвой, второй под Сталинградом. Андрей живой вернулся. В Калинине живёт. На вагонном работает.

– Навещает.

– Бывает.

– Помогает?

– Какое там. Сам норовит увезти чего… Пьёт он. И лечился, а… всё без толку. Видать могила его вылечит.

– Не работаете?

– Какая в мои годы работа.

– Как сказать? Многие работают. Пенсия, наверное, небольшая?

– Тридцать два рубля.

– Как же вы живёте? С огорода?

Жила-то она совсем неплохо. Мебель в горнице из натурального ореха, и посуда в серванте стояла богатая, даже картина какая-то висела на стене. Чувствовалась, чувствовалась зажиточность. С каких только доходов, интересно знать? Не с Веркиной же тридцатки.

– Какой там огород, – махнула рукой Марья Ефремовна. – Разве с него прокормишься? Люди помогают.

– Где ж вы таких добрых людей находите, – полюбопытствовал я, не очень-то веря в бескорыстную помощь абстрактных «человеков». – Да вы наливайте, – спохватился я, заметив, как она поглядывает на бутылку.

Я наполнил её стопку и чуть-чуть плеснул себе. Мы выпили.

– Так ведь сами домогаются, – продолжала хозяйка, старательно зажёвывыя водку огурчиком. – То одна попросит, то другая. Как откажешь? Вот они и благодарят. Только перед тобой девка приходила, Христом-богом молила аборт сделать. Сто рублей сулила.

Вот оно что!

– Нет, говорю, голубушка, стара я стала. И глаза, и руки не те. Беды наделаю, и сто рублей твоих не спасут. Уйди от греха подальше. Младенца я бы ещё приняла. А вот аборт больше мне не под силу.

– Чего же она в больницу не обратилась? Ведь аборты у нас не запрещены. И тайна гарантируется.

– И-и, милый! Какая тайна. Городок-то наш маленький. Все друг у дружки на ладони. Только зайди в больницу, а самая последняя дворняжка знает, что Танька Федотова, это я, к примеру, через Федьку Лупоглазова аборт промышляет. Какая будет у Таньки после этого жизнь?

Интересно, а Марье Ефремовне что-нибудь известно про Никитину? Спросить ненароком? Нельзя.

– И давно вы… промышляете?

– Давно. Ещё при нэпе начала. Свекровь, покойница, царствие ей небесное, приобщила. Всей премудрости обучила. Абортов тогда, правда, против нонешнего было мало. Все родить норовили. Которые от законного мужа, те, конечно, в больнице. А вот у кого дочка нагуляет, те меня пригласить старались. Отвезут девку подальше, сховают покрепче – и за мной посылают. Выручай, Ефремовна. Как не выручить? Девке замуж надо, а кто её, дуру, возьмёт с таким приданым? В те-то годы. Хочешь, не хочешь, а приходилось избавляться.

– Как это?

– Очень даже просто. Если младенец мёртвым родится, а в те годы это часто случалось – закопаю. Никто ничего не узнает. А если живой родится, да здоровый – в приют отдам.

Марья Ефремовна замолчала и задумалась о чём-то своём. Я наполнил стопочку.

– В войну опять много было работы, – продолжала бабулька, молодецки опорожнив стопку. – Сколько баб не от мужей рожало. И аборты делали. Ну, это больше эвакуированные. А потом затихло помаленьку. Но и сейчас хватает, да я отказываюсь. Стара. Хватит с меня.