Большая книга интервью. Интервью разных лет. Беседы с Федором Конюховым. Такой большой и загадочный Китай.

– Удивительно, что подмосковные жители ничего не знают про эти следы…

– Вы натолкнули меня на мысль: надо сделать в Музее ледникового периода на ВВЦ уголок Подмосковья. А то, что в средней полосе мамонтовых следов мало, не удивительно – здесь сохранились лишь останки, что оказались под завалом плотных грунтов без доступа кислорода. Иное дело Север, где в вечной мерзлоте нет окислительных и разрушительных процессов. Загляните в наш музей на ВВЦ: там выставлены кости с фрагментами шкур, мягких тканей – например, сохранившаяся до наших дней волосатая нога древней лошади, которой 40 тысяч лет. Кстати, питалась эта лошадка не одной травой, но и зайчиками, лемингами, сусликами – всем подряд. И заметьте: мягкие ткани этой лошади мы не держим в холодильнике, потому что за тысячи лет в мерзлоте произошло естественное выщелачивание жиров, остался только белок тканей. Вот почему такое мясо трудно кушать – все равно, что жевать вашу кожаную куртку…

– А вы ели это мясо?

Фрагмент публикации.

– Лошадь не ел, но мясо мамонта попробовал. Однажды в 1991 году мы были на охоте в Сибири, на берегу Восточно-Сибирского моря. И к нашей стоянке повадился ходить белый медведь. Оказалось, шторм обнажил в береге тушу мамонтенка, вот медведь и устроил столовую. Кстати, почему-то все хищники, да и собаки, просто занюхиваются мамонтовым мясом. Когда медведя прогнали, то нашего резвого щенка – четерехмесячную лаечку Шарика – было не оттащить от мамонта, которого он грыз. Мы тоже решили попробовать вкус мамонтятины. Я отрубил топором мягкий кусок черного мяса и четыре часа варил на костре. Но кушать мамонта все равно было невозможно – будто жуешь безвкусную волокнистую тряпку…

– Прежде чем перейти к вашим северным находкам, расскажите о своих корнях.

– Мои предки – российские немцы, я родился во времена СССР в Северном Казахстане, в немецкой деревне Келлеровка. Кстати, мой отец Фридрих Саттер – первый немец-комсомолец в России. Когда мне было три месяца от роду, умерла мама, оставив шестерых детей. И тогда родной брат матери – дядя Каспер Шидловский – увез меня к себе и воспитал в своей семье. Так я стал по отчеству Касперовичем с материнской фамилией Шидловский. После распада СССР немецкая родня, побросав дома, уехала в Германию. Почему не уехал я в благополучную страну? Наверное, потому, что ощущал себя (как ни громко сказано) патриотом. И у меня было в России новое, покорившее дело – после вуза по распределению я поехал в якутский город Среднеколымск, в Колым-Индигирский авиационный отряд. Там в мою жизнь мощно вошла палеонтология…

– О том, как вы нашли в тайге кость мамонта, положившую начало коллекции, не писал только ленивый…

– Это, кстати, случилось на реке Березовке, правом притоке Колымы, – в тех местах, где в 1900 году охотником-эвеном Семеном Тарабыкиным в вечной мерзлоте был найден легендарный «Березовский мамонт». Впервые в распоряжении ученых оказался не только сохранившийся целиком косматый самец, умерший 44 тысячи лет назад, но и все его мягкие ткани и органы, его шерсть, кровь. «Березовского мамонта» отвезли в Петербург, даже император с семьей ходил на него смотреть.

Конечно, мои находки 80-х – 90-х годов не столь сенсационны. Но я влюбился в те места, свободное время тратил на лазание по тундре, лесотундре, речкам. Местное население подбирало лишь бивни мамонта, зная, что это косторезный товар. А я искал и находил не только бивни, но и косточки. А их за миллион лет мамонтовой эры земля изрядно скопила! Поэтому за 15 лет работы на Севере у меня собралась серьезная палеонтологическая коллекция. Это побудило меня – авиационного инженера-конструктора – сесть за учебники по палеонтологии. За годы, проведенные на Севере, я лишь однажды – в 1985 году – брал отпуск на Большую землю. И то с целью посидеть в московских библиотеках.

Тогда же я завел знакомства с учеными и лаборантами Института палеонтологии РАН, они поделились со мной атласами скелетов животных, научной литературой. Помню, знакомство с учеными как-то обернулось для меня конфузом. Однажды я похвастался, что знаю захоронение нетронутого целого скелета мамонта. А целых скелетов, скажу вам, в мире найдено не более 20. Тогда были трудные для науки годы, о дорогостоящей экспедиции в Якутию ученые не смели и мечтать. Но загорелись идеей и научили меня, как мамонта грамотно из породы изъять и упаковать. Каково же было мое горе, когда на месте захоронения я не нашел мамонта: его по весне снесло половодьем. Мне было так стыдно, что я несколько лет в Институт палеонтологии носа не показывал…

Вверху: экспонаты Шидловского всегда вызывают неподдельный интерес. Внизу: Федор Шидловский во время интервью. Фото автора книги.

– Расскажите, однако, как пришли в коммерцию.

– Я полагаю, что наука и коммерция должны идти рука об руку. Вы хоть знаете, что все музеи дореволюционной России были созданы исключительно частными лицами – тот же Дарвиновский музей в Москве стал государственным лишь после революции? Начинал я, конечно, с бивней мамонта, с их продаж. И знаете, почему? С ростом известности моей коллекции ко мне зачастили авантюристы и перекупщики бивней с предложениями. Меня тогда это очень заело: если они, не имея своего материала, могут быть в этом бизнесе, то почему же я не смогу? Со временем я открыл для себя иные формы заработка: так называемые реплики, реконструкции древних животных. Я придумал, что можно продавать сборные скелеты мамонтов. То есть у нас сейчас целый альянс людей, увлеченных этим делом, со многими я работал еще на Колыме. Мы ездим в экспедиции и собираем все найденные косточки, складируем по составу и размерам. А когда из костей «подбирается», скажем, мамонт подходящего размера, то монтируем его для продажи. Такой сборный скелет не имеет научной ценности, поскольку по нему не проследишь эволюционные процессы. Но познавательную и музейную ценность он имеет…

– Вы как-то быстро соскочили с бивней! Хотелось подробней узнать про этот бизнес…

– Интерес к бивням существовал всегда. В 1895 году в Иркутске только за один день на торгах продали 900 пудов кости мамонта. Кстати, по высокой цене – за 1 рубль 16 копеек пуд (а на 10 рублей тогда можно было купить полкоровы). В советское время продажа этой кости потеряла значение, в основном были госпоставки на косторезные фабрики. Эти фабрики в Тобольске, Якутске, Архангельске, на родине Ломоносова в Холмогорье все в одночасье закрылись в перестройку. Так что следующий всплеск коммерческого спроса на бивни мамонта в России пришелся на постперестроечный период и открытие у нас свободного рынка. И, конечно, на кампанию по защите слона…

Древние звери на экспозиции Музея ледникового периода в Крокус-Экспо (Москва) впечатляют…

Фотографии на выставке сделаны автором книги – журналистом газеты.

— Причем здесь слон?

– А его популяцию к концу XX века мощно выбили браконьеры. Ведь страны, где водятся слоны, – самые нищие. В 1970 году годовой доход на душу населения в Кении был всего 12 долларов – это 1 доллар в месяц на человека. Поэтому проданный бивень слона становился очень лакомым объектом, который способен был накормить семью. Борясь с браконьерами, ЮНЕСКО в 1980-е годы вообще запретило в цивилизованных странах производство изделий из слонового бивня. К тому времени истребление слонов перешло границы. Индийскому слону еще повезло – у него маленькие бивни, а у самок иногда их вообще нет. Да и африканский слон под прессом оружейного огня стал адаптироваться – у него размеры бивней стали резко изменяться в сторону уменьшения. Частично потому, что выбивали генофонд – ведь браконьер старается убить слона как можно с большими бивнями. Да и самосохранение вида сработало. Когда после запретов ЮНЕСКО косторезы всего мира лишились слоновой кости, на рынке срочно потребовалась замена. И она пришла в виде бивней мамонта из России, из розоватой на свет кости, благородной под резцом мастера. Не забывайте, что 1987-м мы открыли границы для торговли – и Россия, где сделано 96 процентов мамонтовых находок, стала интересным игроком на рынке. Тогда я организовал свою самую первую выставку древних животных и повез удивлять ею Германию…

— Это как раз время, когда вы обрели славу «императора коммерческой палеонтологии России»?

– Это глупое определение мне дали в фильме, который был отснят телеканалом Discovery. Но я думаю, что оно тенденциозно. Редактор фильма, побыв в Сибири 10 дней, общался со мной всего 15 минут. Его задачей было показать только коммерческую сторону палеонтологии: насколько, мол, цивилизованно все делается в США, насколько малоцивилизованно – в России и как варварски – в Китае. В том сюжете было много вранья в духе показа дикости «русского медведя» – вплоть до утверждений, что русский экспедиционный самолет якобы вели пьяные пилоты. Я думаю, создатель фильма даже не понял, чем же я занимаюсь на самом деле. А ведь уже тогда я мечтал о создании нового по смыслу палеонтологического музея-театра, где каждый может руками погладить мамонта. И эту мечту пронес сквозь годы и воплотил сейчас в 71-м павильоне на ВВЦ. Там не «лепнина», как во многих музеях (поэтому экспонат не дают трогать!), не пластик, не фальшь – там реальные осязаемые находки: рога шерстистого носорога, уникальные черепа пещерных львов и медведей, редкие скелеты животных ледникового периода.

– Однако вы один из удачливых людей на этом поприще…

– По духу я не бизнесмен, и по моим правилам другой бы уж давно разорился. И со многими подчиненными я не только делами связан: с тем в авиаотряде в Среднеколымске сдружился, а этот – отличный косторез, мне ребенка крестил (я ведь к тому же отец пятерых детей!). А не вылетаю в трубу потому, что больно эксклюзивный у нас вид деятельности, соперников нет. Вот Якутия ко мне ревностно относится: Шидловский, мол, на наших мамонтах славу делает, а что же мы? И каждый год то Всемирный музей мамонта затевает, то французов без всякого опыта подтягивает, то компании создает, которые вскоре банкротятся. Потому что 28 лет моего опыта и пути совершенства в этом деле махом не перепрыгнешь.

Или почему я с каким-то странным упорством, по сути, омертвляя свой капитал, себе в убыток лет 15—16 занимался поддержкой мастеров-косторезов с закрывшихся фабрик? Но теперь, когда бизнес бивней сошел на нет из-за инфляции, именно отечественная «косторезка» начала кормить. Я верно учуял вектор! В стране растет интерес к древностям – недавно роскошный череп мамонта приобрел для слонария Московский зоопарк. И мне было радостно не только выполнить этот значимый дизайнерский проект, но и осознать то, что палеонтологические заказы уже требуются нам, а не загранице. Несколько бивней купили «Лукойл» и «Сургутнефть». Берут изделия известных мастеров резьбы депутаты, бизнесмены. Нашу «косторезку» покупает Россия, шедевры остаются дома – вот что мне приятно.

— Вы можете назвать имена выдающихся косторезов, на которых еще держится русская мамонтовая традиция?

– Охотно. Осиповы, особенно мэтр – сам Геннадий Федорович Осипов. Буторин Николай. Зачиняев Николай. Гурьев Алексей. Ануфриев. Черняков. Гусевы, Саламакины. Да, Виктора Ватлина я чуть не забыл – чудеснейший косторез. Так что искусство это не умерло. Только боюсь, что преемственности кадров нет. Ведь прежние школы и фабрики давали династии. А теперь разве что у Лоховых смена растет – молодой Олег Лохов, думаю, даже отца переплюнул. Но это, к сожалению, сейчас, скорее, исключение…

Кстати, именно к косторезам я обратился, когда начал заниматься «реконструкциями» скелетов животных – ведь эти люди хорошо понимают не только материал, но и строение скелетов, анатомию зверей.

– А где, по-вашему, лежит граница между легальным бизнесом в палеонтологии и криминалом?

– Я отрицательно отношусь к «черным копателям», которые грабят заповедные зоны и пещеры на Алтае, Среднем и Северном Урале. На работы в местах уникальных захоронениях животных, действительно, нужны лицензии, так называемые открытые листы на посещения. А по таежной речке, пожалуйста, иди и сборный материал собирай. Раз земля дала на-гора и косточку освободила, то этот бивень лет через 20 развалится, если не подобрать и не сохранить. А насчет криминала в нашем деле… Знаете, когда нравственная планка общества упала во всех отношениях, это не минуло тех, кто должен печься об охране древностей. И в науке сейчас есть те, кто публично словоблудит, а на деле дает разрешение грабить заповедники под прикрытием научных лицензий.

Или вот интересный момент. У нас за последние 15 лет при плохой учетности исчезли все серьезные музейные экспонаты этого плана. Основательно подчищены запасники многих музеев. А ни одного дела уголовного не было возбуждено. Даже из Института палеонтологии был украден бивень мамонта весом 72 килограмма – прямо из выставочного зала. Чтобы восполнить потерю, мы с одним коллегой из своих запасов подарили аналогичный бивень их музею. И подписали на табличке из красного дерева, что мы дарим Институту этот дар. Так что вы думаете? Сейчас этот бивень на стене висит, а табличку сняли. Я пришел возмущаться: а почему? А мне в ответ: бивень висит высоко – и ваших фамилий все равно никто не увидит. Вот такое отношение!

– Как вы восприняли идею японского профессора Судзуи Ниоши клонировать мамонта?

– Я считаю ее великой мистификацией. Я спросил у профессора, почему он сделал такое несерьезное заявление – ведь он же не дилетант и не журналист, который ищет сенсации. На что японец ответил, что для рутинных поисков мамонтовой фауны в Восточной Сибири денег никто не даст. А после заявления, что Япония клонирует мамонта, – ему деньги сразу нашли! Вот на такой обман человек решился ради экспедиции…

– А что для вас самого экспедиции?

– Это другой мир! Для меня Москва тяжела, я задыхаюсь от обилия людей, машин, от проблем, которые стоят передо мной. Я уезжаю туда – там люди другие и проблемы другие. Ведь почему народ Севера сегодня нравственно сильней? Там такова редкость и ценность населения, что каждый на виду и все друг друга знают. Там репутация важна – и дурная слава даже отца не забывается вовек: «Вон Петька идет! Его отец когда-то чужие капканы проверил…». Там фантастический народ и фантастическое гостеприимство. Ты разговариваешь с якутом, эвеном, чукчей – какая нравственность, какой богатый внутренний мир! И какая забота о людях и животных… Я не мастер красного слова, но там я отдыхаю в человеческом плане…

А экспедициями мы, конечно, существенно подкрепляем научный материал. Вот из всех древних животных я больше всего люблю шерстистого носорога. Потому что он мне трудно дался – я раньше не знал, в каком ареале его искать. А сейчас знаю – и теперь наша коллекция его рогов самая лучшая в мире. Кстати, я очень горжусь научным отделом, который создан в Музее ледникового периода и изучает это богатство. Сегодня шесть всемирно известных университетов – включая Оксфорд, Кембридж, университет штата Флорида – совместно с музеем работают с нашим ископаемым материалом. Благодаря экспедициям, мы сейчас знаем о древних животных куда больше, чем раньше. Даже о том, чем они болели. Ведь и у мамонта, как показали наши исследования, были такие заболевания, как остеохондроз. Или, например, у нас есть череп шерстистого носорога, который, по-видимому, умер от пародонтита, то есть воспаления зубной системы…

— Вы говорите о мамонтах и носорогах, как о чем-то недавнем…

– А древний мир ближе к нам, чем вы думаете. На острове Врангеля последние мамонты водились еще 3700 лет назад. В понимании истории это очень близко – во всяком случае, пирамида Хеопса египтянами уже была построена. В массе же животные ледникового периода начали исчезать 10—16 тысяч лет назад, когда арктические степи сменились лесами. Не приспособился мамонт – исчезли многие узконаправленные на степной корм виды. Но некоторые обитальцы ледниковых времен дожили до наших дней. Допустим, северный олень вообще не изменился, перейдя на ягель. Овцебыки дожили до XX века в Гренландии. Яки ушли в горы – и выжили. Древние широколобые лоси превратились в обычных лосей и освоили лесное пространство. Жизнь на Земле протекает таким образом, что одна картина мира меняет другую. И нам, собирающим свидетельства ушедших эпох, надо понимать эту эволюцию. Ибо без нее понимание мира не будет полным.

    Беседу вел Виктор САВЕЛЬЕВ.
    Источник: газета «Ежедневные новости. Подмосковье», 10 июля 2007 года.

МОРАЛЬНЫЙ ФАКТОР

Интервью разных лет

Зураб Кекелидзе:             ПОЗДРАВЬТЕ ДРУГ ДРУГА С ВЫГЛЯНУВШИМ СОЛНЦЕМ!

На днях известный психиатр профессор Зураб Кекелидзе на встрече с журналистами в РИА «Новости» выдал почти сенсацию: к 2020 году депрессия станет одним из основных заболеваний людей, уступая пальму первенства только сердечно-сосудистым заболеваниям. Суждения заместителя директора Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии имени В. П. Сербского, руководителя отдела неотложной психиатрии и помощи при чрезвычайных ситуациях будут интересны читателям…

Центром состоявшегося разговора была психологическая защищенность россиян в условиях коренной ломки прежнего уклада, неизбежных стрессов, катастроф природного и социального характера, погодных катаклизмов. Современный человек оказался уязвим. Его преследуют тревоги, стрессы, фобии. И чтобы избавиться от них, надо понимать характер этих фобий.

– Проще говоря, фобии – это страхи, – сказал профессор Зураб Кекелидзе. – Причем не все они имеют под собой почву. Представьте ситуацию, когда человек боится перейти через мост, большой и каменный, потому что боится, что он обрушится. Но на транспорте этот мост он проезжает спокойно. То есть некоторые из фобий бессмысленны. Чаще всего люди в городах боятся замкнутого пространства, опасаются закрытых помещений, сборищ и культурно-развлекательных мероприятий. Они, скажем, приходят в театр и выбирают места ближе к выходу, чтобы быстро выбежать в случае землетрясения, взрыва. Это одна группа. У других – страх езды на наземном транспорте или в метро. Разумеется, во многом повинны и ситуации, в которых мы оказались. В последние 10 лет возникли страхи террористических актов, других чрезвычайных происшествий. И, конечно, пришли фобии другого типа, более социальные – это страх потерять здоровье, работу. С медицинской точки зрения они объективны и обусловлены развитием общества. Ведь мы шагаем в сторону капитализма. Вот и возникают страхи, характерные для капиталистического общества…

– А как люди реагируют на потепление климата? Ведь недавние плюсовые аномалии зимы вызвали тревогу…

Зураб Кекелидзе отвечает на вопросы. Фото автора.

– Ну, о потеплении климата говорить рано – наверное, теплые декабрь и январь нынешней зимы прямого отношения к «парниковому эффекту» не имеют. Уж больно большая разница температур, ведь «парниковый эффект» предполагает потепление всего на полградуса – градус. В любом случае я усматриваю полезную сторону в этом климатическом «опыте» – хотя бы на уровне генной памяти. Ведь у людей, переживших аномалию, потом будут дети, так что для этих детей опыт родителей будет, безусловно, положителен. Исходя из анализа обращений на «горячую линию» центра (телефон (495) 637-70-70) и к нашим специалистам, можно сделать вывод, что нынешний климатический стресс, скорее всего, не даст каких-то тяжелых изменений у большинства населения. Но это не значит, что все пройдет бесследно. Тут надо понимать, что происходит с нами в зимний период, когда мы, как и любые биологические существа, накапливаем энергию в виде жира, от чего, как известно, у всех много неизрасходованных калорий… Кстати, не правы женщины, которые стараются похудеть зимой, – они борются с биологическим накоплением жира, обусловленным тысячелетиями. Вот почему мой совет: вы должны начинать худеть весной! А зимой организм требует особого внимания, поскольку энергия не расходуется. И получается таким образом, что в то время, когда мы должны заснуть, мы не можем. Или часто просыпаемся по ночам. А к чему ведут нарушения сна? К снижению концентрации внимания, которую люди принимают за ухудшение памяти (хотя на деле затруднения не с памятью, а со вниманием). Снижается работоспособность, нарастает раздражительность. Зима не только действует на психику, но и обостряет так называемые психосоматические заболевания: диабет, язвенную болезнь, тяжело гипертоникам, тем, у кого кожные заболевания, и т. д. Следовательно, когда зимой наступают какие-то аномальные природные явления и перепады, надо помнить, что нагрузки мы переносим несколько хуже, и не перегружаться, соблюдать щадящий режим. И обязательно на этот период надо согласовать с лечащим врачом дозировки лекарств, которые вы принимаете, при необходимости скорректировать их…

– Быть может, в бедах виновато отсутствие солнца?

– Это другой вопрос! Вот отсутствие солнца – это переносит намного тяжелей любой человек. Тот, кто часто бывает в Санкт-Петербурге, наверное, заметил – там люди даже поздравляют друг друга с хорошей погодой, с выглянувшим солнышком! Потому что от фона, который создает наше небесное светило, мы зависим очень значительно. Этот фактор больше влияет на нас, чем теплая зима…