Молитва для адмирала

Он исчез за поворотом коридора, отправившись к кофемашине, а Денис нырнул в темноту своего кабинета. Заверещал телефон. Звонила мама.

– Диня! – закричала она, как обычно, без приветствия. – Вы к нам в выходные приедете?

– Не знаю, мам… – ответил он, поглядывая на часы. – Пока не знаю. С Иркой поговорю. Наверное…

– Ты детишек потеплее одень – у нас батареи отключили. Авария какая-то. У вас все здоровы?

– Конечно. Спасибо. Я сообщу вечером. Папа здоров? Возьму маленькую?

– Возьми. Пока.

Она повесила трубку, а Денис, взглянув на часы напротив, сел за стол и влез в почту. Открылась дверь, внутрь проникли два стаканчика с кофе. Затем в кабинет зашел и Скрипник. За ним сквозняком залетела Орлова.

– Денис Александрович? – всхлипнула она.

Скрипник поставил кофе на стол перед Денисом и сел на диванчик. Дежавю, мать его так, промелькнула у Дмитриевского мысль.

– Что еще? – спросил он чуть раздраженно. – Кто теперь тебя обидел? Моряк? Гондольер?

– Я по работе… – насупилась Оля.

– Первый раз вижу, чтобы из-за работы ревели… – удивился Денис. – Надо чего, лисонька?

– Не, – продолжала всхлипывать Орлова. – Садоводы наши… Полетело решение районного суда… Жесть. Не ожидала. Сто двадцать человек.

Дело было такое. В Пушкине в начале девяностых руководство известного на всю страну сельскохозяйственного института выдало преподавателям и ученым наделы земли из неиспользуемых ресурсов. С финансированием тогда были сложности, и участки давали для ведения садоводства, чтобы люди могли элементарно прокормиться. Граждане создали садоводство. И использовали участки уже больше двадцати лет. Потом пошли оформлять. И везде, во всех инстанциях, во всех кабинетах им шептали: нельзя, нельзя, нельзя… Потом пришли к Дмитриевскому. И первая инстанция – районный суд общей юрисдикции – сказал: можно. А апелляция – опять за старое…

– Ну, а чего реветь-то? Готовься к кассации. Какие вопросы?

– Кассация будет там же, знаешь ведь… Другой состав судей просто. – Орлова зашарила по столу в поисках бумажных салфеток.

– И что? Готовься, делай по максимуму. Они что, отказались скидываться на…

Дмитриевский задумался, как бы ему обтекаемо сформулировать название действия, имеющего отношение к коррупции. Начал демонстративно водить головой в поисках мифических камер и прослушивающих устройств.

– Отказались, – опередила его Орлова.

– И правильно, – отрезал Денис, доставая две бумажных салфетки.

Тут Борис Аркадьевич, который до того молча наслаждался кофе, вступил в разговор:

– Орлова, ты давай успокаивайся – и марш работать. Мы и так к тебе чересчур лояльны. За проигрыши не наказываем. А за выигрыши ты премии ходишь клянчишь. Что за дела? Новенькую к Аблокатову запихала…

– Чего это? – удивился Денис.

– Костя ее сам захотел… – Орлова встала и, нервно теребя бумажную салфетку, начала отступление к двери. – А у меня сейчас справляются. Нормально. А у него завал…

Исчезла за дверью. А мужики, допив кофе под тиканье настенного механизма, разъехались по своим делам.

5

Денис запихал свое тело в матово-черную немецкую машину и без пауз двинулся к выезду с подземного паркинга. Выехать сразу, однако, не получилось: у шлагбаума, перегородив проезд, в страстном поцелуе сошлись две красивых шведских железяки. Владелец черной 90-й сидел внутри автомобиля, разговаривая по телефону. А красивая блондинка в ярко-красном плаще и такого же цвета туфлях из 60-й стояла рядом с водительской дверью своего оппонента и что-то грозно кричала ему. Что именно – Дмитриевскому было не разобрать: в салоне из радиоприемника громко завывал Кипелов, празднуя долгожданную свободу. Денис торопился на хоккей. Сегодня в «Ледовом» СКА должен был надрать одно место минскому «Динамо». У Дмитриевского и двух его друзей, бывших сокурсников, была традиция раз в месяц обязательно выбираться либо на хоккей, либо на футбол, в зависимости от времени года и настроения. Он выехал с небольшим прицелом на пробки, и долго стоять на выезде с офисной парковки никак не входило в его планы.

Брякнула СМС. «А ну-ка убери свой Порш Кайенчик», – пропел смартфон сообщением от Вали Замятиной, директора архитектурного бюро, которая снимала офисы этажом выше. Ее «Ягуар» аккуратно подкрался сзади и, встав прямо за машиной Дмитриевского, ласково подмигнул фарами. Валя, видимо, не до конца оценила ситуацию, не разглядела поцеловавшихся шведов за громоздким кузовом автомобиля Дениса. Через минутку прилетела еще одна СМС: «Ой, прости, Юстинианчик». Денису нравились ее подколы и стиль, кроме, пожалуй, коверкания окончаний слов, которое придавало им уменьшительно-ласкательный привкус.

«Я свободен. Я забыл, что значит страх», – ответил он Вале только что услышанной по радио сентенцией. Парочка автолюбителей спереди вроде бы приступила к более конструктивному диалогу: мужчина вылез из машины.

«Как детки?» – продолжила разговор Валентина. Деток у Дмитриевского было двое: пятилетняя Лизка и трехлетний Женя.

«Отлично, – ответил он. – Твои?»

«Вашими молитвами. Хороших выходных».

Парочка поцеловавшихся на выезде обменялась телефонами, и наконец, спустя десять минут ожидания Денис освободился, превратив в реальность песню рокера. В «Ледовом» он оказался через сорок минут, попав в окружение друзей за десять минут до начала матча.

В то же самое время Борис Аркадьевич Скрипник в глубокой задумчивости стоял напротив витрины с чилийскими винами. В его продуктовой корзине уже лежали банка оливок и нарезанный твердый сыр, замечательный продукт импортозамещения. Выбор колебался между красным сухим и полусладким. Он мучительно вспоминал, что же обычно пьет Ленка – и что же Ленка обычно пьет по пятницам. Помучившись некоторое время, взял то и другое. А потом, вздохнув, добавил к покупкам бутылочку виски и медленно направился к кассам.

Спустя час он стоял у дома художницы, у парадной, и докуривал сигариллу, поглядывая на потемневшее небо. Накрапывал дождик. Окно на кухне у Лены темнело, в комнате же, по-видимому, было включено настенное бра: сквозь шторы на улицу пробивался приглушенный свет.

Борис не очень понимал, почему не торопится подниматься. С одной стороны, еще ни к кому он не испытывал такого влечения, как к ней, а с другой – он очень боялся ее. Ее переменчивого настроения. Ее иронии… Выкинул остатки сигариллы в урну и, выдохнув в питерскую морось, зашел в парадную.

В это же время Орлова в квартире у Аблокатова налила себе мартини и с ногами забралась в кресло. Костя принимал душ, а Оля тем временем переключила телевизор, с хоккейного матча на музыкальное шоу. Поднесла к губам бокал для первого пятничного глотка – и тут на ее розовый, с серебристыми висюльками телефончик прилетел звонок от мамы. Вскочила с кресла, зачем-то подбежала к окну, затем вернулась и взяла трубку.

– У тебя все в порядке?

Ни здрасьте вам, ни пожалуйста.

– Привет, мам! Да, все отлично!

– Ты дома?

Орлова сделала паузу.

– Да, мам.

Она же не спросила, у кого дома? Дома. У Аблокатова.

– Как Кирилл?

Опять пауза.

– Кирилл отлично, мам.

– Врешь. По голосу слышу. Бросил?

– Мам…

Из ванной появилось тело Аблокатова с намотанным на бедра полотенцем.