Долг – Отечеству, честь – никому…

Гнев императора Николая по поводу позорной сдачи во время боевых действий русского фрегата был велик. Вскоре Главному командиру Черноморского флота был доставлен Высочайший указ (от 4 июня 1829 года): «Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый флот Черноморский, горя желанием смыть бесславие фрегата ‹›Рафаил››, не оставит его в руках неприятеля. Но когда он будет возвращен во власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить флаг Русский и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню»[29 - Возмездие для «Рафаила» наступит в 1853 году, когда в Синопском сражении русские линкоры «Императрица Мария» и «Париж», обратив свои орудия против фрегата «Фазли-Аллах», в ходе боя практически полностью его уничтожат.].

В том же Высочайшем указе император, помимо прочего, писал адмиралу Грейгу: «…Разделяя справедливое негодование, внушенное без сомнения всему Черноморскому флоту поступками, столь недостойными оного, повелеваю вам учредить немедленно комиссию, под личным председательством вашим, для разбора изложенных Стройниковым обстоятельств, побудивших его к сдаче фрегата. Заключение, которое комиссиею сделано будет, вы имеете представить на Мое усмотрение».

После получения из Константинополя рапортов от командира «Рафаила» и его офицеров, присланных, как уже говорилось, через посредника, адмирал Грейг приказывает учредить комиссию под своим председательством (куда вошли флагманы флота, начальник штаба флота и командиры кораблей) для разбора обстоятельств, изложенных в рапортах пленников.

Решение комиссии оказалось бескомпромиссным:

«1. Фрегат сдан неприятелю без сопротивления.

2. Хотя офицеры и положили драться до последней капли крови и потом взорвать фрегат, но ничего этого не исполнили.

3. Нижние чины, узнав о намерении офицеров взорвать фрегат, объявили, что не допустят сжечь его, впрочем, и они не приняли никаких мер для побуждения своего командира к защите»

.

Из выводов же морской комиссии следовало, что «…каковы бы ни были обстоятельства, предшествовавшие сдаче, экипаж фрегата должен подлежать действию законов, изображенных: Морского устава, книги 3, главы 1, в артикуле 90 и книги 5, главы 10, в артикуле 73…»

Достаточно сказать, что артикул 90 Морского устава Петра Великого гласит: «В случае боя, должен капитан или командующий кораблем, не только сам мужественно против неприятеля биться, но и людей к тому словами, а паче дая образ собою побуждать, дабы мужественно бились до последней возможности и не должен корабля неприятелю отдать, ни в каком случае, под потерянием живота и чести».

Толковался 90 артикул следующим образом: «Однако ж, ежели следующие нужды случатся, тогда, за подписанием консилиума от всех обер- и унтер-офицеров, для сохранения людей можно корабль отдать: 1. Ежели так пробит будет, что помпами одолеть лекажи или теки невозможно. 2. Ежели пороху и амуниции весьма ничего не станет. Однако ж, ежели оная издержана прямо, а не на ветер стреляно для нарочной траты. 3. Ежели в обеих вышеописанных нуждах никакой мели близко не случится, где б корабль простреля, можно на мель опустить».

В случае же сдачи корабля без веских на то оснований применялся артикул 73: «Буде же офицеры, матросы и солдаты без всякой причины допустят командира своего корабль сдать, или из линии боевой уйти без всякой причины, и ему от того не отсоветуют, или в том его не удержат, тогда офицеры казнены будут смертию, а прочие с жеребья десятый повешены».

Как видим, «прорубатель окна в Европу» (я о Петре Великом) в законах разбирался: сдал корабль врагу – на рею! Сурово – но справедливо. И по всему выходило, что по возвращении Стройникова и его экипажа из турецкого плена всех следовало повесить. Всё по уставу. Как завещал навеки вечные приснопамятный Пётр Алексеевич.

И всё же Грейг был тёртым калачом – не зря на столь высокой должности задержался не на год – почти на два десятка лет, что, согласитесь, не каждый выдюжит. Седовласый адмирал прекрасно понимает: преступление Стройникова тёмным пятном – да что там – грязной кляксой! – ляжет на овеянном славой белоснежно-голубом Андреевском флаге. В этот момент командующий флотом делает решительный шаг, попытавшись ситуацию несколько сгладить.

«…Стихнувший ветер отнял средства уйти от неприятеля, – пишет он Государю Императору. – Показание командира, что многие из нижних чинов не могли быть при своих местах по причине качки, заслуживает внимания потому, что в числе 216 человек, состоявших на фрегате, было 129 рекрутов»

.

Смело. Многие исследователи за это письмо императору будут попрекать адмирала Грейга: дескать, командующего флотом и кавторанга Стройникова связывали не только служебные отношения, но и нечто личное. Например, принадлежность командира «Рафаила» к ближайшему окружению супруги Грейга – Юлии Михайловны[30 - Настоящее имя жены адмирала Грейга было Лия Моисеевна Витман (Сталинская).], – которая, как поговаривали, «вертела мужем как хотела». Может, и «вертела». Но только мужем, но никак не всем Черноморским флотом, как иногда заносит уверяющих в этом «исследователей». Хотя, конечно, Стройников, несомненно, был вхож в круги «блистательной Юлии» – как-никак являлся зятем адмирала Мессера, с которым тоже приходилось считаться.

Спорно. Адмирал Грейг был умнейшим и талантливейшим адмиралом Российского флота. Поэтому бесспорно другое: Грейг из-за малодушия своего подчинённого сам оказался в довольно непростой ситуации. Имея врагов больше, чем друзей, он в любой момент мог поплатиться за столь громкий позор адмиральской должностью. И если бы не подвиг капитан-лейтенанта Казарского и его отважного экипажа, вряд ли император простил бы командующему такую оплеуху.

Неправы «исследователи» и в другом: Алексей Самуилович Грейг обладал поистине железным характером. Впрочем, иначе и быть не могло.

«В турецкую кампанию Меншиков нажил себе двух опасных врагов, – вспоминал бывший секретарь канцелярии Главного морского штаба Константин Фишер. – Перед отъездом к Анапе он был назначен начальником Главного морского штаба и, кажется, произведен в вице-адмиралы, а, может быть, только еще переименован в контр-адмиралы, – не помню; знаю только, что Грейг был чином выше. В Николаеве вышел спор: Грейг хотел действовать флотом самостоятельно или быть в распоряжении главнокомандующего войсками, Меншиков же требовал, чтобы флот состоял в его распоряжении для действий против восточных черноморских турецких крепостей. Последний опирался на то, что он начальник Главного штаба, а Грейг утверждал, что флагман, старший чином, не может подчиняться начальнику штаба, администратору, младшему. Тогда князь объявил ему официальное высочайшее повеление, и гордый Грейг не мог не уступить, но не мог и простить ему своего унижения, тем более что его разжигали окружающие его интриганы…»

Что-то не проглядывается сквозь строки воспоминаний «мягкий и уступчивый» человек, каким пытаются представить адмирала Грейга. Алексей Самуилович был человеком цельным – проверенным в делах и войнах «винтиком» административной машины Империи.

* * *

Дознание и следствие по факту сдачи врагу без сопротивления боевого корабля выявили вопиющие подробности случившегося.

Во-первых, как выяснилось, Стройников, действительно, оказался не только карьеристом, но и авантюристом. По всему выходило, что командир фрегата, выйдя в крейсерство из Сизополя, сам бросился в гущу турецких кораблей, взяв курс «вместо Трапезонда на Амасеру»; когда же русское судно оказалось окружённым неприятелем, дал слабину. Почему? Думаю, всё потому же – хотел совершить подвиг.

Во-вторых, как показал опрос личного состава «Рафаила», в том числе – матросов, – никакого сопротивления командиру корабля со стороны нижних чинов, как на том настаивал Стройников, оказано не было. Мало того, эти самые «нижние чины» во время столкновения с турецкой эскадрой находились на своих местах (а не «страдали качкой»!) и, ожидая команды, были готовы к сражению. Когда же на бак явился старший офицер Киселёв и заговорил о бесполезности сопротивления (и так несколько раз!), некоторые из матросов (в частности – боцман Иванов и квартирмейстер Бирючек) резко возражали:

– Лучше открыть огонь! – возмущались они. – Кто знает, может, и удастся уйти от неприятеля…

Кроме того, против сдачи фрегата выступал один из офицеров – унтер-офицер Панкевич, считавший, что отдавать корабль без боя недопустимо! Но его и слушать не стали.

Из приговора военного суда:

«…Капитана 2-го ранга Стройникова за отступление от данной ему инструкции взятием курса вместо Трапезонда на Амасеру, что подвергло его встрече с неприятельским флотом; за несообразное с законами собирание консилиума, причем нерешительностью своею вовлек в такую же нерешительность и всех подчиненных ему офицеров, а паче молодых и неопытных; за неправильное донесение о сопротивлении нижних чинов и, что многие из них по причине качки не находились при своих местах и наконец, за сдачу фрегата без боя – казнить смертию.

Офицеров за невоспрепятствование, по содержанию артикула 73, сдаче фрегата – казнить смертию.

Нижних чинов, за исключением находившихся в крюйт-камерах, трюме и на кубрике, за неприятие мер, по силе того же артикула – казнить смертию по жребию десятого»

.

А вот рескрипт императора Николая I:

«Лейтенанта Броуна, мичмана Вердемана[31 - Лейтенант Броун во время плавания фрегата находился на его борту, но был болен; мичман Вердеман при приближении турецких кораблей стоял у бочонков с порохом в крюйт-камере. Этих двоих адмирал Грейг предлагал наказать всего лишь гауптвахтой.], лекаря Дорогоневского, шкиперского помощника Цыганкова и всех нижних чинов – простить. Стройникова, лишив чинов, орденов и дворянского достоинства, сослать в Бобруйск в арестантские роты; прочих офицеров разжаловать в рядовые до выслуги».

Вот так к своим подчинённым относились во времена Романовых – даже «кровавый» деспот «Николай-Палкин»[32 - Прозвищем «Николай Палкин» российского императора Николая I за его жёсткое отношение с подчинёнными наделили его младший брат Михаил Павлович.]. Без вины уж точно не вешали. А струсившему Стойникову & К крупно повезло. Хотя – вряд ли: не лучше ли было погибнуть в открытом бою «за Веру, Царя и Отечество»?..

И последний штрих к этой постыдной истории. Один из фигурантов уголовного дела – старший офицер фрегата Киселёв – до суда не дожил, умерев прямо в камере. Людская молва доносила: Киселёв (читай – «подельник» Стройникова) повесился.

Как помнится, то же самое сделал один из евангельских апостолов после того, как предал Христа. Напоминать его имя, думаю, будет излишним…

* * *

Но вернёмся к подвигу. Капитан-лейтенант Александр Казарский в Российской империи стал подлинным героем. Подвигом русских моряков восхищались даже в Европе.

4 июля 1829 года вышел приказ Главного командира Черноморского флота:

«В воздаяние блистательного подвига брига «Меркурий», вышедшего победителем из беспримерного боя 14 мая, им выдержанного против двух турецких кораблей, Государь Император всемилостивейше пожаловать соизволил: командира капитан-лейтенанта Казарского в капитаны 2-го ранга, и сверх того кавалером ордена Св. Георгия 4-го класса; лейтенантов Скорятина и Новосильского, мичмана Притулова и поручика корпуса флотских штурманов Прокофьева следующими чинами, и первых орденами Св. Владимира 4-й степени, а Прокофьева, как предложившего мужественный совет взорвать бриг, орденом Св. Георгия 4-го класса. Всем нижним чинам знаки отличия Военного Ордена. Всем вообще, как офицерам, так и нижним чинам, в пожизненный пенсион двойной оклад жалованья по окладу, какой они получали до настоящего времени. Вместе с тем Его Императорское Величество соизволил отличить и сам бриг, пожалованием на оный Георгиевского флага. А дабы увековечить в роде сих офицеров памятью примерной их храбрости и мужественной решимости на очевидную погибель, Государь Император соизволил повелеть, чтобы пистолет, как оружие избранное ими для взорвания на воздух при невозможности продолжать оборону, был внесен в гербы их».

В своём признании подвига Государь пошёл ещё дальше, назначив капитана 2-го ранга Александра Казарского флигель-адъютантом.

29 июля 1829 года состоялся Высочайший указ на имя морского министра:

«32-го флотского экипажа 18-пушечному бригу «Меркурий», за славные подвиги с двумя неприятельскими кораблями, дарован флаг с знамением св. великомученика и победоносца Георгия. Мы желаем, дабы память беспримерного дела сего сохранилась до позднейших времен, вследствие сего повелеваем вам распорядиться: когда бриг сей будет приходить в неспособность продолжать более служение на море, построить по одному с ним чертежу и совершенным с ним сходством во всем другое такое же судно, наименовав его «Меркурий», приписав к тому же экипажу, на который перенести и пожалованный флаг с вымпелом; когда же и сие судно станет приходить в ветхость, заменить его новым, по тому же чертежу построенным, продолжая сие таким образом до времен позднейших. Мы же желаем, дабы память знаменитых заслуг команды брига «Меркурий» и его никогда во флоте не исчезала, а, переходя в род на вечные времена, служила примером потомству».

Следует отметить, бриг «Меркурий» стал вторым из русских судов, получивший памятный Георгиевский флаг и вымпел (первым был 74-пушечный линейный корабль «Азов» (под командованием капитана 1-го ранга Михаила Лазарева), награждённый Георгиевским флагом 17 (29) декабря 1827 года за проявленные мужество и отвагу в достижении победы в Наваринском сражении)[33 - Бриг «Меркурий» прослужил на Чёрном море до 9 ноября 1857 года, когда было принято решение его разобрать «по совершенной ветхости». Тем не менее овеянное славой имя в русском флоте было сохранено с передачей соответствующему кораблю кормового Георгиевского флага. Три корабля Черноморского флота поочередно носили название «Память Меркурия» – корвет (в 1865 г.) и два крейсера (1883 г. и 1907 г.). Под Андреевским флагом ходил балтийский бриг «Казарский» и одноименный черноморский минный крейсер.].

А ещё в честь подвига «Меркурия» в 1829 году была изготовлена бронзовая памятная медаль.

Это был Триумф. И не только командира корабля и его экипажа. Подвиг «Меркурия» явился триумфом всего русского флота. Другое дело, что у любого Триумфа есть свой Триумфатор. В 1829 году им оказался скромный флотский офицер Александр Казарский.

II

В ком совесть есть и есть закон,
Тот не украдёт и не обманет,
В какой нужде бы ни был он.