Рассказы освободителя

Жуткая тишина воцарилась в зале. Все мы ждали именно этого, но необычайная дерзость замысла сразила нас. И муха, отогревшаяся за печкой, с гнетущим ревом, словно стратегический бомбардировщик, проплыла под потолком. Все мы согнулись и спрятали головы в плечи, как бы стараясь смягчить удар, а гнев мог обрушиться на любую голову.

– Задавайте ваш вопрос, – разрешил младший лейтенант и, подумав, добавил: – пожалуйста.

– Товарищ младший лейтенант, скажите, пожалуйста… Будет ли гауптвахта при коммунизме?

Плечи мои сжались, а голова опустилась еще ниже, как и у всех остальных, – не я один ждал удара обухом по своему загривку. Один лишь задавший вопрос стоял гордо и прямо, развернув впалую грудь и глядя умными серыми глазами прямо в глаза Всемогущему.

Тот на мгновение задумался, затем толстые его губы расползлись в почти детской улыбке. Вопрос явно пришелся ему по вкусу. Озорные огоньки загорелись в его глазах, и он с полной убежденностью и верой произнес:

– Губа будет всегда!

И радостно засмеялся.

Затем Всемогущий еще раз внимательно оглядел электроника и от души похвалил:

– Молодец! А теперь… А теперь дуй в сортир, и чтобы к вечеру он сиял, как у кота принадлежность!

Сотня голов завистливо охнула.

– Есть! – радостно рявкнул тот.

А что можно придумать лучше? Правда, после утренней сверхскоростной оправки сортир загажен изрядно, но за два-три часа его так вылизать можно – залюбуешься! А потом – а потом целый день только вид демонстрируй, вроде ты улучшаешь уже сделанное. Это ведь не вонючие бездонные ямы коммунизма! Эх, сортир! Это ночью его не очень приятно чистить, потому как вместо сна, а днем, в тепле, в уюте…

– Построение на развод через полторы минуты!

Всем телом я рванулся вперед, разгребая локтями столь же упорных своих товарищей…

4

То был чудесный день.

В тот день повезло и мне: в маленькой группе губарей я попал в окружной военный госпиталь – таскать тюки с грязным бельем. А конвойным нам попался артиллерист четвертого курса, явно не раз сидевший и потому покладистый. И когда поздно вечером он объявил десятиминутный перерыв, и мы расселись на обледеневших бревнах, прислонившись спинами к теплой стенке кочегарки, сердобольная разбитная сестричка из кожно-венерологического отделения принесла нам целый ящик огрызков чудесного белого хлеба. Мы с наслаждением жевали его, не в силах делиться впечатлениями того незабываемого дня. Но каждый, я в том уверен, думал в тот момент о храбром курсанте, о риске, на который он себя обрекал, о точности его психологического расчета, о безграничных возможностях человеческого разума.

* * *

Много лет спустя мой добрый приятель Валера Симонов, в то время – курсант соседнего взвода, а впоследствии – полковник, начальник разведки 8-й гвардейской армии, написал:

Лично я, читая книгу «Освободитель»[9 - Под таким названием в России вышло первое издание этой книги. – Прим. ред.], был поражен, с какой точностью автор изобразил киевскую гарнизонную гауптвахту. Не скрою, самому мне пришлось там отсидеть в общей сложности пятьдесят с лишним суток.

    Московская правда. 31 июля 1994 г.

* * *

В Киевском высшем общевойсковом командном училище был у меня старший товарищ. Звали его Вица. Все мы к нему относились с каким-то подчеркнутым уважением, с первой встречи признавая его авторитет и старшинство. Его превосходство над всеми курсантами чувствовали и наши командиры, и уже на втором курсе он получил звание старшего сержанта и должность заместителя командира взвода. Вица был почетным обитателем киевской губы. Был он безупречен в учебе и службе, а на губу попадал не за свои проступки, но за грехи своих подчиненных, которых не сдавал.

На выпускном вечере мы предрекали друг другу судьбу. И на меня вдруг что-то нашло. Повернулся к нему и отрезал: должность тебе, Вица, – министр обороны СССР, звание – Маршал Советского Союза.

Никто не сомневался, что у него будет вертикальный взлет. Но никто не думал, что набирать высоту он будет так стремительно. Воинские звания Вица получал досрочно, и почти каждый год – повышение в должности. Командиром полка он стал через восемь лет после выпуска. Окончил две военных академии. За два десятка лет, не пропустив ни одной ступени, поднялся от командира взвода до первого заместителя командующего 13-й армией. А затем был назначен командующим 6-й гвардейской танковой армией.

Но мое пророчество не сбылось. Пока Вица, побивая рекорды скорости, шел вверх по крутым служебным лестницам без перил, Советский Союз рассыпался. Не стало ни СССР, ни Маршалов Советского Союза. Потому Виталий Григорьевич Радецкий, прямой потомок героя русско-турецкой войны 1877–1878 годов генерала от инфантерии Фёдора Фёдоровича Радецкого, стал министром обороны Украины и первым в ее истории получил звание генерала армии.

Когда в 1993 году командующего войсками Одесского военного округа генерал-полковника Радецкого утверждали на должность министра обороны Украины, депутат Верховной Рады задал ему вопрос: а киевская гауптвахта останется такой, как в книжке Суворова расписано?

Виталий Григорьевич тогда еще эту книгу не прочитал и не понял, о чем речь, потому подтвердил: да, да, все будет как у Суворова.

Всегда готовы!

Киев. 1967 год

1

Сапоги сияли так, что их смело можно было использовать во время бритья вместо зеркала, а брюки были так наглажены, что если бы вдруг муха налетела на стрелку, она непременно раскололась бы надвое. Все мы заступали в городской патруль, и наш внешний вид проверял лично военный комендант города Киева. А уж он-то шуток не любил! Малейшее нарушение в формы одежды – десять суток ареста. Это была давняя норма, хорошо известная всем. Сейчас полковник завершал инструктаж:

– И в заключение нормы выработки: вокзал – сто пятьдесят нарушителей, парки отдыха – сто двадцать, остальным по шестьдесят.

Полковник не говорил главного, но в этом и не было необходимости. Все знали, что за невыполнение нормы провинившихся не сменяют в 24:00, как положено, а отправляют на «большой круг», на всю ночь, и если к утру патруль не наловит еще 30 нарушителей, то за этим следует губа, при этом вчерашний патруль сажают в камеры, где сидят жертвы именно этого патруля. Это всем давно известно, и напоминать об этом было излишне.

– Нормы научно обоснованы и проверены многолетней практикой. Что ж, наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!

Наш патруль – три человека: капитан Задиров и мы, два курсанта-выпускника. Наша служба – 480 минут. Смена в 24:00. План – 60 нарушителей. Это значит – одно задержание каждые 8 минут. Другими словами, любой военный, встретившийся нам, должен быть остановлен и возведен в ранг нарушителя. Если за восемь часов нам встретится только 59 солдат, матросов, сержантов, старшин и офицеров, то «большой круг» обеспечен, а ночью где ж ты еще 30 человек наловишь?

Успех службы в патруле во многом зависит от характера начальника патруля. Если он в меру свиреп и сообразителен, то план выполнить можно.

– Товарищ сержант, вы нарушаете форму одежды!

– Никак нет, товарищ капитан.

На сержанте все блестит, придраться явно не к чему.

– Во-первых, вы пререкаетесь с начальником патруля, а во-вторых, верхняя пуговица мундира у вас не в сторону Советской власти. Документы!

Точно! Блестящая пуговица с серпом и молотом внутри пятиконечной звезды пришита чуть-чуть неровно, а может быть, пуговица не очень плотно пришита, разболталась и оттого молоточек повернут не вверх, как ему подобает, а немного вбок. На этом можно поймать любого, вплоть до министра обороны, – попробуй уследи, чтобы все пуговицы постоянно были повернуты молоточками точно вверх.

На увольнительной записке сержанта капитан размашисто пишет: «Увольнение прервано в 16:04 за грубое нарушение формы одежды и пререкание с патрулем». Я записываю фамилию и номер части сержанта, и нарушитель, козырнув капитану, отправляется в свою часть. Сейчас сержант совсем беззащитен, его увольнительная записка больше недействительна, и если по дороге в часть его задержит другой патруль, то ему уже могут пришить самовольную отлучку.

Итак, первого мы взяли на четвертой минуте, еще 476 минут и 59 нарушителей.

– Товарищ рядовой, вы нарушаете форму одежды!

– Никак нет, товарищ капитан, не нарушаю.

– Товарищ рядовой, вы пререкаетесь с начальником патруля!

– Никак нет, товарищ капитан, я не пререкаюсь, я только хотел сказать, что я форму не нарушаю.

– Курсант Суворов!

– Я!