Селянка

Я немного опешил от бесцеремонного вопроса и захотел легонько наказать её.

– На работу, – радостно отозвался я.

– Хороший ответ! – со смешком и ехидством заметила старая Гну, – простите, ставлю вопрос по-другому: где и кем вы работаете?

Это была уже бесцеремонная разведка.

– Я корреспондент, еду в командировку, в Сургут. Надо написать хвалебную оду о "Сургутнефтегазе", знаете, что это такое?

– Ой, как интересно! – игнорируя мой вопрос, "пропела" женщина. – Значит вы журналист? А где, в какой газете, работаете?

– Да знаете, числюсь в нескольких, поэтому не могу сказать в какой именно.

– На "писателя" вы мало похожи, – сказала молодая Гну, – никогда бы не подумала так.

Я, с деланным удивлением, поднял брови:– Интересно. Что же у корреспондента печать какая-то должна быть на лбу, что ли?

– Мне казалось, они по-другому должны выглядеть.

– А я знакома с одним из журналистов нашей районной газеты. Так тот вообще ходит в сапогах и фуфайке, – неожиданно встряла в разговор Люба, – а мужчина какой, добрый! Попросишь написать о хорошем человеке – он и пропечатает.

– Да ты, наверное, привязала его, вот он и крутит хвостом, – бесцеремонно перейдя на "ты", процедила сквозь зубы сидящая рядом Панда.

Люба, то ли не чувствуя неприязни, то ли от простодушия, возражает ей: – Ой, что вы говорите, я его не приручала. Одна живу с тех пор, как оставил меня любимый.

– Как ушёл, кинул что ли? – с ехидцей спросила моя соседка. – Мужики такие, чем больше им даёшь, тем нетерпимее и наглей они становятся.

– Да нет, умер мой ненаглядный Гена, – с дрожью в голосе и появившимися в глазах слезами объяснила Люба.

– Прости за вопрос, я не думала, что так будет, – извинилась, попавшая в неловкое положение, глупая Панда.

Наступило тягостное молчание. Люба, платочком, украдкой вытерла слёзы. Помолчав, Панда внезапно заговорила:

– А у меня такой негодяй был: пил, гулял, делал, что хотел и в то же время страшно ревновал меня. Но я тоже не лыком шита была и платила ему тем же.

– Такая же история была и в нашей семье, – поведала мама Гну, – но наш, к тому же ещё и бросил нас из-за какой-то бабы. Но мы не пропали без него, выжили и вон какие теперь! – не смущаясь, похвасталась она и с любовью посмотрела на дочь.

А молодая Гну, надменно и бесцеремонно, разглядывала простенькую одежду "деревни".

– Любови у вас не было! – тихо сказала Люба, – я вот смотрю на вас и вижу, не любили вы никого, по-настоящему.

– О, дорогая, это как сказать! – вспыхнуло в Панде торжествующее зло, – ты-то, откуда о любви знаешь, хуторянка? Неграмотная к тому же. Наверное, и книг настоящих не видела?

– Да, я мало читала, но здесь, думаю, учёность не так важна: обожать по ним не научишься. Любовь это от Бога и не понятие, а чувство!

– Да уж, куда нам! – с сарказмом воскликнула мама, – любить по-деревенски мы не умеем. Не приучены. Там выпивают, любя – бьют жён, обожая их – издеваются, и всё под маркой любви. Тёмные вы, поэтому терпите! – с неприязнью и вызовом подытожила она.

Люба смотрела на них и молчала. В её взгляде проглядывалась жалость к этим злым бабам, которые, унижая её, сами, не понимая того, опускались всё ниже. Я увидел, что она прекрасно чувствовала ту неприязнь, которая исходила от женщин к ней, но до сих пор терпела такое к себе отношение. Только ещё больше покраснела, и нервно засуетились пальцы. Она была на грани терпения.

Глава 3

– Что же ты молчишь, селянка? Сказать нечего? – язвительно спросила моя соседка.

– Да почему же, говорить можно много, да не поймёте, – не сдержалась Люба. – Злые вы, поэтому вас мужья и побросали. Но и после этого ничему не научились. А надо было задуматься, отчего это произошло? В жизни ничто просто так не бывает. А вы знаете, что первый муж богом даётся? Его любить, беречь надо. В случае развода, хорошего уже потом не будет.

– Ага, он пусть пьёт, гуляет, а его терпеть надо, да? – со злостью подытожила Панда.

– Значит, не было любови, – вывела заключение "красота" – и в первую очередь не любили вы их, а из-за этого и они вас. Любящий мужчина существо нежное, ласковое, ему условия нужны хорошие, потому как, они слабые и понимают это. Пьют, гуляют от отсутствия любови, понимания, хороших отношений, уюта в доме. Правильно я говорю, товарищ журналист? – поискала она у меня поддержки.

Я не ожидал к себе вопроса.

– Что вы так официально ко мне, Люба? Меня зовут Владимир, хотите – Владимир Иваныч. А объясняете вы верно. Мужчина натура тонкая и в определённом смысле слабая. Женщины обязаны это знать и чувствовать, а в ссорах не должны опускаться ниже определённых рамок, после которых они превращаются в неукротимых и неустрашимых фурий, гидр, ведьм и т. п.

– Правильно, Владимир Иваныч, – поддержала меня раскрасневшаяся, а от того и ещё более похорошевшая селянка, – когда в доме во всём лад, никто из него не побежит, и пить не будет. Семью надо строить и беречь.

По проходу, в сторону тамбура, не сводя глаз с Любы, медленно прошли двое "поддатых" мужчин – курить. Один из них небритый, помятого вида.

– Вот таких любить, что ли? – кивнув на них, снова завелась старая Гну. – Посмотрите, на кого они похожи?

– А почему же нет? Кажется это вахтовики, на работу едут. Не от хорошей жизни, бросив домашний уют, ездят они на Север: ради обожаемых жён, детей. Если бы не любили свои семьи, разве заставил бы их кто приезжать в такую даль? Возможно, что и их не любят – унижают, тиранят дома. Вот и пьют – свобода в дороге. Их жалеть надо, а не хаять.

– Да, тебя послушать, так мужчины прямо ангелы! А сама-то, почему одна? Говоришь, муж умер? Что ж не выходила, не вылечила? – бесцеремонно "тыкнула" старая Гну. – Говоришь складно, а по жизни одна. Не вяжется. Поучила бы нас, как надо любить? – со злобной издёвкой в голосе закончила она свой монолог.

Мне становилось не по себе от их разговоров. Доходило уже до неприличия – неприкрытой неприязни большинства. А Люба, как будто не понимала этого. Её взгляд был всё такой же добрый и ласковый и вот это, наверное, больше всего бесило попутчиц. Им никак не удавалось, не только разозлить её, но даже вывести из равновесия.

– Ах, женщины! – заговорила Люба, – откуда в вас столько злости на жизнь? А ведь всё даётся по заслугам: так в Библии написано. На судьбу нельзя обижаться – всё от Бога. А если не сложилась жизнь – мы и виновны в ошибках.

– Ну, прямо как поп – завела проповедь! – это уже молодая Гну вступила в разговор.

– Да не священник я, и судьба меня, может похлеще вас била, но только не озлобилась и никого не виню. Произошло то, что и должно было случиться. Я вам уже говорила, что муж мой умер. Трагически погиб, как сейчас говорят. На самом деле убили его подонки – пьяницы. Из-за меня жизни лишили. Не могли простить ему то, что он – приезжий, женился на мне и был особенным, не таким как они….

Люба замолчала, едва справляясь с волнением.

– Представляете: придрались к человеку за то, что не стал выпивать с ними! А он совсем был не пьющий. Даже папирос не курил. Из-за этого они и разъярились, а к этому ещё и злоба из-за меня. За мной, в то время, многие бегали, да всем отказывала. Выбор был невелик: пьяницы, наркоманы, лентяи. А он, как приехал к нам в село, так будто солнышко стало светить по-другому! – закончила она речь, в которой слышались плохо скрытые нотки безысходной тоски.

– В таком случае и вовсе непонятно: пропойцы жизнь поломали, а их же защищаешь! Где логика. Понимаешь, что говоришь?

– Ох, какие вы! Пьяницы тоже разные бывают: одни, просто хорошие люди, но выпивают от безысходности, от плохой жизни, оттого, что не могут ничего исправить, сделать, найти работу. От слабого характера и плохих семейных обстоятельств. Эти безвредные. Но другие заглядывают в стакан от лени и безделья. Оттого, что презирают, ненавидят всех и вся. Они не желают работать, но хотят иметь все удовольствия жизни. В своих неудачах они винят других, но только не себя. От них людям беды и несчастья. Это негодяи, которым не место среди людей. Я бы сама их ставила к стенке, чтобы не калечили жизни.

– Ой, какое разделение! Да все мужики одинаковые, какими пьяницами они бы ни были. И от нас им нужно только одно: залезть на шею жене и, как вампир, сосать из неё соки и деньги! – зло сказала Панда.

– Да, вижу, обижены вы на мужской род. Наша беседа бесполезна. Давайте не будем говорить на эту тему – мы не понимаем друг друга.

– Это точно! – ухмыльнулась молодая Гну.

Поезд подходил к станции и сосед Любы, по боковому месту (бывший мой, всю дорогу не проронивший ни слова), стал собирать вещи. Я пошёл к проводнице и попросил для себя освобождающееся верхнее боковое место, над Любой. Это означало быть её соседом и днём сидеть с ней за одним столиком. Получив разрешение, тут же перебрался на него и вскоре сидел напротив "обаяния". Троица, с презрением и свысока, смотрела, как я покидаю их "компанию".

После того, как мы тронулись от вокзала, в нашем купе опять повисла тишина. В воздухе осязаемо витала неприязнь наших попутчиц, хотя они и молчали. Бедная Люба сидела, не поднимая глаз. Вскоре подошло время обеда. Я достал снедь, собранную женой в дорогу, разложил на столике и обратился к "обаянию": – Люба, помогите мне съесть это великолепие.