Рай Сатаны

Сержант попытался ответить, не получилось, и тут же услышал другой вопрос:

– Стрелять не будешь сейчас, да?

Он размял спекшиеся губы и со второй попытки хрипло выговорил:

– Не буду стрелять… Ни в коем случае…

Часть вторая

Тундра не любит слабых

1. Чудеса туземной медицины

На кол двухметровой высоты был насажен череп – старый, выбеленный временем и дождями. Не человеческий – вытянутые вперед челюсти, клыки изрядных размеров. Волк, решил Багиров. Матерый волчина…

Он недоумевал, зачем Иван привел его сюда. Может, это тотем такой местный? Либо, того хуже, олицетворение местного божка? И надо отблагодарить этого Мумбу-Юмбу или Отца-Волка за чудесное исцеление? Заниматься идолопоклонством сержант не был настроен категорически. Грех, и тяжкий, куда страшнее пропущенного намаза…

Но и выглядеть неблагодарной скотиной не хотелось. Поэтому Баг решил остановиться на компромиссном варианте: если получит назад свое снаряжение, то придумает, чем расплатиться с Иваном. А тот уж пусть со своей Мумбой-Юмбой поделится, как сам пожелает: или молитвой, или чем-то более существенным. Здорово придумал: и овцы целы, и волчий череп сыт.

Придумал-то хорошо, но совершенно зря, как выяснилось. Потому что Иван показал на череп и спросил:

– Разбить его можешь, да?

– Зачем? – изумился Багиров.

– Так надо, – сказал Иван свою стандартную фразу, произносимую им, когда абориген что-либо не желал объяснять.

Багиров знал: если долго изводить Ивана вопросами, иногда все-таки можно добиться более развернутых ответов, а иногда все той самой фразой и заканчивалось… Но сейчас не тот случай, чтобы упорствовать и выспрашивать: идола-мазохиста, которому поклоняются таким странным способом, сержант представить не мог.

Разбить? Да без проблем… Костяшка старая, органических веществ в ней почти не осталось, значит – хрупкая… Он подошел, примерился.

– Не так, – запротестовал Иван, – ногой разбить. Можешь, да?

– Ногой?

– Да.

– Не снимая с кола?

– Да.

Теперь понятно – проверка, тест… На ногу сержант наступал уже без опаски, но не более того. И уж всяко давненько не занимался тренировками по рукопашке…

– Правой ногой? – уточнил Багиров.

– Да, – кивнул Иван, не балуя разнообразием ответов.

Эх-х-х… Была не была… Сержант подпрыгнул и вмазал черепу от души – словно в бою, словно надо было не просто нокаутировать партнера по спаррингу, а проломить кость и сломать позвонки, не оставляя за спиной живого врага.

Черепушка улетела высоко-высоко, но упала неподалеку. И видно было, что теменная кость разошлась, раскрылась большой трещиной, но совсем череп на куски все же не распался.

Нога вела себя идеально, словно и не ломал никогда. Багиров посмотрел на Ивана: ну как, дескать? Недотянул чуток… Слишком слабо костяшка на колу держалась, вот и ушла на ее полет большая часть энергии удара.

По лицу Ивана не понять, удовлетворило его испытание или нет. Но по этой аборигенской физиономии никогда и ничего не понять, даже возраст ее владельца. Видно, конечно, что не молоденький, но пятьдесят лет мужику или восемьдесят – не определить. Багиров как-то раз напрямую спросил его о возрасте, но Иван пустился в отговорки: не привык, мол, года считать… А может, и в самом деле не считал. Но какая разница… Главное – Ивану хоть сейчас можно присваивать звание профессора медицинских наук. Или академика.

До сих пор сержант с большим недоверием относился к чудесам народной медицины. И считал, что авторы тех «чудес»: недипломированные целители, бабки-травницы, аборигенские знахари и прочие филиппинские хилеры – с гарантией лечат лишь от двух хворей: от чрезмерной доверчивости и от излишков наличности.

Но тут попробуй-ка, останься скептиком… Всем скептикам сержант предложил бы свалиться в ловчую яму или иным способом сломать ногу – а потом попробовать залечить ее за три недели в самых что ни на есть полевых условиях. Даже не за три, быстрее, – сегодня календарь навигатора отсчитал ровно двадцать дней с начала новой эры, с находки вездехода «Старатель» и его батареи… А встал и пошел сержант – прихрамывая, осторожно наступая на правую ногу – на четырнадцатый.

С точки зрения науки, кость не могла срастись за такой срок. Она вообще не могла срастись правильно в том кривоватом лубке, что наложил Иван.

Однако срослась… Срослась правильно.

А все лечение – ежедневная кружка непонятного варева, получал сержант его горячим, прямо с костра, и тут же выпивал. Запах у пойла был мерзкий, вкус – под стать запаху, но ведь подействовало! Факт налицо, вон и доказательство на мху валяется, – расколотый волчий череп.

Иван исследовал череп внимательно: подошел, осмотрел со всех сторон, но трогать не стал. Вернулся и сказал:

– Хорошо. Ты большой человек.

На вид Иван был типичным аборигеном Севера – смуглый, скуластый, с узенькими щелочками глаз – и тем не менее по-русски он болтал очень даже неплохо, не сбиваясь в падежах и глагольных формах, хоть и чувствовалось по акценту, что язык ему не родной. Но словарный запас оказался невелик, и порой Багиров не очень-то понимал, что имеет в виду житель тундры. «Большой» – в смысле «здоровенный»? А «здоровенный» – синоним «здорового»? Поди пойми… Хотя сержант и в самом прямом смысле большой в сравнении с Иваном, невысоким и сухоньким. В том веса хорошо если пятьдесят кило наберется, а если в баню сводить и помыть хорошенько, – останется и того меньше.

– И что теперь? – спросил Багиров.

– Обратно пойдем, – ответил Иван, хозяйственно выдернув кол из земли и положив на плечо.

Обратно – значит, на стоянку Ивана. Всего за пару сотен шагов от нее проходило испытание, так что обратный путь не затянулся.

Стоянка располагалась в небольшом распадке и выглядела причудливо – полное смешение эпох и стилей. Палатка бросалась в глаза сразу, приковывая внимание яркой расцветкой. Большая, двенадцатиместная как минимум. Не новенькая, годов семидесятых прошлого века, когда бродили еще по северным диким краям геологи, рассчитывая отыскать что-нибудь не найденное или пропущенное предшественниками. Даже туристы беспечно бродили – и никто их не трогал. Ядовито-синий цвет старая палатка сохранила в первозданном виде, такая уж ткань техперлон, неуничтожимая, почти вечная.

Как выяснилось позже, второй слой ткани, теплоизолирующий, тоже неплохо сохранил свои свойства. Десяток людей вполне мог не замерзнуть в палатке и зимой, без отопления, лишь за счет тепла, выделяемого телами. Одиночке в мороз пришлось бы хуже, но в прохладные летние ночи можно было спать, не рискуя окоченеть к рассвету.

Палатка прямо-таки била по зрению, наотмашь, – и оттого стоявший несколько в стороне чум бросался в глаза не сразу, выглядел спрятавшимся, притаившимся. А может, и не чум, раньше подобные жилища сержант видел только на картинках да по стерео. Но как еще назвать сооружение из жердей, прикрытых шкурами? Багиров других названий не знал и остановился на чуме.

Третья постройка была нежилой, хозяйственной: погреб, выкопанный в склоне распадка. Хотя погреб – громко сказано, не то нора, не то дыра в земле, вместо двери – овальный щит, сплетенный на манер корзинки из здешних «деревьев» и с наружной стороны тоже обтянутый шкурой. Сержант в погреб не совался, не ровен час – тряхнет как следует, да и похоронит заживо под слоем мерзлой земли. Подземные толчки за время, проведенное на стоянке Ивана, случались как минимум дважды – но несильные, едва заметные.

Как минимум – потому что первые три-четыре дня сержант помнил смутно, обрывками. Как нашел его Иван – помнил хорошо. Как добирались сюда – уже кусочками, отрывочками, порой открывал глаза и видел, что путешествует почти с комфортом, на волокуше, слаженной из веревки, брезента и тех самых кольев, из ямы вынутых… А тащит волокушу рогатая скотинка, на вид – типичный северный олень, но Иван звал его на свой манер – учагом.

А вот как сержант покинул яму – загадка природы. Не сам, понятное дело, он в тот момент ложку бы до рта не донес, так обессилел. Иван вытащил на веревке? Мужика, весящего в два с лишним раза больше? Хм… Ну разве что впрягся в ту веревку на пару с учагом…

Жил Иван в своем крохотном стойбище в одиночестве (до появления Бага, разумеется). Трудно, почти невозможно одиночке выжить в тундре, но Иван жил. Обитал в чуме, а палатка на время превратилась в госпиталь для сержанта Багирова. В чум хозяин Бага не приглашал. Не то чтобы так вот прямо запретил туда входить, но не приглашал. Без приглашения же соваться не хотелось. В результате в жилище из шкур сержант побывал один-единственный раз, причем как раз в те дни, о которых мало что помнил… А может быть, пригрезился тот визит, больно уж странным оказалось то, что увидел внутри Багиров…

И еще один момент не помнил сержант: точно ли хозяина зовут Иваном? Именно так он и представился? Или сам сержант его окрестил, не в силах выговорить заковыристое местное имечко? Момент знакомства абсолютно выпал из памяти. Называл ли он свое имя, сержант тоже не помнил. В любом случае Иван к нему по имени не обращался. И по фамилии не обращался. И по прозвищу Баг тоже. Никогда. Пару раз, не больше, употребил другое прозвище: «человек снизу». Ясное дело, такой вот тунгус что-нибудь незнакомое увидит – тут же обзовет по-своему. Багирова увидел, когда тот в яме лежал, внизу, – вот и получилось имя для нового знакомого.

Прояснить вопрос с настоящим именем Ивана сержант уже пытался. И получился такой примерно разговор:

– Как зовут, да? По-разному зовут, нганасаны так зовут, долганы иначе… Ты Иваном зовешь.

– Так кто ты на самом-то деле?