Логово

В калитке распахнулось крохотное, кулак не просунуть, квадратное окошечко.

– Пошто стучишься во двери храма Божьего, сын мой? – прогудел из-за калитки густой бас.

Способностями к вдумчивому анализу чужих слов Штырь никогда не отличался, но чем-то ему эта фраза не понравилась. Была она… ненастоящая какая-то. Не то книжная, не то киношная, и, более того, в тоне вопрошавшего чувствовалась замаскированная издевка. И окающий акцент казался ненатуральным, нарочитым.

– Прапорщик Трубин, – представился Штырь, приосанившись. – В районе ведутся поиски опасного рецидивиста, бежавшего из мест заключения. Прошу допустить внутрь для осмотра и опроса возможных свидетелей.

Эту тираду Мастер написал на бумажке и заставил Штыря выучить наизусть – обычный лексикон «прапорщика» позволял заподозрить в нем скорее клиента, чем охранника исправительных заведений… Впрочем, на зоне Штырь тоже не бывал никогда.

– Ступай с Богом, сын мой, – раздалось из-за калитки. – Порог сей смиренной обители женской не преступают мужи, тем паче оружием отягощенные… Ступай, сестры помолятся за успех дела вашего.

Штырь приник к окошечку – и увидел здоровенного мужика в черной —рясе. Борода (тоже черная) лопатой, шея толстенная – ломом не перешибешь. Больше ничего разглядеть не удалось, страж ворот перекрывал обзор надежно.

– А ты-то как сюда прописался, чмо толстомясое? – прошипел Штырь злобно. – Может, тебе сестры богоугодные причиндалы отманьячили, когда на службу брали?

Он надеялся, что бородатый здоровяк после таких слов распахнет калитку и они вшестером маленько поучат его вежливости. Не сложилось. Окошечко попросту захлопнулось.

Ну, сам напросился… Штырь молча, жестами, объяснил соратникам задумку. Этот пункт задания они выполнят, а заодно и немного развлекутся. Авось не все здешние сестры – старушки – божьи одуванчики.

Бойцы быстро и бесшумно составили у забора, в стороне от ворот, живую пирамиду. Штырь взмахнул по ней наверх, вцепился в гребень, подтянулся – ни колючей проволоки, ни тому подобных устройств наверху не было. Рядом вцепились в дерево руки второго бойца. Жлоба-привратника из-за изгиба забора не видно, на обширном подворье – никого. Справимся с толстомясым вдвоем, решил Штырь. Справимся и откроем ворота… Он решительно перевалился через гребень и спрыгнул вниз.

Бесконечно-унылый канал наконец закончился – буксир и баржа вышли на широкий речной простор.

– Что это? – спросил Иван у Гольцова. Петю капитан освободил от всегдашних обязанностей, определив приглядывать за гостем.

– Нева, – коротко ответил будущий писатель.

Нева… Слово было знакомым, сочетание звуков тащило из памяти какой-то образ, какую-то картинку… Иван закрыл глаза.

…Нева. Серая гладь, стиснутая гранитом берегов, ка-меиные львы, лестница, спускающаяся к воде, радужные разводы нефтяной пленки, легкий запах мазута, девушка в белом платье на фоне реки, губы шевелятся, сейчас она назовет его имя, сейчас… Ничего. Чернота. Обрыв пленки.

Он вынырнул из видения, широко распахнув глаза. Зеленые берега привольно раскинулись, не придавленные мертвым камнем. От воды пахло сырой свежестью, никак не мазутом…

– Не похоже на Неву… Совсем не похоже… Казалось, Иван говорит это самому себе, но Гольцов счел нужным ответить:

– Да ты и не был, наверное, никогда – здесь, в истоке. В городе Нева действительно как канава сточная… А тут водичка свежая течет, чистая, только-только с Ладоги. Чуть ниже даже рыбозавод стоит, форель, лосося разводят, мальков в реку выпускают – и ничего, не дохнут. А форель, знаешь ли, в какой попало воде жить не станет…

Иван почти не слышал Петькиных слов. Снова закрыв глаза, пытался вызвать из памяти девушку в белом – она знала его имя, его настоящее имя, и могла назвать его… Бесполезно. Крохотная, на секунду приоткрывшаяся щелка захлопнулась. Память снова стала безмолвным черным монолитом.

Потом он попытался посмотреть на Гольцова сквозь опущенные веки – так, как недавно смотрел на капитана. Не увидел ничего. Глазные яблоки ощущали лишь яркий солнечный свет. Иван опять не знал – удивляться этому или нет.

Над головой, по прикрывающим палубу дугам, скрежетнул трос – буксир и баржа вписывались в излучину речного русла. Иван с любопытством глядел вперед: что там, за поворотом?

Во второй деревушке – крохотной, вымирающей Бессоновке – Мухомору наконец попалась хоть какая-то зацепка.

Старичок, похоже, что-то знал – дедок, с которым они, прежде чем перейти к главному, неторопливо и обстоятельно поговорили о погоде, рыбалке и о кознях зловредного Чубайса, на два месяца оставившего деревню без света…

Мухомор не прошел через старую, петэушную команду Мастера и не любил без особой нужды вышибать из людей информацию.

– Видал, видал, сынок… – улыбнулся дед.

Белоснежная улыбка выглядела на его загорелом морщинистом лице странновато.

Дед явно любил улыбаться, гордясь новенькими вставными челюстями. Вот и сейчас – радостно оскалился во все тридцать два искусственных зуба. «Или во все двадцать восемь?» – подумал Мухомор. Вроде бы зубы мудрости доктора не протезируют. Да и то сказать: разве может быть мудрость из пластмассы, фарфора или металлокерамики?

Короче, дедуля в очередной раз продемонстрировал свои голливудские жевалки и сказал, понизив голос:

– Раненько по утру видал… Во-о-н там вон, у желтого домика, на задах, по огороду шмыг – и нет его. А кто, что, – и не разглядел-то я сослепу…

– А кто в том доме живет? – мягко спросил Мухомор, внешне не выказывая особого интереса.

– Да Нюшка, продавщица с сельпо… Она баба шебутная, могла и пригреть какого, беглого-то…

– Ну, сходим и к ней, служба есть служба… – протянул Мухомор так, что сразу становилось ясно – никого он там найти не надеется, да и не слишком стремится. Но сделал бойцам малозаметный знак – те разделились, скользнули в стороны, окружая желтый дом, отрезая от леса.

…Продавщица Нюра оказалась высокой, рыжеволосой, лет сорока на вид. Узнав, в чем дело, разозлилась:

– Вот ведь сморчок старый! Все ему неймется…

– Сморчок – это кто? – спросил Мухомор, понимая, что тянет очередную пустышку. Бойцы, осматривавшие надворные постройки, вернулись – никого и ничего.

– Да дед Серега, кто же… – не чинясь, объяснила Нюра. – Он сам-то вдовый, да в штанах-то, видать, свербит все еще – ну и давай клинья подбивать: я, мол, один, да ты, мол, одна, мужиков на деревне свободных, почитай, нету, ну и… В город ездил, зубы вставил, комик. В общем, послала я его…

Мухомор моментально вник в суть проблемы.

– Понятно. Свободных мужиков нету… Значит, утром от тебя несвободный тишком уходил?

Просветить о подробностях шекспировских страстей, кипящих под мирно-летаргичной личиной Бессоновки, продавщица не успела. Голодным птенцом запищала рация – сигнал срочного вызова.

Мухомор выслушал сообщение, мрачнея лицом. Скомандовал своим:

– К вертолету! Бегом!

Ахмеда и его группу сигнал срочного вызова застал на обнаруженной с воздуха стоянке туристов-водников – вытащенные на берег каяки, три двухместные палатки, кострище…

Похоже, любители байдарочной романтики родились под счастливой звездой – Ахмед собрался как следует поразвлечься.

– Чем же это вы тут, сучьи дети, занимаетесь? – вопрошал он, покачиваясь с пяток на носки и бессознательно копирую манеру белогвардейских контрразведчиков из старых советских фильмов. – Проникли без разрешения в охранную зону военного объекта – раз. Маршрутного листа, утвержденного в Управлении по туризму, не имеете – два. Ружьишко с собой везете не зарегистрированное – три. И что с вами делать прикажете? Придется вас в расположение части доставить, для выяснения.

Бородатый очкарик, бывший у туристов за главного, молчал. Он уже успел получить прикладом по ребрам, когда на повышенных тонах пояснял, что не первый раз идет этим маршрутом и до сих пор прекрасно обходился без маршрутных листов и разрешений. Типичный ботаник, подумал Axмед. Надо бы добавить гаденышу, небось кандидат каких наук, выполз, сука, оттянуться на природу, потрахать аспиранток-лаборанток, размякших от романтики и песен под гитару…

Ахмед оценивающе поглядывал на двух молодых симпатичных туристок. Никого доставлять в Логово он, понятно, не собирался. Сказать, что все шестеро туристов в вертушке не поместятся, да загрузить на первый, якобы, рейс этих мокрощелок, отлететь километра на два-три, приземлиться и…

Мечты остались мечтами.

Голос Мастера в наушниках был встревожен и резок:

– Бросай все и давай немедленно в квадрат тридцать два – четырнадцать, к сектантам! Как понял? Тридцать два – четырнадцать!