Пятиозерье

– Чай будешь? – прервал Закревский наметившуюся дискуссию.

– Буду.

Леша разлил кипяток в две алюминиевых кружки, опустил пакетики с заваркой, достал пачку кускового сахара, но себе не положил. Мальчик, впрочем, тоже.

Закревский внимательно посмотрел в его темные глаза и они показались не детскими. Приходилось ему видеть похожие – у детей, бывавших под обстрелами и бомбежками. Судя по типу лица – паренек с Кавказа. Не исключено, что тоже хлебнул всякого… А редкий белый цвет волос может оказаться сединой.

Тамерлан протянул руку за кружкой, поднял вверх:

– За победу!

Странно, но старый фронтовой тост не показался Леше неуместным, – здесь и в устах двенадцатилетнего мальчика.

– За победу! – откликнулся Закревский. Он тоже поднял свою кружку – и чуть не выронил, обжегшись. Черт, горячая… И как пацан-то держит?

Тамерлан держал кружку непринужденно. И спокойно пил чай длинными глотками. Не отрываясь, смотрел бездонно-темными глазами на Закревского. Они, глаза, притягивали взгляд, особенно светлое, неправильной формы пятнышко в одном из зрачков.

Пацану можно будет гипнотизером работать, подумал Леша. Как говорили в старое время: магнетический взгляд. Интересно, зачем он пришел? Попить чаю? Мальчик отставил опустошенную кружку, пожал плечами и перестал буравить собеседника взглядом. И спросил:

– Я сегодня был в библиотеке. Хотел записаться – закрыта. Видел табличку с именем библиотекаря: Светлана Игоревна Поллак. Она иностранка?

Да и у тебя имечко не самое славянское, подумал Леша. И отчего, интересно, возникло любопытство к национальности библиотекаря? Какая разница, кто тебе книги выдавать будет?

Тамерлан, казалось, услышал невысказанный вопрос.

– У моего отца есть знакомые в Америке, Поллаки. И я подумал…

Ладно, решил Леша, все равно Светка никакого секрета из происхождения своей фамилии не делает. И сказал:

– Боюсь, в лучшем случае Светлана Игоревна тем американским Поллакам лишь самая дальняя родственница. Седьмая вода на киселе. Она наша, российская, здесь родилась и выросла. А вот ее бабка действительно оттуда. В войну работала переводчицей в Мурманске, в американской миссии, что поставками по ленд-лизу занималась. Влюбилась в нашего офицера, ну и… Вот и весь секрет.

– Я читал, что в те годы такая любовь добром не кончалась.

– И здесь не кончилась, – помрачнел Леша. – Светин дед за связь с иностранкой загремел в лагеря, да так и не вернулся. Но Сару Поллак не тронули. В пропагандистских целях. То есть, значит… – Леша замялся, вспомнив вдруг, что говорит не со взрослым, но с мальчиком лет двенадцати-тринадцати.

– Я знаю, что это значит. – Тамерлан неожиданно поднялся. – Сюда идут. Женщина. Пойду, не буду вам мешать. До свидания.

– Да ты не ме… – начал было Леша, никаких женских шагов не услышавший.

Но мальчик уже выскользнул за дверь. Через секунду-другую в коридоре действительно зацокали, приближаясь, женские каблучки.

Кто бы это мог быть? – подумал Закревский. Наши-то дамы все больше в кроссовках да шлепанцах, туфли днем редко носят…

Глава 7

05 августа, 14:45, ДОЛ “Варяг”, комната физрука Закревского.

– К тебе можно? – спросила предсказанная Тамерланом женщина.

Это оказалась Киса, она же Алина, – вожатая четвертого отряда. Леша взглянул на нее удивленно – принаряжена, туфельки на высоком каблуке, макияж… На сегодняшнюю дискотеку собралась? Так вроде рановато…

– Привет, проходи, – улыбнулся он. – Присаживайся. Чаю хочешь?

Над этим вроде простым вопросом Киса задумалась – и не ответила. Окинула взглядом раскрытый чемодан, выложенную на койку форму…

– На войну собрался? – В совещании у Горлового Алина не участвовала и про “Зарницу” еще не знала.

Леша подумал, что разговор начинает почти дословно повторять закончившийся только что, – с мальчиком Тамерланом. И ответил по-другому:

– Ага. Наше дело солдатское. Получен приказ – после огневой подготовки занять “Бригантину”, подавить узлы сопротивления противника, произвести жесткую зачистку… А ихнего начлага Боровского взять живым и доставить в расположение части.

Киса посмотрела на него не то чтобы обиженно, – но как будто ждала чего-то другого. И он добавил серьезно:

– Игра будет, “Зарница”. Между нашими лагерями. Ты, наверное, такой и не помнишь, не застала…

Он подумал, что опять, пожалуй, сказал не то. Алине не нравилось, когда он в разговоре подчеркивал ее молодость. А себя, Свету, Ленку, даже Пробиркина, – относил к другому поколению.

Киса осторожно прикоснулась к серебряному кресту. Спросила:

– Еще не наигрался? – Прозвучало это резковато.

Наверное, в его выражении лица что-то изменилось, и изменилось не в лучшую сторону, потому что она тут же добавила:

– Извини…

Он заставил себя улыбнуться. Получилось с трудом.

– За что? Ты же не виновата, что последние пятнадцать лет нам старательно вколачивают в головы: служить Родине надо, вынося утки за больными, а война не то гигантская компьютерная игра, где у каждого куча запасных жизней, не то серия телерепортажей, персонажем которых ты никогда и ни за что не станешь…

– А что пытаешься вколотить в головы мальчишкам ты? Что отправиться в чужие горы и вернуться в цинковом гробу – мечта любого мужчины?

Леше было не в новинку слышать такие речи. Многие из персонала лагеря попрекали его за милитаризм. Алина завела подобный разговор впервые.

– Насчет мечты не знаю. Каждый мечтает о своем. Но иногда приходится идти на войну – в чужие горы, или в джунгли, или в пустыню – и тогда надо уметь побеждать. Этому и учу.

– Но зачем?! Зачем нам победы в чужих джунглях и горах? Наши деды победили немцев – а теперь, кто дожил, получают гуманитарные подачки из Германии. И берут – чтобы не голодать. А внуки продают их ордена на блошиных рынках Европы… Я была в Польше, сама видела… Кому и зачем нужны твое победы?

Леша на секунду задумался. Потом предложил:

– Знаешь что? Давай отложим этот разговор. На пару дней. Хочу показать одно место, тут неподалеку. Я своих пацанов каждую смену туда вожу. Многим там становится понятней – зачем ходят на войну.

Что же за таинственное место? – заинтриговано подумала Киса. Вроде нет поблизости никаких мемориалов и музеев боевой славы… Но кивнула утвердительно: сходим.

Закревский продолжал:

– А что касается меня – то я наигрался. С лихвой. С избытком. Но если будет надо – за спинами нынешних мальчишек прятаться не буду, не беспокойся. Выступлю играющим тренером.

В его последних словах сквозила обида.