Великая степь

1.

Экипаж, подкативший из степи к главному КПП Девятки, выглядел уморительно – и дежурные (усиленный втрое против обычного наряд) смеялись от души.

Два верблюда. Два огромных двугорбых корабля пустыни – запряженные цугом при помощи весьма странной для здешних мест упряжи. Но не в волокушу, и не в обычную степную кибитку с полукруглым войлочным верхом и огромными, в рост человека, цельнодеревянными колесами. Влекомый бактрианами экипаж покинул отнюдь не мастерскую безвестного степного каретных дел мастера – но стены Тольяттинского автозавода. Верх белой “четверки” напрочь отсутствовал, грубо срезанный – но заменяющие его алюминиевые дуги свидетельствовали, что крышу при нужде натянуть недолго.

Метров за пятнадцать до железных ворот комбинированное средство передвижения попыталось затормозить – неудачно. Меланхоличные звери продолжали топать, не обращая внимания на выкрики возницы (водителя?) и его бессистемное дерганье за элементы упряжи. Водитель пустил в ход тормоза «четверки» – почти с нулевым эффектом. Колеса перестали вращаться, но скорость экипажа замедлилась незначительно.

Смех дежурных перешел в громкий хохот. Казалось, передний верблюд сейчас проигнорирует ворота и попытается пройти их насквозь. Но зрители недооценили интеллект упрямой скотинки – почти упершись мордой в железо, бактриан остановился.

Водитель покинул колымагу. Вид его вполне соответствовал транспорту – такое же смешение эпох и стилей. Серый степной малахай соседствовал с заплатанными джинсами, лицо украшали солнцезащитные очки. Оно, лицо, кстати, более соответствовало общепринятому представлению о степняках-кочевниках, чем лица реальных здешних жителей – рыжеволосых и синеглазых. Широкие скулы, узкие прорези глаз, нос-пуговка – типичный монголоид.

– Кто такой? Куда едешь? – вышедший наружу сержант старался, чтобы слова его звучали весомо и твердо. Не получилось – смех прорывался сквозь напускную суровость. Да и то сказать, все на КПП прекрасно знали, кто это такой и куда едет.

– Мая базар едет, туда-сюда торговай, покупай-продавай мал-мала… – прибывший охотно включился в игру, пародируя впервые спустившегося с горных пастбищ жителя братской советской республики.

– Пропуск по-х-ха-ха-ха… – страж ворот не выдержал и засмеялся в голос.

Пропуск, как ни странно, у монголоида обнаружился. Отыскался в объемистом кожаном кошеле. Кроме запаянной в пластик картонки с фотографией, в этом вместилище хранились: овальная медная пластинка с грубым изображением лошадиной головы, круглая самшитовая пластинка с изящным изображением беркута, нефритовый кругляш с отверстием (без изображений), узенькая полоска шелка с затейливо сплетенным орнаментом и многочисленные кожаные жетоны различных форм и размеров с вытесненными тамгами – сложными и не очень. Там же хранился украшенный кисточкой хвостик тушканчика…

Это были различные пропуска и опознавательные знаки – и владелец экипажа мог беспрепятственно путешествовать по Великой Степи из конца в конец – единственно с риском нарваться на беспредельщиков, ни во что не ставящих волю степных владык. Впрочем, кое-что запасливый путешественник приготовил и для отмороженных личностей.

Предъявленный документ был признан законным и действующим. Ворота распахнулись. Детище ВАЗа мощностью в две верблюжьих силы покатило к жилому городку.

2.

Она удивилась, хотя любая другая женщина не нашла бы во всем ничего странного: позвонил муж, сказал что на работе выпал свободный часок, предложил пообедать дома, вместе… Обычное дело. Обычное, если вы замужем не за Карахаром…

У Гамаюна свободных часов не бывало в принципе – Милена знала это как никто другой. Значит, что-то ему от нее потребовалось. Что-то срочное, не могущее ждать до вечера – и при этом исключающее его визит в Школу, и ее – в Отдел. Что-то замотивированное невинным обедом… Интересно…

Подобные мысли – странное явление в голове двадцатишестилетней женщины, к тому же многими признаваемой за первую красавицу Девятки… И, вдобавок ко всему, – дипломированного историка. Больше ее умозаключения подходили бывалому волку-оперативнику, привыкшему мгновенно вычленять истинные причины чужих поступков и настороженно готовому к любой поганой неожиданности.

Но такая уж она была – Милена. Дочь человека отнюдь не самой мирной профессии. И жена Карахара.

3.

Причиной, по которой Милена оказалась перед Прогоном в Девятке, стало чувство, не слишком ей свойственное – банальная ностальгия.

Она только-только закончила свой первый полевой сезон в ранге начальника экспедиции. (В двадцать пять лет – успех фантастический. Хотя немалую роль сыграл скоротечный брак с университетским руководителем диплома – спустя год профессор был отброшен, как выгоревший пороховой ускоритель). Раскапывали афанасьевские погребения – Милена специализировалась на культурах неолита Южной Сибири.

Тема интересная, и с дальним прицелом – диссертация, что должна была родиться по результатам сезона, трактовала вопросы миграции древних племен Сибири на американский континент. Светили поездки в Штаты, светили гранты от фондов… Все подкосила проклятая ностальгия. Решила отдохнуть две недельки в местах, где прошло пять лет детства – отец вновь получил назначение на Девятку. Отдохнула…

А потом они оказались неизвестно где и когда – даже она, профессионал, не могла точно определить – специализировалась по другой эпохе… Но, именно как историк, Милена пришла к выводу: Девятка обречена. В исторической перспективе – обречена.

Раньше на досуге Милена почитывала романчики, мусолящие в разных вариантах одну и ту же тему: наш человек не пойми как попадает в прошлое. Причем не обычный рядовой обыватель – но офицер-спецназовец, или еще кто, обученный самым разным приемам обороны и нападения. Попадает – и быстро поднимается по местной иерархической лестнице. Ханом становится. Или вождем. Или князем…

Милену такие опусы смешили. Одиночка в абсолютно чуждом социуме изначально обречен. И не поможет даже умение ломать ладонью стройматериалы… Но Девятка – несколько тысяч людей и техника атомного века? Здесь сложнее. Вопрос спорный…

Бывали в прошлом схожие случаи – на полном серьезе, без всяких историко-фантастических романов. Изолированные общности, окруженные многочисленным населением, уступающим в уровне развития техники и культуры на пару порядков… И все всегда кончалось одинаково.

Потомки мятежников с “Баунти” были, конечно, правящей элитой своего тропического острова – но полностью ассимилировались и деградировали до уровня дикарей – когда кончился порох и проржавели мушкеты…

Гарнизоны и население римских крепостей на Дунае и в Британии тоже не сумели сохранить весьма превосходящую окружающие племена культуру – и канули в небытие, когда разорвалась связь с рушащейся империей…

Чуть дольше держались греко-македонские анклавы в Азии, детища Александра-Завоевателя, – но и они остались лишь в памяти историков.

Девятка, считала Милена, обречена…

Но обреченность обреченности рознь. Можно через месяц расстрелять все патроны и сложить головы под кончарами и дротиками. А можно растянуть процесс на век-другой – и твои правнуки будут здешними ханами и нойонами… Все зависит от того, кто возьмется за дело.

Гамаюн стал одним из немногих, сохранивших в первые страшные дни трезвую голову и способность мгновенно принимать жесткие решения. И его женой стала Милена.

Женой Карахара.

4.

Странный авто– и верблюдовладелец не соврал и действительно занялся в Девятке самой банальной выездной торговлей. Привоз был закрыт, и он расположился на “пятачке” – там, где в старые времена (не совсем старые, а когда гайки уже поослабли) – предлагали свои дешевые фрукты-овощи допущенные в городок жители окрестных селений. Тогда тут выстраивались в ряд машины с поднятыми багажниками – сейчас “четверка” оказалась одна. Верблюды рядом, на пустыре, меланхолично уплетали какую-то растительность – даже на вид несъедобную.

Скоро у импровизированной торговой точки зароился народ.

Товары были самые разные. Меха – лиса, барсук, волк, корсак; вроде и не сезон, однако покупали – просил торговец недорого, да и память о минувшей зиме весьма способствовала распродаже. Мука – грубого помола, из проса пополам с мелкой здешней пшеницей. И стоила немало, но разобрали ее в первую очередь – получаемые на хлебные талоны буханки весили все меньше, а примесей в них появлялось все больше… Продавал гость из степи и кое-что еще, ранее заказанное – без лишних слов люди расплачивались и, не вскрывая, уносили какие-то свертки.

Расплата шла в разной валюте. Рубли и доллары – по мизерному курсу, “баранки” (талоны на баранов), реже “лиры” (талоны на спирт). Продавец без всякого калькулятора лихо переводил баранов в литры и выдавал сдачу засаленными штатовскими президентами. С клиентами он общался на той же мове, образчик коей продемонстрировал на КПП – на пародийном варианте пиджин-русиш. И лишь однажды пресек навязчивую попытку сбить цену заковыристой фразой: “Не кажется ли вам, глубокоуважаемый сэр, что перманентная тенденция к стагнации свободного рынка делает неуместными любые попытки внешней ценорегуляции?” Клиент посрамленно замолк…

Короче, торговля процветала. Правда, недолго. Небольшая, но оживленная толпа покупателей как-то незаметно поредела и рассосалась – за полминуты, не более.

По пятачку шли пятеро. В сферах и брониках, с оружием. Отдел. Другим по Девятке так ходить не дозволялось.

Они шли медленно, чем-то неуловимо напоминая рыночных секъюрити, топающих через подопечную территорию вроде и лениво, вроде и бесцельно – но на самом деле прямиком к сжавшемуся и побледневшему торговцу, давненько не оплачивавшему свой покой и безопасность. В данном случае торговец имелся лишь один и не мог даже утешать себя мыслью, что показалось, что это не к нему.

– Ну что, Пак? – поинтересовался старший патруля. – Опять торгуешь? Опять без досмотра? Без разрешения? Собирайся. Прокатимся…

Протестующего и бурно жестикулирующего Пака затолкнули в кунг, словно материализовавшийся из воздуха. Для порядка прошлись прикладом по ребрам – на вид сильно, на деле вскользь, играючи. Один из камуфлированных парней уселся за руль автолавки – и, о чудо! – «четверка» завелась и своим ходом покатила в сторону Отдела…

А в кунге без окон старший патруля обнялся с торговцем-нарушителем, достал и предложил пачку с дефицитнейшими сигаретами. Закуривать Пак не стал.

– Вызывайте Гамаюна, – сказал он напряженным голосом. – Срочно. Дела хреновые…

5.

Милена сушила феном роскошные рыжие волосы – и Гамаюн на секунду остановился в дверях, залюбовавшись.

– И что у нас на обед? – спросил он, и Милена поняла по тону, что этот вопрос интересует Гамаюна в самую последнюю очередь. Кем-кем, а гурманом он не был.

– Баранина, сэ-э-эр! – сказала она, подражая дворецкому из известного фильма. – Что желаете? Седло барашка с соусом натюрель? Грудинка фри? Котлеты из баранины? Рагу? Бараний бок, фаршированный перловкой? Но придется подождать, в наличии только рагу…

– Пусть будет рагу… – вздохнул Гамаюн. Гурманом он не был, но за последние месяцы убедился, что меньше баранины любит лишь сайгачину…

– В таком случае советую принять душ – скоро воду отключат. Через двадцать минут все будет готово.

…Через двадцать минут все действительно оказалось готово – но отнюдь не баранье рагу. И не седло, и не грудинка, и не котлеты. И даже не фаршированный опостылевшей перловкой бок…

Милена успела избавиться от камуфляжной формы. (Приходилось носить на работе – и кочевники, и их детки с недавних пор весьма уважали этот цвет и фасон. Лишь шнурованные высокие ботинки были у нее не форменные – от Гуччи.). Надев взамен нечто воздушно-легкое – эротично-легкомысленный вариант спортивного кимоно, распахнутого совершенно по-мужски – Милена атаковала вышедшего из ванной комнаты подполковника приемом, не имеющим аналогов в боевых искусствах. Пожалуй, с некоторой натяжкой его можно было считать удушающим – по крайней мере, дыхание у Гамаюна перехватило надолго. Зря ученики и особенно ученицы узкоглазых сенсеев не практикуют использование губ в своих схватках – очень эффективная тактика…

И тут же, развивая достигнутый успех и не позволяя сопернику опомниться, рыжеволосая боевая искусница перевела схватку в партер… Она проявляла мастерство бойца высшего класса. На победу работали не только руки и ноги – все тело, от самых сокровенных глубин до кончиков ногтей и волос, отдавалось схватке. Гамаюн, потерявший темп, пропустил захват за весьма чувствительную часть тела – и был вынужден сдаться на милость победительницы.