Рай Сатаны

– Извини, всего одна… И ту с кителя майора Гуссейнова тайком отшпилила.

Все правильно. Традиции – вещь святая. Не важно, на одну ночь стал майором или на десять лет, – звание надо обмыть. Но на меня за день столько новостей свалилось, что я как-то позабыл про непременный ритуал. А вот Милена не забыла.

– Я думал, твое дежурство уже закончилось.

– Оно и закончилось… Я присяду рядом?

– С левой стороны, пожалуйста, – попросил я на всякий случай.

Звездочка тихонько звякнула о дно стакана, – лабораторного, с делениями, что воинским традициям в общем-то не противоречило: случалось и в алюминиевых кружках звездочки обмывать, слитым с «вертушек» техническим спиртом, имевшим мерзкий привкус резины… Всякое бывало.

В колбе, вопреки моим предположениям, оказался отнюдь не разведенный медицинской спирт. И не чистый медицинский… Водка, причем хорошей очистки.

– «Смирновская», – подтвердила Милена. – Но не могла же я ее в родной бутылке по коридору катить… Перелила.

Стаканы она наполнила до краев… Выпили. Я до дна, как положено, – и ухватил зубами звездочку. Думал, Милена лишь пригубит, но и она выпила правильно, до дна. Хотя, конечно, лабораторные эти емкости стаканами были лишь по названию, а по объему – как большие стопки.

Вообще-то у майорской звезды, коли уж она красуется на погоне в одиночестве, принято обмывать каждый лучик. Но я решил подсократить программу, традиция соблюдена, и ладно. Надо сделать скидку, все же не в компании десантуры обмываю.

– Тебя ведь ровно девять месяцев назад к нам привезли, день в день… – задумчиво произнесла Милена. – Прямо-таки срок беременности… И вот – можно сказать, родился сегодня заново.

Она коснулась моего колена, жест я разглядел, но прикосновения не почувствовал.

– Родился, – подтвердил я. – И сразу майором, не у каждого так получается… За новорожденного?

Выпили по второй, на сей раз Милена плеснула себе немножко. Теперь можно было и закусить. Выяснилось, что в футляре лежал вовсе не инъектор, а ломтики чего-то (я толком не разглядел в полутьме, чего именно) мясного, подкопченного и очень вкусного. Настоящее мясо, не синтетика.

– Наши санитары даже поспорили про тебя: выкарабкается или нет? – ударилась в воспоминания Милена. – Белородов ящик пива проиграл…

Я поинтересовался:

– Врачи тоже спорили?

– Нет, конечно… Это ведь… ну как если бы ты десантироваться полетел и пари с вертолетчиками заключил: долетите или нет.

Логично… Но я бы не удивился, если бы выяснилось, что зловредный мозговед проспорил пару бутылок коньяка из-за моей живучести.

– Они не спорили… Просто изумлялись, – продолжала Милена. – Профессор Ковальчук всё басил: железный стержень у этого Дашкевича, и душа анкерными болтами к телу притянута…

Насчет стержня неведомый мне Ковальчук хватил лишку, несколько имплантированных позвонков из титанового сплава на железный стержень никак не тянули… Зато ортопедических анкеров в моем заново собранном организме хватало, некоторые даже из драгметаллов…

Дальнейшее шефство над колбой я взял на себя, накапал обоим по полстаканчика и произнес традиционный третий тост:

– За тех, кто не вернулся. За тех, кого к вам довезти не успели…

Милена добавила:

– И за тех, кого успели, но… Тут ведь тоже не боги работают, воскрешать не умеют…

Выпили, закусили, она заговорила с неожиданной тоской и злостью:

– Ты знаешь, каково это: лежит вот такой, как ты, молодой и красивый, лежит и умирает, и ничего не сделать, а он уж и говорить не может, только смотрит с надеждой… А рядом, за стеночкой, уже номерок выписывают.

– Какой номерок? – не понял я.

– Тот, что на ногу! На большой палец! – она почти кричала. – И вниз, в подвал, в морг, спецлифт номер два, на других этажах не останавливается…

Долго молчали. Каждый о своем… Я – о том, что спецлифт моей жизни тоже отчего-то на нормальных этажах до сих пор не останавливался. Лишь на тех, где кровь, грязь, стрельба, взрывы, трупы… Теперь вдруг кабина остановилась сама собой, дверцы распахнулись, – снаружи чисто, тихо, мирно… Спокойно… Но я боюсь сделать шаг в эту тишину и покой. Потому что привык не выходить, а выпрыгивать, расчищая себе путь длинной очередью и перекатом уходя с линии ответного огня. И начинать панихиду с танцами…

– Я дура, – произнесла вдруг Милена спокойно и тихо. – Тридцатилетняя рыжая дура… Человек родился заново, а меня понесло… не туда и не о том… Давай начнем всё с начала?

– Давай… Всё-все?

– Ага.

– С самого-самого?

– С самого. Да ты хоть помнишь, как все началось?

– Дословно, – похвастался я и процитировал самого себя шестимесячной давности:

– Девушка, а как вас зовут?

Ну да, каюсь, не самое оригинальное начало знакомства… Но большего трудно ожидать от человека, только-только выкарабкавшегося из комы.

– Кому девушка, а кому дежурная по блоку, – подхватила игру Милена.

– И все-таки? Не люблю, когда мне делают уколы незнакомки.

– Милена Станиславовна…

– А потом я хотел спросить: «Можно просто Мила?», но не успел, снова обрубился… И спросил в другой раз, при следующей встрече.

– Когда меня называют Милой, мне хочется царапаться… – продолжила цитировать Милена уже вторую нашу встречу.

– А Леной?

– Кусаться!

На том, помнится, фантазия у тогдашнего капитана Дашкевича иссякла… Или иссякли силы, и он снова провалился в беспамятство. У нынешнего майора Дашкевича и с фантазией, и с запасом сил дело обстояло значительно лучше. И он – в смысле я – отклонился от сценария давнишних диалогов:

– А как тебя звала мама? В детстве?

– Илькой…

– Если буду так тебя называть – начнешь кусаться или царапаться?

– Нет, я начну…