Что было, то было

– Нормально. Хотели в резервный полк направить. Еле уговорил начальство, чтобы опять к вам, в свою часть. Прибыл, а в штабе сказали: «Скоро будет наступление. Не дать фрицу закрепиться».

– Правильно сказали! Надо гнать без передыха.

Добродеев глубоко вздохнул.

– Сеять скоро.

Помолчали. И возник у Родионова осторожный вопрос:

– Паша… Ну как там в тылу-то? Восстанавливают?

– Да, кое-где готовятся к пахоте. – И завитал этот тревожный запах боли, волнующий каждого, кто родился на земле. – Только пахать некому. – Заходили желваки на красивом лице капитана. – На что силы тратим? – И с горечью ответил сам себе: – На войну! Эх, Федор… – Добродеев в сердцах резанул ладонью воздух. Не хотелось тревожить друга перед боем мыслями о родной деревне, сожженной фашистами. Умолчал. Отложил он этот разговор на после боя. А заговорил тихонько прямо в ухо Федору:

– В штабе полка сказали, – выступать будем по приказу, пока подтянут тылы. А нам предварительно надо прощупать у фрицев левый фланг. Так что надо кого-то послать в разведку. Хорошо бы «языка» взять.

– Понятно.

– Как думаешь, кого?

– Да кого, кого… Веселова. Парень выносливый и сообразительный.

– А еще?

– Пусть сам скажет. – Родионов негромко зовет:

– Сержант!

Слышно, как впотьмах лениво перекликаются редкие деревенские собаки. Прочертив дымным следом крутую траекторию, ракета упала где-то далеко за рекой, осветив побитые снарядами деревья. Из темноты появился Веселов.

– Слушаю, товарищ старший лейтенант.

– Сержант, надо узнать, что там у немцев делается.

– Понял, товарищ старший лейтенант.

– Да чего ты заладил – лейтенант, лейтенант… В общем, надо пробраться на тот берег. Через речку. За деревней она узкая и мелкая. Желательно взять «языка». Надо узнать, ждут ли они подкрепление и когда.

– Понял.

– Идти надо вдвоем… Кого возьмешь?

– Любого… Ну давайте Антонюка.

Родионов недоверчиво переспросил:

– Антонюка? Н-да… Боюсь я за него.

– Ничего, зато он парень не хлипкий.

Капитан перехватил настроение Родионова:

– Есть сомнение?

Веселов переминался с ноги на ногу:

– Ребята устали после боя, а он вроде ничего.

Капитан строго сказал:

– Выходить сейчас, пока темно. Вернуться к утру… живыми.

Из-за кустов появился полураздетый Гуськов. Он в кальсонах, сапогах и в гимнастерке. Все с удивлением посмотрели на него.

– Это что такое? – Добродеев переглянулся с Родионовым.

А Гуськов, не обращая внимания на строгих командиров, искренне обрадовался, увидев капитана. И словно на гражданке, стал восхищаться, забыв об одежде:

– Товарищ капитан? Вернулись? Живой! Слава тебе, Господи…

– Почему в таком виде? – еле сдерживая смех, спросил Добродеев.

– Дык я на речку ходил, – почесал раннюю лысину Гуськов. – Вода холо-одная.

Веселов поправил пилотку, из-под которой выскочили веселые русые завитушки.

– А он всегда, товарищ капитан, после боя кальсоны стирает. Святое дело.

– Э-э-э, губошлепый балаболка. Не кручинься за меня.

– Оденься скорее, а то простудишься, – улыбнулся Добродеев.

Родионов незаметно дал знак Веселову. Тот как появился из темноты, так и исчез.

– Это я сейчас, мигом. – Гуськов стеснительно мнется. – У вас закурить не найдется? – Добродеев протянул пачку папирос. – О-о! Папиросы «Беломор». Сразу видно, из тыла человек прибыл.

– Бери, бери.

– Кто добро творит, того Бог благодарит, – Гуськов берет две штуки. – Я ведь папиросы-то, не очень…

– «Не очень», а берешь две штуки.

– А две потому, товарищ капитан, что одну сейчас, а другую после боя. Чтобы цель была выжить.

Родионов, сдерживая улыбку, старался придать голосу приказной тон. – Иди в избу, обсушись и ложись спать.

Гуськов прячет папироску за ухо:

– Благослови вас, Господи. – Быстро уходит.