Великая Армия, поверженная изменой и предательством. К итогам участия России в 1-й мировой войне

В то время, как французское командование сделало для себя из Пограничного сражения поучительные стратегические и тактические выводы, немецкое командование переоценило свои первые успехи и вскоре за это жестоко поплатилось. В ставке кайзера считали, что французская армия уже разгромлена и осталось лишь окружить ее остатки и довершить ее разгром, как это случилось под Седаном и Мецом в 1871 году. Этому самообману способствовали победные реляции командующих армиями

.

Но 21 августа в германской Ставке было получено первое тревожное сообщение с Восточного фронта о вторжении русских войск в Восточную Пруссию и решении командующего 8-й армией генерала Притвица отступить со своими войсками к Висле. Император Вильгельм II посчитал это сообщение паническим, и он тут же принял решение о замене Притвица на генерала П. Гинденбурга, находящегося в отставке и все время просившего кайзера вернуть его в армию. Гинденбург принадлежал к прусскому офицерскому корпусу, гордившемуся победами над Австрией и Францией, и сам он был участником этих войн. В помощь Мольтке назначил к нему начальником штаба армии генерала Э. Людендорфа, успевшего отличиться при захвате бельгийской крепости Льеж. Но главное, чем был ценен Гинденбург, так это своими крепкими связями с прусскими влиятельными чиновниками, входившими в близкий круг императора Николая II. Обер-гофмаршал царского двора граф Бенкендорф был его родственником, и он хорошо знал генералов Мейендорфа, Гессена, Риттиха, Ренненкампфа, Дрентельна, Адлерберга, состоявших в свите царя и служивших на высоких должностях в русской армии. До войны этими крепкими связями они все гордились как в Пруссии, так и в России, и сейчас для них наставал час проверки на прочность и верность прусским интересам.

Поздно вечером 24 августа Верховное германское командование получило с Восточного фронта второе тревожное донесение, на которое нельзя было не реагировать: вся восточная половина Пруссии была занята русскими войсками, и началось повальное бегство пруссаков в Германию.

Вся верхушка Германской империи во главе с кайзером Вильгельмом II и канцлером Бетманом-Гольвегом были выходцами из Пруссии, и угроза потерять Восточную Пруссию грозила катастрофой облику воинствующей прусской нации.

С Западного фронта в этот же день шли обнадеживающие донесения командующих 4,5 и 6 германских армий, которые говорили о полной победе, многих тысячах пленных, большом количестве захваченных орудий и полном отходе французов. Они вызвали у Верховного командования оптимизм и надежду на скорую победу. Эти доклады подтолкнули генерала Мольтке отослать на восток два армейских корпуса с правого фланга, один из центра и кавалерийскую дивизию с левого фланга. Гинденбург в это же время требовал оставить в его распоряжении все резервы, размещенные в центре Германии – 18 корпусов (около 700 тыс. человек) для отражения вторжения русских. Все они готовились к отправке на Западный фронт и по распоряжению кайзера Вильгельма II были задержаны.

Между тем донесения командиров германских корпусов Западного фронта к концу августа стали значительно скромнее, а количество захваченных орудий и пленных оказалось не таким большим, как об этом сообщалось вначале. Становилось все более очевидным, что окончательная победа над французской армией не достигнута. Если некоторые французские корпуса, даже по французским данным, были разбиты, то на ряде участков появились новые, со значительным наступательным духом. После того, как 27 августа поступило донесение о победе на востоке, генерал Мольтке сильно колебался – еще можно было задержать отправку двух корпусов. Но он не решился на это, так как считал, что для преследования на западе они все равно опоздали бы, и, кроме того, он боялся путаницы от отмены приказов. Позднее «генерал Мольтке признавал снятие с запада двух корпусов ошибкой»

.

В ходе преследования германские армии правого крыла изменили направление своего наступления с юго-западного на южное, следуя за французскими корпусами, отступавшими на юг восточнее Парижа. Это было крупной стратегической ошибкой германского командования. Сама по себе не завоеванная столица Франции представляла угрозу правому флангу немецких армий, а сосредотачиваемые французские силы северо-восточнее Парижа делали эту угрозу вдвойне опасной.

К вечеру 4 сентября 1-я и 2-я германские армии вышли южнее Марны до Монмирай, а на следующий день они готовились наконец-то осуществить свой заветный план общего окружения всех французских армий. Действующие на другом фланге германские армии должны были овладеть Верденом и восточными провинциями Франции и довершить разгром английской и французских армий в районах Меца и Страсбурга. До столицы Франции оставались считанные десятки километров, и в Берлин сообщали, что “уланы уже видят башни Парижа”

. В это время пять французских и одна английская армия занимали извилистую линию фронта: Верден, Ревиньи, Витри-ле-Франсуа, севернее Фер-Шампенуаз, Сезан, Куртакон, Париж. Главнокомандующий генерал Жоффр готовил войска к наступлению. Главный удар наносили армии левого крыла – 5-я, английская и 6-я. Они должны были действовать против правофланговой армии немцев —1-й, на которой лежала главная задача по охвату французских сил, действовавших восточнее Парижа. Французские армии центра – 4-я и 9-я – должны были сковывать противника, а 3-я армия имела задачу наступать на запад и атаковать германские силы на их левом фланге.

Наступление было назначено на 6 сентября, и, чтобы приободрить французские войска и поднять их моральный дух, главнокомандующий войсками генерал Жоффр издал приказ-обращение, который был зачитан войскам перед наступлением: “В момент, когда завязывается сражение, от которого зависит спасение страны, необходимо напомнить всем, что нельзя больше оглядываться назад; все усилия должны быть направлены на то, чтобы атаковать и отбросить неприятеля; часть, которая не может больше двигаться вперед, должна будет, чего бы это ни стоило, сохранить захваченное пространство и скорее дать убить себя на месте, чем отступить. При настоящих обстоятельствах не может быть терпима никакая слабость”

. Французские войска, удрученные продолжительным отступлением и оставлением своей территории противнику, узнав о наступлении, воспрянули духом и были полны решимости одержать победу.

Восьмидневная битва на Марне началась одновременным наступлением французов и немцев друг против друга, превратившимся в крупнейшее встречное сражение Первой мировой войны, в котором наибольшее значение приобретает умелая инициатива младших командиров на каждом участке боя. Французские и английские офицеры оказались на высоте: вместе с риском и готовностью умереть они, в отличие от немцев, избегали шаблонов и стереотипов в исполнении приказов, действовали творчески и умело, удивляя себя и своих солдат мужеством и находчивостью в бою, что предопределило их победу на каждом клочке земли развернутого большого сражения на Марне. Основные сражения разыгрались на ряде отдельных направлений: на р. Урк, Монмирай, Фер-Шампенуаз, Витриле-Франсуа и в Аргоннах (южнее Вердена). Основная угроза германским правофланговым армиям исходила со стороны Парижа, откуда французы наносили свой главный удар. Несмотря на упорное сопротивление и контратаки немцев, французские войска в районе западнее р. Урк продвигались вперед и создавали угрозу правому флангу германских армий и их тылам.

В войну, в ходе самого кровопролитного сражения, непрерывно идет борьба умов и интеллекта командующих и военачальников, возглавляющих войска и несущих на своих плечах всю тяжесть ответственности за принимаемые решения, плата за которые ведется человеческими жизнями. Тот, кто умеет пользоваться мгновениями проявленной слабости противника или его неверным решением, тот и выходит победителем на поле сражения. 6 сентября французские летчики донесли об отходе из Фер-Шампенуаза нескольких десятков поездов с войсками на восток

. Это был один из полевых корпусов, отправленных из Франции на Восточный фронт – для помощи австро-венгерской армии, терпящей поражение в Галицийском сражении. Жоффр мгновенно использовал ослабление сил противника и приказал 6-й французской армии перейти с рассветом 7 сентября в самое решительное наступление на немецкие позиции. Яростное наступление французов опять вылилось в жестокое встречное сражение у горы Сезан, и в этом бою французская артиллерия подавила немецкую артиллерию, причем некоторые орудия выпустили в течение дня по несколько тысяч снарядов. Убийственный огонь артиллерии 9-й французской армии остановил наступление немецкого гвардейского корпуса

. Немцы были разбиты на голову и отброшены далеко назад от Фер-Шампенуаза, а в образовавшийся промежуток генерал Жоффр вводил свои последние резервы и уже с открытых флангов и тыла громил соседние армии немцев. По счастливой случайности в этот же день комендант Парижа генерал Галиени, собрав несколько тысяч частных автомобилей, посадил на них 30 000 человек парижского гарнизона с 30-ю орудиями и доставил их к месту боя у р. Урк в 60-и километрах от Парижа. Так бывает только в войну, когда разумная патриотическая инициатива многих тысяч людей поддерживается верховной властью, и этому всегда сопутствует удачное провидение и счастливое стечение обстоятельств. Этот отряд, свалившийся на немцев как бы с неба, ударил в тыл правофланговым корпусам 1-й армии немцев и навел там страшную панику. К вечеру 8 сентября положение немцев совершенно изменилось. На фронте протяженностью в 100 километров они были разбиты и отброшены назад. В следующие два дня французы и англичане настойчиво атаковали немцев, не давая им времени для закрепления на новых рубежах.

В битве на Марне произошел крах планов Германии разгромить французскую армию, используя неожиданность удара немецких войск через Бельгию, и перед немецким командованием замаячил призрак затяжной войны, исход которой теперь никто не решался предсказать. Уже перед Марнским сражением стратегический план германского командования висел на волоске. 9 сентября руководитель германской Ставки фельдмаршал Мольтке констатировал в своем дневнике: «Плохи дела… Такое обнадеживающее начало войны обернулось своей противоположностью. Мы вынуждены задыхаться в борьбе против Востока и Запада»

.

Франция и ее армия не только выстояли в первом крупном сражении на Марне, но и победили в нем вместе с англичанами, показав немцам, что настоящая война только начинается и они готовы заплатить большую цену за победу, в которую верил каждый француз и англичанин. Германия, развязавшая войну, встала перед трагической дилеммой – вести ее сразу на двух фронтах: Западном, где прочность французских и английских армий была уже опробована и не внушала немцам оптимизма, и Восточном, где немцев ждал неразгаданный колосс под названием Россия.

Там тоже шла война, но ход ее был совсем иным, чем на Западном фронте.

1 августа в Зимнем дворце состоялось красочное мероприятие с показом Николая II народу, во время которого отцом Василием был зачитан Манифест царя о войне. К тронному месту в Николаевском зале царя сопровождали министр двора граф Фредерикс, обер-гофмаршал двора граф Бенкендорф, обер-церемониймейстер двора граф Штакельберг и другие видные прусские чиновники, по чьей воле Россия вступала на путь войны, противной ее духу и желаниям. После объявления манифеста Николай II затаился в дворцах Царского Села, и многие дни и недели его не слышали и не видели. Ничего не сообщали о войне и центральные газеты; она была далеко и от народа, ее утаивали. Манифестации отдельных групп населения в поддержку войны могли вылиться в монолитное единство власти и народа для поддержки воюющей армии, но их повсюду не разрешали проводить. Правда, небольшие манифестации в поддержку войны прошли в Одессе, Киеве и Тифлисе под руководством губернаторов, но они были немногочисленны и не отражали настроения народа. Правительство Горемыкина не поддерживало эти манифестации и официально обращалось к населению с призывом соблюдать “спокойствие и сдержанность и избегать проявлений возбужденного народного чувства, которые могут только осложнить создавшееся положение”

.

5 августа санкт-петербургский губернатор шталмейстер граф Адлерберг запретил проводить их в столице империи под предлогом, что “все лица, объятые горячим желанием служить Родине, должны искать применение своих сил в плодотворном труде как на пользу войскам, так и семьям воинов, призванных под знамена от своего домашнего очага, манифестации же, свидетельствующие о том, что их участникам нечего делать, более допущены не будут”

. Правительство ужесточало полицейский режим в стране, и по предложению Горемыкина царь своим указом ввел 6 августа во всей империи положение чрезвычайной охраны.

По этому указу, на основании статьи 26 положения о чрезвычайной охране из общей подсудности изымались и передавались на рассмотрение военных судов все дела о вооруженном сопротивлении властям или нападений на военнослужащих, полицию и на всех вообще должностных лиц. Запрещались сходки, собрания и всякие сборища с целями, противными государственному порядку или общественному спокойствию. Страна была погружена в пучину молчания и бездействия общественных организаций, в то время как само правительство устранялось от руководства войной. Правда, оно действовало, и действовало в ущерб своей экономике и своим интересам.

31 июля, когда война еще не была объявлена, правительство закрыло Петроградскую фондовую биржу, а вслед за ней прекратили свою деятельность биржи Московская, Рижская, Одесская и Варшавская. Закрыло тайным постановлением, и оно не имело “прецедента в ее истории”.

Опасаясь бури, правительство отключило барометр, который мог давать объективную информацию о размахе и силе падения ценных бумаг. А знать это было крайне важно, потому что страна вступала в войну с “огромным государственным долгом – свыше 9 млрд рублей, из которых половину составлял долг внешний”

.

5 сентября Совет министров запретил продажу спирта, вина и водочных изделий до окончания военного времени, изъяв из бюджета страны существенную статью дохода. Объявление войны вызвало панику в царском дворе, и она перекинулась в торгово-промышленные круги России. Первые два-три месяца войны прошли под знаком этого тяжелого кризиса, последствия которого так и не были преодолены. В промышленности царила неопределенность и депрессия. Из-за немедленной мобилизации на войну 5-тимиллионной армии остро встал вопрос о недостатке рабочих рук. Ряд предприятий сокращал производство, другие вообще закрывались.

С началом войны прусское окружение царя почувствовало себя, как в осажденной крепости, и ему нужно было искать видимость примирения и согласия с теми слоями русского общества, которое окружало их в столице империи. В это же время Великобритания и Франция вели бескомпромиссную борьбу с немцами внутри своих стран как ответную меру на действия германских властей к английским и французским поданным, так и для укрепления в народе веры в победу. Всех немцев – взрослых мужчин и женщин, детей и подростков – английские власти согнали в концентрационные лагеря и держали их там всю войну под охраной. Всех должностных лиц, имеющих родственные корни в Германии, они отстранили от власти и установили за ними неусыпный контроль со стороны своих контрразведывательных органов. Среди отстраненных был и начальник Морского Генерального штаба Великобритании маркиз, адмирал Маунтбеттен только за то, что его жена являлась родственницей Гессен-Дармштадского герцогского дома, откуда родом была и русская императрица Александра Федоровна

. Война, как считают англичане, не время для проверки на надежность людей; лучше в этом деле перегнуть палку, чем оставить во власти хоть одного врага. Сам король Великобритании Георг V – представитель Саксен-Кобург-Готской династии, в июле 1917 года отречется от германских корней и причислит себя к древней Виндзорской династии

. Этот разрыв английских аристократических кругов с германскими имел жестокое продолжение. Весной 1918 года, когда всем воюющим странам Антанты стал ясен сговор лидеров социал-демократической партии России во главе с Лениным с правительством кайзера Вильгельма II, результатом которого стало свержение Временного правительства и заключение Брестского мира с Германией, вслед за которым большевики приступили к уничтожению русской и немецкой знати, проживавшей в России, в Англии, Франции и Соединенных Штатах Америки поднялась волна возмущения против коронованных особ Германии, которые для своего выживания в войне пошли на недопустимый союз с большевиками России. От имени этих влиятельных кругов президент США Вильсон заявил, что «мы не будем вести переговоры с теми, кто развязал войну», и это было началом конца многовековых династий Гогенцоллернов в Германии и Габсбургов в Австро-Венгрии

.

Ничего подобного в России не наблюдалось. Началась война, но в Петербурге существовали и продолжали действовать десятки немецких школ и гимназий, где юноши и девушки обучались по учебникам из Берлина, а преподаватели были подданными Германии

. Эта терпимость Николая II к немцам в России всем казалась верхом безрассудства и безволия. Ведь в это же время в самой Германии многие десятки тысяч русских людей, оказавшихся там перед войной на лечении или на отдыхе, были арестованы и содержались в жутких условиях. В одном Берлине накануне войны их собралось около 80 тыс. человек. Берлинские власти заставили всех их отдать ценности и деньги на пользу Германии и ее военного фонда. Когда все было изъято, ото всех потребовали связаться с Россией и через испанское посольство востребовать от родственников для своего освобождения еще крупные сумы денег и золота

. Не менее трудные условия были и для тех пятидесяти тысяч сезонных русских рабочих, которые работали в Германии на предприятиях и у частных владельцев – их стали содержать, как рабов. Мать царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна, находившаяся с визитом у своих родственников в Дании, в канун войны не сумела проехать через Германию на родину. В Берлине ее поезд был остановлен и забросан воинственными молодыми немцами камнями и тухлыми яйцами, после чего она была вынуждена вернуться в Копенгаген. Только бегством избежал Витте своего ареста, находясь перед войной на лечении в Германии. Николай II не мог не знать об этих насилиях, проявленных немцами к его соотечественниками и, наконец, к его матери, и министр иностранных дел Сазонов предлагал царю вырвать прусские корни из русской почвы, если Россия хочет одержать победу в войне. Царь понимающе посмотрел в глаза министра, и на лице его обозначилась грустная улыбка, за которой скрывалось не только безволие, но и глубокий душевный страх от одной только мысли пойти по пути, предлагаемым министром. Он был пленником своего двора, и вырваться из него у Николая II не было духовных и физических сил.

Николай II, в отличие от других руководителей стран Антанты, не по своей воле поддерживал немцев, и они чувствовали себя в столице империи под защитой его имени. Никто из них не боялся правительства, пока во главе его стоял премьер Горемыкин, навсегда связавший с ними свою судьбу. Тревогу царских чиновников вызывали инициативы Москвы и других городов России, требовавших высылки всех немцев в глубинные районы Сибири и крайнего Севера, поддержанные депутатами Государственной думы и многими общественными организациями страны. Москва при губернаторе Ф. Юсупове даже приступила к таким акциям, которые были остановлены решительным вмешательством правительства и лично императора. Однако в Ставке великий князь Николай Николаевич в разгар сражений летом 1915 года отдал распоряжение, чтобы «все офицеры с немецкими фамилиями, служащие в штабе, были отосланы в армию»

, и это стало одной из причин его отстранения от должности Верховного главнокомандующего.

Но если верховная власть, торжественно объявив войну, устранилась от участия в ней, то все ее правительственные и местные органы власти, не связанные с немецкой партией царского двора, энергично включились в организационные мероприятия по приведению страны в военный лагерь. Верхи не работали, но в низах шла непрерывная и напряженная работа по обеспечению армии людскими и материальными ресурсами. Россия имела богатые традиции собирания народом военных сил, и в отсутствие царских и правительственных распоряжений губернаторы и земства решительно взялись за мобилизацию народного хозяйства на нужды войны. Пополнение войск людскими ресурсами шло безостановочно, с опережающими сроками, но комплектование центральных учреждений и органов тыла, за развертывание которых отвечало военное министерство, велось недопустимо медленно, и они оказались не готовыми к войне.

Реорганизация органов тыла в армии, сделанная военным министром за две недели до войны, сломала устоявшийся порядок, а новый, в условиях начавшейся войны, не приживался, и “в тылах царил полнейший беспорядок”

. Отобрав у армий и корпусов функции снабжения войск продовольствием и снаряжением и переложив это важнейшее дело на вновь создаваемые фронтовые управления, Сухомлинов породил проблему, которая до конца войны так и не была решена.

Начальник Генерального штаба генерал Янушкевич в первый же день войны отбыл в Ставку к великому князю Николаю Николаевичу, оставив штаб в период мобилизации и подготовке войск к боевым действиям без руководства. Военный министр Сухомлинов в это же время, без всякой на то надобности, разъезжал по центральным губерниям страны и тоже устранился от руководства вооруженными силами в самый ответственный для них момент.

Но, несмотря на все трудности, Ставка справлялась со своими задачами, и Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич уже 10 августа отдал распоряжение главнокомандующим Северо-Западным и Юго-Западным фронтами приступить к выполнению «союзнических обязательств и поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев»

. Великий князь был душой и мотором развертывания и сосредоточения армий, которым предстояло действовать против Германии и Австро-Венгрии. Он торопил и заряжал всех энергией, чтобы быстрее подготовить войска, и лишить немцев и австрийцев их преимуществ в сроках сосредоточения войск на важнейших операционных направлениях, и выполнить обязательства по французско-русской конвенции – направить войска против Германии после 15-го дня мобилизации. К этому понуждали его и настойчивые требования французского командования поскорее перейти в наступление, чтобы отвлечь на себя крупные силы немцев с Французского фронта, в то время как русское командование было заинтересовано направить главные силы против Австро-Венгрии. Пытаясь решить эти две важнейшие стратегические задачи, не накопив еще опыта по управлению войсками, Ставка спланировала наступление сразу на обоих направлениях: против Германии – в Восточной Пруссии, и против Австро-Венгрии – в Галиции.

Германский Генеральный штаб задолго до войны через своих подручных в окружении царя и в военном министерстве России узнал все оперативные и мобилизационные планы русской армии. Активно действовала и германская разведка в России. За год до начала войны немецкий разведчик Вальтер Николаи сумел через пособничество Распутина и действовавших в его окружении немецких агентов добыть российские мобилизационные планы

. Германскому и австрийскому командованию был известен и стратегический план развертывания русской армии на случай войны, и их лучшие агенты, работавшие в министерстве царского двора, даже участвовали в его разработке. Дальнейшие события, последовавшие уже в первый месяц войны, показали, что немцы и австрийцы досконально знали все эти планы и сумели противопоставить им свою стратегию и тактику.

Составленный довоенный план вторжения русских войск в Восточную Пруссию на случай войны с Германией был составлен в 1909 году, и он ни в чем не подвергся изменению, хотя начальник Генерального штаба Франции генерал Ж. Жоффр за год до начала войны, ознакомившись с ним, убеждал начальника Генерального штаба России генерала Жилинского в опасности этого вторжения. “Это самое невыгодное для нас направление, – доказывал он. – G’est un guet-apens (это ловушка)”, – несколько раз повторял он

. Жоффру, как и многим русским генералам, давно была известна уже ставшая академической теория профессора Золотарева об оборонительном значении линии рек Буг, Нарев и обо всем Привисленском крае, дававшая сразу стратегическую выгоду глубокого обхода левого фланга австрийских войск, что одновременно несло угрозу жизненному центру Германии – Силезскому промышленному району. “Чем глубже произойдет наступление русских войск в пределы Германии, тем решительнее оно отразится на общем положении дел”, – говорил Жоффр на союзных совещаниях 1912 и 1913 гг. При этом высказывалось желание о наступлении из русской полосы на Алленштейн, а еще лучше – по левому берегу Вислы на Берлин”

.